Во всяком случае, Пурлахтын не раз рассказывал об этих пирах мужчинам, что приносили ему подарки после удачной охоты, или просящим помощи после охоты плохой.
Яранга шамана была такой же старой, как и он сам, за долгие годы она почернела изнутри от дыма очага и окуриваний для изгнания духов. Шкуры на ней лежали в два слоя, так что, несмотря на свою старость, яранга не промокала под ливнями и не продувалась зимними ветрами. Из добра же Пурлахтын за свою жизнь нажил только бубен, украшенное хвостами бурундуков било с оголовьем из черепа белки да истрепанную малицу, увешанную деревянными и костяными амулетами и украшенную по вороту и подолу зубастыми челюстями соболей, горностаев и куниц.
Дров шаман тоже никогда не заготавливал. Когда хотел развести огонь – просто брал с поленниц соседей, и никто ему в том никогда не перечил. Вот и в этот раз он набрал для костра по охапке то тут, то там, развел огонь, выдув его из черепа росомахи, принесенную тушу оленя порезал ломтиками и развесил их вблизи огня на толстых и лохматых крапивных нитях. Пламя трещало, выбрасывая снопы искр, от близкого жара мясо, крутясь на нитках, запекалось, издавая благоухание, яранга наполнялась теплом… И людьми, пришедшими сюда после наступления темноты.
Охотники садились к костру, хотя и на почтительном удалении, чтобы места на всех хватило. Старшие чуть ближе, молодые охотники дальше. Мальчишки мялись за их спинами. Женщины же, не садясь, вставали вдоль стены, постепенно расходясь от входа все дальше и дальше.
– Сегодня славный день случился для нашего рода, – наконец заговорил Пурлахтын. – Духи снизошли к нашему стойбищу и показали, что они не забыли нас и готовы вступиться за род храброй росомахи, когда справедливость покидает нашу землю, уступая место жадности!
– Позови его, Пурлахтын! – не выдержал кто-то из молодых охотников. – Мы хотим поклониться ему!
– Мы хотим узнать, зачем он это сделал, – мрачно произнес охотник из первого ряда. – Теперь светлые воины придут и перебьют весь род!
– Что ты говоришь, Салтык?! – возмутился охотник в малице с лисьим воротом. – Они хотели убить мою дочь!
– Так убили бы ее одну, а теперь убьют всех!
– Не убьют! Откочуем, не найдут…
– Зимой?! – оглянулся на него старший охотник. – От припасов – в лес и снег? И куда? Али тебе ведомы угодья, никем еще не заселенные? Светлые воины злопамятны. Выследят и вырежут всех от мала до велика. Они за копье с железным наконечником али за нож длинный и то горло режут. А уж за убийство своих… Истребить нас дед плачущий захотел. Посему так и изгаляется.
– Он дочку мою спас!
– Да что ты заладил: «дочку, дочку»? – отмахнулся охотник. – Дочку новую недолго родить. А ныне роду всему погибель!
– Тебе, дух нижнего мира, Самсайока, слуга всесильного Кульотыра, тебе люди смертные сии дары принесли, – усевшись перед самым костром, шаман протянул руку и сорвал один из мясных ломтей. – Тебя они зовут, твою волю ждут услышать…
Пурлахтын засунул ломоть в рот, с громким чавканьем прожевал, покачал головой:
– Ох, и вкусное угощение приготовили тебе смертные люди. Ох, и сочное, ох, и сытное! Приходи к огню нашему, Самсайока, отведай даров щедрых…
Шаман слопал еще один ломоть, потянулся за бубном. Одна из женщин отделилась от стены и кинула в огонь небольшую охапку прутьев, где-то в локоть длиной и с руку в толщину.
– Что ты делаешь, Вущта?! – возмущенно вскинулся шаман и погрозил ей билом: – Вот смотри, на тебя напущу Самсайоку, в доме твоем извечно жить станет!
Хворост затрещал, разгораясь, и Олег нырнул вниз, устремился вперед, скользя в сумраке над самым полом между ног туземцев, выкатился к огню и распрямился, поведя плечами:
– Она уже пригласила меня, мудрый Пурлахтын…
Люди испуганно охнули, попятившись в стороны, насколько хватало места, качнулось пламя костра, с треском полетели вверх алые искры. В мертвой тишине яранги ведун сел к огню напротив шамана, сорвал кусок мяса, сунул в рот, прожевал и согласно кивнул:
– Ты прав, Пурлахтын. Оно действительно вкусное. – Середин сорвал себе еще ломоть.
Шаман громко икнул – но в себя, однако, пришел быстро, спросил:
– Зачем ты убил светлых воинов, Самсайока?
– Разве они не сражаются со злом, мудрый Пурлахтын? – поинтересовался ведун, небольшими кусочками откусывая горячее мясо. – Я слуга всесильного Кульотыра, дух нижнего мира. Я есмь зло. Они сразились со мной, ибо это их долг. Сразились и погибли.
– Что теперь будет с нами?! – крикнул недовольный спасением девочки охотник.
– Отсюда далеко до горы великанов?
– Разве ты не знаешь? Ты же дух!
– Просто ответь, – предложил ему ведун.
– Два дня пути!
– Это хорошо. – Середин доел мясо и сорвал себе еще. Шаман пробурчал что-то, вытянул нож и принялся резать от лежащей здесь же туши новые ломти. – Завтра я пойду туда. Вы можете пойти со мной и сказать светлым воинам, что это я, злобный дух нижнего мира Самсайока, исчадие тьмы, слуга бога смерти, сразился с их ратниками и перебил всех.
