– Слушай… Ты не выйдешь со мной? – спросил он, обуваясь.
– Куда?
– Пройдемся немного, поговорим.
– Я подумаю о том, что вы сказали.
– Нет, я не об этом… У меня есть к тебе просьба.
Он посмотрел ей прямо в лицо, на котором читалось сомнение. Ему было все равно куда идти, лишь бы только не сидеть в этой крайне опасной комнате, лишь бы избавиться от мучительного желания и страстного порыва, которые с каждой минутой усиливались.
– Говорите здесь.
– Нет, хочется пройтись. Да и тебе разве не тоскливо целый день сидеть дома?
Наконец она уступила, сунула ноги в шлепанцы и последовала за ним. Они молча прошли переулок и зашагали по большой улице. В глаза ему бросилась вывеска сетевого кафе, где продают мороженое.
– Ты любишь мороженое?
Она чуть-чуть улыбнулась, как воспитанная в строгих правилах девушка, завязавшая любовные отношения с молодым человеком. Они выбрали столик у окна. Сидя напротив, он молча смотрел, как она слизывала мороженое с деревянной лопаточки. И неожиданно поймал себя на том, что каждый раз, когда ее язык высовывается изо рта, невольно вздрагивает, как от электрического тока, словно между его телом и ее языком протянут невидимый провод.
И в эту секунду в голову пришла мысль: очевидно, другого пути нет. Чтобы выбраться из этого ада, очевидно, остается только претворить в жизнь свое страстное желание.
– Моя просьба…
На кончике ее языка таяло белое мороженое. Она открыто посмотрела на него. Из глаз с монголоидным разрезом слабым огнем блеснул зрачок, не маленький и не большой.
– Я прошу тебя стать моей моделью.
Она не улыбнулась, не растерялась. Словно собираясь пронзить его тихим взглядом, просто пристально смотрела на него.
– Ты ведь как-то приходила на мою выставку?
– Да.
– Это будет видеофильм, похожий на предыдущие.
Он почувствовал, что становится смелее, больше не потеет и что руки перестали дрожать. И голова стала остывать, словно на макушку положили пакет со льдом.
– Нужно будет снять одежду, а я разпишу тело красками.
По-прежнему тихо глядя на него, она разжала губы:
– …И что дальше?
– Нужно будет позировать в таком виде. Пока я не закончу съемку.
– Вы сказали, будете… писать на теле?
– Да, писать цветы.
Ему показалось, что ее глаза на миг дрогнули. Впрочем, он мог ошибиться.
– Это не такая уж трудная работа. Займет всего лишь один-два часа. Можно в любое время, когда тебе удобно.
Посчитав, что высказался, он почти с покорным видом опустил голову и посмотрел на свое мороженое. Посыпанное крошками арахиса и нарезанным миндалем, лакомство потихоньку таяло и мягко стекало вниз.
– …А где?
Ее вопрос дошел до него в тот момент, когда его внимание было поглощено мороженым, которое таяло, превращаясь в пену. Она подносила ко рту последнюю горку лакомства. В уголках бескровных губ остались следы белых сливок.
– Собираюсь попросить друга уступить на время свою мастерскую.
Ему показалось, что между ними выросла стена, настолько безучастным стало ее лицо. И заглянуть в ее душу он никак не мог.
– А… моей сестре сказали?
Думая, что лучше не говорить жене, что у него есть только один возможный ответ, с трудом подыскивая слова и от этого разочарованный в себе, он ответил:
– Нет. Потому что это… секрет.
Она не выказала ни одобрения, ни несогласия. Затаив дыхание, он поедал ее глазами, пытаясь понять, какой ответ таится в ее молчании.
Благодаря солнечным лучам, проникающим сквозь широкие окна, в мастерской художника М. было тепло. Это пространство площадью почти триста квадратных метров напоминало скорее выставочный зал, чем мастерскую. Картины М. висели на стенах в удачных местах, а принадлежности для рисования находились, к его большому удивлению, в идеальном порядке. Все эти правильно разложенные кисти, краски и другие атрибуты художника вызвали в нем желание тут же взять и попробовать их в деле, хотя он и принес с собой все необходимое для работы.
После нескольких попыток найти студию с естественным освещением ему пришлось выбрать мастерскую бывшего сокурсника М., отношения с которым он не назвал бы очень близкими. М. уже в тридцать с небольшим, первый из выпуска, устроился штатным преподавателем в один из столичных университетов, и сейчас в его лице, одежде и манере поведения отражалось чувство собственного достоинства, которое так присуще профессорам.
– Как же это неожиданно. Подумать только – ты обратился ко мне с просьбой!
Так сказал М. примерно час назад, угостив его чашкой чая и передавая ключи от мастерской.
– Если еще когда-нибудь мастерская понадобится для такого дела, обращайся в любое время. Днем я провожу много часов в университете.
Он принял ключи, всматриваясь в округлившийся живот М., который выпирал сильнее, чем у него самого. Конечно, М. не станет выставлять напоказ свои чувства, но страстное мужское желание, наверное, свойственно и ему, а вслед за ним и терзания. Линия округлившегося живота сокурсника доставила некоторое утешение. Скорее всего, М. как минимум испытывает досаду и небольшой стыд по поводу своего толстого пуза и тоскует по когда-то молодому телу, ставшему теперь не очень здоровым.
Чуть заслонявшие окна картины М. – они показались ему заурядными – он убрал в сторону и на деревянном полу, освещенном солнцем, постелил белое покрывало. Полежал немного на нем, проверил, каково придется ей, что она будет чувствовать и что будет видеть с этого места. Высокий потолок с фактурой дерева, за окном небо, пол холодноватый, но терпеть можно, жестковато, но от покрывала идет ощущение мягкости. Он перевернулся, и в поле зрения оказались картины М., холодная тень на полу, копоть в давно не растапливаемом камине.
Разложив приготовленную аппаратуру, он вынул видеокамеру, проверил батарейки, поставил в угол прожектор, взятый на тот случай, если съемка затянется, раскрыл альбом с эскизами, закрыл и сунул назад в сумку, снял джемпер, закатал рукава рубашки. Он ждал. Когда до трех часов – в это время она собиралась приехать на станцию метро – оставалось несколько минут, он обулся и повесил джемпер через локоть. Вдыхая чистый воздух окраины города, зашагал к метро.
Зазвонил мобильный, и он ответил на ходу. Это была жена.
– Это я. Кажется, сегодня буду поздно. Студентка, что на подработке, снова не явилась. До семи надо забрать Чиу из детского сада.
Он ответил коротко:
– Я тоже не могу. Раньше девяти не получится.
Раздался вздох жены.
– Поняла. Попрошу тетушку из 709-й квартиры побыть с ребенком до девяти.
На этом разговор закончился. В последнее время его отношения с женой стали похожи на отношения компаньонов, связанных ребенком, и общались они без лишних слов.
Спустя несколько дней после его визита к свояченице, сила нестерпимой страсти заставила его ночью обнять жену. Горячее желание, которое он не испытывал к ней даже в первые месяцы после женитьбы, удивило их обоих.
– Что это с вами?
Не желая слышать ее гнусавого голоса, он закрыл ей рот. Смутно проступающее в темноте очертания носа, мягкие губы, линия гибкой шеи напомнили ему желанный образ, и он весь устремился к нему. Губами трогая упругие соски жены, он снял с нее ночную сорочку. Каждый раз, когда образ маленьких голубых лепестков собирался исчезнуть, он закрывал глаза и стирал лицо жены.
Когда все закончилось, он увидел, что она плачет. То ли от бурных эмоций, то ли от обиды, то ли от каких-то неизвестных ему чувств – он не мог знать.
– Мне страшно, – тихо проговорила жена.
Нет, кажется, она сказало другое.
– Я боюсь вас.
Он провалился в сон, похожий на смерть, поэтому не смог определить точно, на самом ли деле эти слова сорвались с губ жены. И как долго продолжались ее рыдания, тоже не слышал.
Однако на следующее утро жена вела себя как всегда, словно ничего не произошло. И голос ее, несколько минут назад прозвучавший по телефону, не изменился. В нем не было ни намека на случившееся той ночью, ни какой-то враждебности. Просто иногда ее интонации, ее терпение, которое временами казалось сверхчеловеческим, ее вздохи, всегда звучащие одинаково, привносили в его душу некую неловкость. Чтобы избавиться от нее, он ускорил шаги.
К его удивлению, свояченица уже ждала его у выхода из метро. Видимо, она уже давно поднялась наверх и немного взъерошенная, сидела на ступенях лестницы. В потертых джинсах, коричневом толстом свитере, она, казалось, явилась прямиком из зимы. Не решившись сразу окликнуть ее, он смотрел, будто зачарованный, как она вытирает пот с лица, разглядывал ее силуэт, освещенный солнечными лучами.
– Раздевайся, – тихо сказал он.
Она стояла и безучастно смотрела на осины за окном. Спокойные лучи дневного солнца придавали яркость светлым занавескам. Она даже не оглянулась. И в тот миг, когда он собрался повторить просьбу, решив, что она не расслышала, ее руки взлетели вверх вместе со свитером. Она сняла белую футболку и обнажила спину; бюстгальтера на ней не было. Потом стянула старые джинсы, и перед ним предстали две белые округлости.
Он смотрел на ее ягодицы, затаив дыхание. Чуть повыше двух мягких холмиков виднелись довольно глубокие ямочки, обычно называемые улыбкой ангела. Что касается монгольского пятна, так оно, размером с большой палец, и в самом деле примостилось в верхней части левой ягодицы. Непонятно, как это пятно могло до сих пор оставаться на теле. Но он не ошибался; это действительно было четкое монгольское пятно, похожее на синяк, при освещении отливавшее светлым зеленовато-голубым цветом. Казалось, что это отголосок глубокой древности, чего-то существовавшего еще до эволюции, или след фотосинтеза. К его удивлению, пятно не вызывало никаких сексуальных переживаний, даже наоборот: в нем чувствовалась некая связь с миром растений. Все это он осознал, не отрывая глаз от пятн