натертой редькой со сметаной, соленой рыбой и холодной тушеной свининой, вываленной из крынки, где она ждала своего часа, залитая жиром и завязанная чистой тряпицей, на оловянный поднос. Разумеется, не пожалел хозяин и пива – выставил к столу в объемистом деревянном бочонке.
Подождав, пока гости утолят первый голод, дядя Малой прокашлялся и поинтересовался:
– А далеко путь держите, земляки?
– В Суздаль суженому моему нужно, – ответила за Олега Заряна. – По делам торговым спешит.
Ведун удивленно приподнял брови, но вмешиваться в разговор не стал.
– Охо-хо, – зачесал голову Малой. – Тяжко ныне по земле русской ездить. От нас до Коврова, почитай, ни единого хутора не осталось. Кто в поселки большие ушел, дабы за тыном отсидеться, а кто и вовсе на север подался. Там спокойно, нежить по полям и долам не гуляет.
– Что до Коврова, что до самого Суздаля малых деревень ни одной не уцелело… – В дверях появились еще трое мужиков, скинули шапки, скромно уселись у стены на лавки.
– А на что они нам? – оглянулась на Олега за поддержкой девушка. – От нас до Суздаля всего един переход.
– Так и не утро ныне, Заряна, – покачал головой знакомец. – Засветло не дойдете. Остановиться бы вам, отдохнуть…
– Постой, Малюта, – неожиданно поднялся один из сидевших у стены мужиков. – Лихо ты, мил человек, нежить у тына завалил, все видели. Помог бы ты и с прочим отродьем. Много их окрест бродит. Может, поболе десятка наберется. Подсоби, сделай милость…
– Да чего тут сложного, земляки, – пожал плечами Олег. – Топором по ногам рубите, а как свалится – голову и руки отсекаете. Тут он и дохнет, монгол этот.
– Да как к нему с топором подойдешь-то, к исчадью этому? – отмахнулся дядя Малой. – В нем росту одного с двух человек!
– Помолчи, Малюта, – опять оборвал хозяина мужик. – Мы же не просто просим, мил человек. Мы тут помыслили: по две деньги новгородских за каждого заплатим.
– Торопимся мы, мужики, – вздохнул ведун.
– Ты ведь человек ратный, – мягко укорил его Малюта. – Кому еще, как не тебе, за это браться? А мы подмогнем, чем можем. Накормим, напоим, спать уложим, с собой припаса в дорогу дадим. А до Суздаля вам за день не дойти. Все едино ночлега искать придется.
– Коли в дороге переночуем, засветло в стольный город придем, – покачал головой Олег. – А коли с рассветом отсюда тронемся, то только к сумеркам доберемся. А нам еще ночлег искать, волхвов местных.
– Эх, мил человек, – тиская в руках шапку, опустился обратно на лавку мужик. – Никому до нас дела нет. Ладно, сейчас, пока снег кругом, мы за тыном отсидеться можем, с погребов и амбаров харчась. Да и то на Суворощь за рыбой не спуститься. Двое там таких бродят. То сани поломать норовят, а то и лошадь с человеком вместе. А как весна-краса придет? Как в лес выйти, как пашню поднимать? И баб с детьми на подмогу не позовешь, да и самим страшно. Что же нам, святилища отцовские бросать, земли отчие, да в иные края за путной долей отправляться?
– Двое, говоришь? – переспросил Олег, похрустывая капустной прядью. – Стало быть, вы кое-кого из них и выследить успели?
– Чего их выслеживать? Бродят окрест тудыть-сюдыть.
– Понятно… – кивнул ведун.
Разумеется, Сварослав и Лепкос направляли его в Суздаль. И, конечно, ехал он до стольного града уже куда как больше месяца. Но что сможет изменить один лишний день? Тем более что Олег остался в этом мире, чтобы бороться с нечистью. Людям помочь, себя показать… Так чего тогда зацикливаться на одном городе, коли помощь сразу везде нужна?
– Коней седлайте.
– Куда? – вскинул голову мужик.
– Сперва на реку, а там еще куда отвезти успеете. До сумерек время есть, что успею – сделаю. По коням!
Громить одиночных глиняных чудищ особого труда не представляло – налетай да колоти кистенем по голове или под вскинутую для удара руку. Это не ратное поле, где монстры валят большой толпой и плотным строем, а тебе или прорываться, или товарищей своих защищать нужно. Однако каждый раз вид разлетающихся в куски коричневых тел вызывал у деревенских мужиков вопли восторга и радости. До заката Олег истребил их штук семь – двух на реке, одного в кустарнике на противоположном берегу, еще двоих сам выследил по овальным отпечаткам в редком березняке, а последние пришли со стороны дороги, обсыпанные крупными сосновыми ветками, и закончили последний путь в десяти саженях от ворот. В этому времени стало смеркаться, и с охотой мужики решили заканчивать. Вернулись к дяде Малому в дом, расселись в горнице за столом, принялись черпать пиво огромными деревянными ковшами, выпиленными в виде купеческой ладьи – но с птичьим клювом на носу и павлиньим хвостом в качестве ручки. Кто-то из соседей принес жирного гуся, запеченного с мочеными яблоками, кто-то выложил кабаний окорок, и пир затянулся едва не до полуночи.
Когда Олег с облегчением вытянулся на расстеленном возле печи тюфяке, правое плечо его болело не столько от работы кистенем, сколько от постоянного поднятия ковша с хмельным янтарным напитком. В голове шумело, глаза слипались, и ведун уже успел ненадолго провалиться в сон, когда ощутил на своих губах горячее прикосновение.