– Они не поверят!
– Но ведь я пойду с вами, – скромно улыбнулся ведун.
Охотники загалдели, переглядываясь. Сразу почувствовалось, что тревога их отпустила. Раз удается свалить вину на другого – то и на душе легче. Можно подумать, это не они добивали раненых сборщиков податей и не они сразили двоих воинов! Похоже, в тот момент злоба измученных данников взяла верх над разумом. Страх пришел сильно позднее.
– Ты можешь пойти с шаманом!
– Я могу пойти один… Но тогда я пройду мимо светлых воинов. Зачем тревожить их по пустякам?
– А как же мы?!
– Никто и никогда не станет ни с кем разговаривать, пока не увидит меча, – размеренно ответил ведун. – Вы договариваетесь с белкой, лисой или зайцем? С рябчиком или лосем? Вы их просто кушаете. Светлые воины должны увидеть, что вы готовы сразиться с ними. Понять, что многие из них умрут, если попытаются вас наказать. Только тогда они предпочтут поверить в мою вину и простить вас.
Охотники снова зашумели, но уже не так бодро.
– А если они не поверят и нападут?!
– Если они не поверят, то все равно придут сюда и устроят резню, – пожал плечами Олег. – Неужели вы предпочтете погибнуть глупо и бессмысленно, как пойманный кабанчик под ножом, а не с честью, в бою, забрав с собой хотя бы по одному врагу!
– Убей их сам, ты же можешь!
– Ты забыл, кто я такой, Салтык? – ведун поймал охотника взглядом. – Меня зовут Самсайока, я дух нижнего мира. Я лживое и злобное существо. Вы не должны верить мне. Вы должны верить в себя.
– Светлые воины сильнее!
– Светлые воины тоже смертны и тоже боятся боли. Испугайте их! Пусть они решат, что прольют слишком много крови на наконечниках ваших копий, что сложат слишком много голов под ударами ваших топоров. Пусть подумают, что такая цена не стоит мести!
– А если не поверят?!
– Вы умрете… – вновь пожал плечами Олег, доедая третий кусок.
Тем временем шаман, развесив мясо, подтянул к себе бубен, размашисто ударил в него черепом белки. По яранге прокатился низкий гул, и Пурлахтын запел:
– Ханторум, великий воин, был силен, он жил меж нами. Плавал реками лесными и ловил лосей руками. Строил он себе яранги, вырывая сосны с корнем, ели он ломал коленом, стрелы он пускал до неба. Столь прекрасен был собою Ханторум, великий воин, вызвал зависть он у духов, свод небесный заселивших. Собрались отвагой духи, вниз спустились для сраженья, дабы славою победы Ханторума опозорить. Но на них взглянув с усмешкой, выбрал Ханторум деревья, рьяно взялся за макушки, вырвал с корнем, размахнулся и разил врага столь храбро, что забыли духи неба путь к себе, в зенит свой яркий. Разбежались по пещерам, разбежались по долинам, прячась ровно перепелки, гнева воина таясь…
Шаман гулко ударил в бубен и продолжил:
– Рыскал Ханторум лесами, рыскал Ханторум долами, духов он искал проклятых, вызов на войну пославших. Но нашел случайно деву, столь прекрасную собою, что забыл о гневе страшном Ханторум, великий воин, стал вдруг тихим, как зайчонок, бросил прочь свои деревья, вместо них цветы собравши. Преклонился он пред девой, ровно травка перед дубом, о себе сказал он скромно, что охотится умело. Обещал той деве воин, что ярангу ей построит, что наполнит всю мехами, будет ей ловить он зверя, будет жечь очаг умело, коли только согласится к очагу тому явиться дева смертная простая, но прекрасная собою.
По яранге прокатился гул бубна.
– Только раз кивнула дева, Ханторуму отвечая, и забыл навек наш воин о врагах своих небесных. Не искал ничьей он крови, не искал ничьей он смерти. Лишь красавицу он холил, детей общих принимая, только радости он видел в небесах, лесах и водах. Так ушли от нас навеки годы крови, годы боли. Нет в ярангах наших злобы, мы ничьей не ищем смерти. Ищем мира и покоя, красоты и созерцанья. Ханторум заснул счастливый, свою деву обнимая…
Шаман вскочил, закружился, мелко стуча в бубен:
– Просыпайся, Ханторум, просыпайся! Народ росомахи храброй зовет тебя, Ханторум, сын Нумиторума. Разгребай снега! Доставай стрелы! Духи небесные опять хотят твоего позора!!! Тебя зовем, Ханторум! – Удары в бубен стали более ритмичными. – Просыпайся, Ханторум! Нам нужен воин, Ханторум! Приди в наши сердца, Ханторум! Дай нам свою силу, Ханторум! Дай нам душу свою, Ханторум! Просыпайся в нас, Ханторум!
Пурлахтын кружился и приплясывал, выстукивая призывы, и охотники, мальчишки, даже женщины потихоньку начинали ему вторить, втягиваясь в шаманскую молитву словами и покачиваниями:
– Просыпайся, Ханторум! Нужен воин, Ханторум! Дай нам силу, Ханторум!
Олег Середин понял, что теперь он тут совершенно точно лишний, сорвал еще несколько мясных лоскутов, прижался к земле и буквально вполз в тень шамана – чтобы тут же метнуться вдоль нее к стене и по ней выбраться в лаз, по которому и улетел, словно подхваченное сквозняком перышко.
К счастью, в приютившей его яранге было достаточно светло, чтобы удалось выскользнуть из тени.