На другом конце невидимой телефонной линии снова молчали.
– …Ёнхе.
– Да.
К счастью, она молчала недолго. Неужели в этом ответе промелькнула радость? Пусть слабая, но радость? Или ему показалось?
– Ну как, отдохнула вчера?
– Да.
– Знаешь, я хотел кое-что спросить у тебя.
– Спрашивайте.
– Ты, наверное, уже смыла рисунки, да?
– Нет.
Он вздохнул с облегчением.
– Могу я попросить не смывать их? Хотя бы до завтра. Я еще не закончил работу. Думаю, надо снять еще раз.
Ему показалось, что она улыбается. Он не мог ее видеть, ведь была на другом конце провода, но все-таки ему казалось, что она улыбается.
– Мне не хотелось, чтобы они исчезли, вот я и не мылась.
Она говорила безразлично.
– С ними на теле я перестала видеть тот сон. Если они сотрутся, я попрошу вас нанести их еще раз.
Он не расслышал все до конца, поэтому сильнее прижал трубку к уху.
«Все нормально, – сказал он сам себе. – Если она такая, то есть шанс, что разрешит. И, может быть, разрешит все».
– Завтра у тебя будет время еще раз приехать туда? В мастерскую в районе Сонбави.
– …Хорошо.
– Но, знаешь, там будет еще один человек. Мужчина.
Молчание.
– Ничего, если он тоже разденется и я распишу его цветами? Как это тебе, нормально?
Он ждал. По опыту общения с ней он уже знал, что ее молчание обычно означает согласие, и от этой мысли волнение его улеглось.
– …Хорошо.
Он положил трубку и, сцепив пальцы в замок, заходил кругами по гостиной. Ребенок был в детском саду, жена уехала в свой магазин, и он, вернувшись домой примерно в три часа пополудни, оказался предоставлен самому себе. Потерзавшись сомненими, не зная, что сказать жене, он решил сначала позвонить свояченице.
Но уклониться от разговора с женой он никак не мог, поэтому затем набрал и ее номер.
– Вы где сейчас?
Она спросила скорее смущенно, нежели холодно.
– Дома.
– С работой все хорошо получилось?
– Еще не закончил. До завтрашней ночи, наверное, буду занят.
– Вот как… Ну ладно, отдыхайте.
Разговор закончился. Лучше бы она кричала, как другие жены, злилась, ругала его, осыпая бранью. Тогда ему жилось бы спокойнее. Характер жены, эта ее готовность к послушанию, этот осадок от покорности, печалью лежащий на ее сердце, – все это душило его. Он не мог не знать положительных качеств жены, не мог не знать, как отчаянно она пытается понять его, старается окружить заботой. Не мог он не знать и о том, что сам он, наоборот, человек эгоцентричный и безответственный. Но даже сейчас, в этот миг, вопреки здравому смыслу ему хотелось думать, что выдержка и благие намерения жены не дают ему дышать и это из-за них он ведет себя еще хуже.
Когда буря эмоций – ощущение вины, раскаяние и сомнения – пронеслась над ним и утихла, он, как и задумал, набрал номер телефона Ч. и тут же услышал его голос:
– Это вы, сонбэ? Сегодня вечером будете в студии?
– Нет, – ответил он. – Вчера всю ночь работал. Сегодня хочу немного отдохнуть.
– Да? Ну хорошо.
В Ч. чувствовались самоуверенность, великодушие и спокойствие, свойственные мужчинам, еще не достигшим тридцати. Он мысленно раздел его, скорее худощавого, нежели крепкого и сильного на вид. Кажется, подойдет.
– У меня к тебе просьба.
– Какая?
– Что у тебя завтра? Найдется время?
– Завтра вечером у меня встреча.
Коллеге, не понимавшему, зачем его просят куда-то прийти, он назвал адрес мастерской М.
– Это займет всего часа два, к вечеру освободишься.
После этих слов он, вдруг решив поменять планы, зашел с другой стороны.
– Ты ведь вчера сказал, что хочешь посмотреть мою работу?
– Да, конечно, очень хочу, – с готовностью ответил Ч.
– Я сейчас еду в студию.
Разговор закончился.
Он надеялся, что отредактированная прошлой ночью кассета понравится внимательному к деталям Ч., надеялся пробудить в нем интерес к своему фильму. К тому же вежливый молодой человек вряд ли сможет легко отказать в просьбе старшему товарищу, работающему с ним в одной студии. Уверенности не было, но радостное предчувствие уже овладело им.
Ч. приехал раньше назначенного времени. Следуя своему любимому выражению: «Take it easy», он в любой обстановке вел себя расковано, но в этот раз казался немного напряженным. Он даже сказал:
– Что-то я нервничаю.
Подавая Ч. чашку кофе, он опять мысленно раздел его. Воображаемая картина понравилась ему. Кажется, Ч. подойдет.
Накануне посмотрев кассету, Ч. взволнованно признался:
– Не могу поверить… Это шедеврально! Как у вас это получилось? Если честно, я до сих пор считал вас вполне заурядным художником… Ой, простите…
В глазах, в голосе Ч. сквозила явная симпатия, которую раньше он за ним не замечал.
– Разве можно настолько изменить свой стиль? Как бы лучше выразиться… Такое впечатление, будто какой-то великан вдруг поднял вас и переместил в другой мир… Вы только посмотрите на эти краски, оттенки!
Сентиментальные и неловкие выражения молодого Ч. не пришлись ему по душе, но в этих словах звучала правда. Такого разнообразия красок, какое изливалось из него в последнее время – хотя, конечно, он и раньше ощущал красоту всех оттенков и тонов, – он не мог припомнить. Казалось, все эти насыщенные энергией цвета заполнили его всего и, прорвав преграды, хлынули наружу. Очень уж неистовым стало его существование. Это ощущение полноты жизни никогда не владело им в прежние годы, даже в период молодости.
«Я был темным», – такие мысли иногда посещали его. Да, темным. Он пребывал в темноте. В этот черно-белый мир, лишенный красок, среди которых в последнее время проходила его жизнь, в этот мир, прекрасный и одинокий, перед ним закрылись все двери. Казалось, он навсегда утратил счастье, которое давал ему безмолвный покой. Однако ничего похожего на ощущение потери он не испытывал. Вся его энергия уходила на то, чтобы справиться с восторгом и болью, которое он переживал сейчас в новом неистовом мире.
Воодушевленный похвалой Ч., чувствуя, как горят щеки, он, наконец, раскрыл свои намерения. Показав в качестве примера театральную программку с танцорами и свой альбом с эскизами, он попросил Ч. побыть его моделью, и тот на миг потерял дар речи.
– Почему вдруг я? Ведь полно профессиональных моделей или, там, театральных актеров…
– Мне нравится твое тело. Точеные фигуры не подходят. Ты – именно тот, кто мне нужен.
– Вы что, хотите, чтобы я с этой женщиной принимал вот такие позы? Нет, я не могу.
Ч. резко вскочил, и чтобы уговорить его, он умолял, угрожал, соблазнял.
– Никто не узнает. Говорю тебе, лицо не буду снимать. И потом, эта женщина… Разве тебе не хочется увидеть ее? Да тебя самого вдохновит эта работа.
Ч. попросил сутки, чтобы подумать, но уже на следующее утро позвонил и дал согласие. Однако молодой человек даже вообразить не мог, что сокровенное желание коллеги – конечно, тот не сказал об этом, – снять сцену настоящего секса.
– Она опаздывает?.. – спросил Ч., глядя в окно. Он и сам начинал беспокоиться. Она сказала, что вполне может добраться сама, поэтому он не пошел встречать ее, а ждал в мастерской.
– Да… Может, мне стоит сходить в метро?
Он уже поднялся с джемпером в руке, и тут кто-то постучал в полупрозрачную стекленную дверь.
– А, вот и пришла.
Ч. опустил чашку с кофе.
К джинсам, уже знакомым ему с прошлого раза, сегодня она надела черный свитер толстой вязки. Ее растрепавшиеся волосы, некрашеные и от этого сиявшие иссиня-черным блеском, были еще влажными. Она посмотрела на него, а затем, бросив взгляд на Ч., легко рассмеялась. Прикасаясь к волосам, сказала:
– Боялась, что смоются цветы, на шее… Голову старалась мыть осторожно.
Ч. улыбнулся. Кажется, напряжение отпустило его, когда он неожиданно обнаружил в ней простоту и легкость.
– Давай раздевайся.
– Кто, я?
Ч. округлил глаза.
– У нее все уже нанесено, осталось разукрасить только твое тело.
Смущенно усмехнувшись, Ч. отвернулся и снял с себя одежду.
– И трусы тоже надо снять.
Ч. неловко стянул с себя трусы и даже носки. Обнажилось стройное тело: ни мускулов, ни жировых отложений, как он и предвидел. Если не считать густых волос, что вились внизу живота и почти достигали пупка, кожа была белой и гладкой. В нем шевельнулась зависть к молодому телу.
Он поступил с Ч. так же, как и с ней: попросил его лечь на живот и начал писать цветы на шее. В этот раз выбор пал на ярко-сине-зеленую цветовую гамму. Очень быстро большой кистью он нанес контуры – они ложились так, словно над ними бушевал ветер, – и, рисуя, он ощущал, как облетают лепестки гортензий сиреневатого цвета.
– Ложись лицом вверх.
Взяв за центральную точку пенис Ч., на его бедрах и в паху он нарисовал огромный темно-красный цветок, оттенком напоминающий свежую кровь. Нарисовал так, чтобы черные завитушки волос смотрелись как чашелистик, а член – как пестик. Она сидела на диване и, прихлебывая чай, пристально наблюдала за его работой. Когда его кисть замерла, он заметил, что член Ч. слегка напрягся.
Он выпрямился, переводя дыхание, и вынув кассету, хотя на ней оставалось еще достаточно места, вставил новую. Оглянувшись, сказал ей:
– Раздевайся.
Она сняла одежду. В этот день солнце светило не так ярко, как в прошлый раз, однако золотой цветок, нарисованный в центре груди, вовсю сиял. В отличие от Ч., она вела себя очень спокойно. Ее движения словно говорили: «Раздеваться ведь естественнее, чем одеваться». От него не ускользнуло, что лицо Ч., который сидел, обхватив колени, на миг вдруг застыло в восторге.
Без каких-либо указаний она подошла к своему партнеру. Подражая ему, села на покрывало, обхватив колени. Ее безмолвное лицо с его телом, разукрашенным яркими красками, составляло резкий контраст.
– Что делать дальше?