– Храбрый ты мой, богатырь мой…
Олег открыл глаза и увидел, как Заряна снимает через голову исподнюю рубашку. В серых сумерках темные точки сосков почти не различались, черты лица выглядели смазанными, будто у призрака. Но призраки всегда холодны и влажны, словно ночной туман, а прикосновение девушки было жарким, как пламя кузнечного горна.
– Желанный мой, суженый мой… Родной… – Она расстегнула ворот его шелковой рубахи, по коже мягко заскользили легкие, как тополиный пух, волосы, напрягшаяся плоть ощутила призывное прикосновение…
– Заряна… Зорюшка моя ясная… Моя красивая, хорошая моя…
Комната начала наполняться светом, возникли какие-то странные клубы, словно склеенные из ваты облака… Но когда яркость их стала ослепительна до боли, все мигом растворилось, сделалось однообразным, совершенно неразличимым, как и при полном мраке. И тут сверху в несколько прыжков спустился огромный леопард, на спине которого сидел хорошо сложенный парень лет двадцати пяти, в лавровом венке, с очень коротким, чуть более метра, бунчуком, украшенным двумя атласными лентами – синей и белой. Под мышкой парень держал книгу – все ту же, коричневую, из непонятного материала, с глубоким тиснением. На обложке красовалась длинная спираль с раздвоенным кончиком в центре, и две двойные окружности у нижних углов с золотыми точками посередине. Гость спрыгнул с леопарда, протянул книгу Олегу и…
Ведун перевел дух, приходя в себя, вытер лоб. Мрак в доме казался ему теперь и вовсе непроницаемым.
– Разве тебе плохо со мной, мой милый? – услышал он возле самого уха. – Разве лучше скитаться одному, не зная ни ласки, ни заботы, не слыша ни единого нежного слова? Неужели ты хочешь меня прогнать?
– Нет, не хочу… – Олег подсунул правую руку девушке под голову, другой обхватил ее за бок, привлек к себе и крепко, крепко обнял…
– Ну что, мил человек, кваску али рассольчику?
Олег, зевнув, продрал глаза, непонимающе уставился на склонившегося над тюфяком дядю Малого, потом улыбнулся:
– Лучше, конечно, рассольчику. Да с капусткой. Да с парой яиц вареных, да хлеба с маслом. Слабо?
– Да там Заряна твоя уж с рассветом у печи шурует. Она хозяйка, ей видней, чем суженого с утречка потчевать. Коней как – в дорогу сбирать, али еще на денек останетесь?
– Ты б хоть подняться дал, отец, – возмутился ведун. – По сторонам посмотреть, репу почесать. А уж потом бы спрашивал.
– Ну, прощенья просим, – отступил хозяин. – Однако же мужики ужо у ворот собрались, беспокоятся.
– Зима на дворе, отец! – Олег вскочил на ноги, крутанул руками, разгоняя кровь. – Зима, работы нет. Чего вам не спится? Зимой у нас на Руси токмо пиво пить да снежные крепости штурмовать заведено! И-эх, малохольные…
Прямо босиком он выскочил на улицу, наклонился над ближним сугробом, растер снегом лицо, ноги, руки до локтей. И лишь когда выпрямился, то обнаружил, что человек пять мужиков стоят в нескольких шагах, глядя на него напряженно, выжидающе. За их спинами теснилось с десяток баб и столько же детей разного возраста.
– Вот ведь электрическая сила…
Олег вернулся в дом. Тюфяк из горницы исчез, Заряна расставляла на столе плошки. Поймала его взгляд, застенчиво улыбнулась.
– Ладно, я сейчас… – Ведун натянул меховые штаны, сапоги, подхватил переметную суму, снова вышел во двор, огляделся, указал мужикам на отдельно стоящий овин: – Туда не входить! Один хочу побыть, понятно?
Строение для сушки снопов в эту пору, разумеется, пустовало. Олег поднялся на помост, прошелся из угла в угол, обнаружил у стены кусок старой мешковины, кинул в центр, на решетку из толстых дубовых реек, лег головой в самую середину. На ощупь вынул из сумки пайцзу, положил на лоб, потом развернул заклинание и начал его читать…
Тело охватило ощущение огромного, безмерного покоя. Он словно плыл в мягких струях теплой реки. Ласкающе овевали лицо нежные, как стебли травы, струи, растекались за ненадобностью руки, ноги, перестала раздражающе трепыхаться какая-то штучка в груди. И сама грудь тоже замерла…
И тут по глазам, разрывая плоть мира, резанула молния. Олег увидел злое лицо старика, и в лоб, распугивая ворон, ударил тяжелый посох, отчего кожа невыносимо зачесалась. Избавляясь от наваждения, ведун смахнул его с лица и… Тело – со страшной болью, словно разрывая стальные обручи, сделало глубокий вдох, лихорадочно застучало сердце.
Ведун сел, не в силах отдышаться, нащупал сбоку сброшенную пайцзу, сунул ее в сумку, немного выждал, а затем, сделав немалое усилие, встал.
– Значит, покой… Прямо кладбищенский покой… Никаких зовов, однако. Наверное, у колдуна выходной. Ну, тогда и нам отдохнуть можно.
Олег, покачиваясь, пересек двор, поднялся на крыльцо и, распахнув дверь, крикнул внутрь – так, чтобы на улице услышали: