– В прошлый раз я выписала ее из больницы, поверив вашим словам. Я думаю, не забери я ее тогда, сейчас ей было бы лучше.
Тогда она знала. Знала, что тревога по поводу новой вспышки болезни – с ней она поделилась с доктором – всего лишь внешняя причина. Знала, что не сможет вынести присутствие Ёнхе рядом с собой. Знала, что не сможет ее видеть, потому что та напоминает о страшном прошлом. Знала, что тайно ненавидит ее. Знала, что не сможет простить безответственность сестры, которая в одиночку перешла границы их общего мира, переложила всю грязь жизни на ее плечи.
К счастью, Ёнхе сама захотела продолжить лечение:
– В больнице спокойно.
Четко сказав доктору эти слова, одетая не в больничную пижаму, а в обычную одежду, она казалась тихой и кроткой. Взгляд ее был ясным, в очертаниях губ чувствовалась твердость. Поскольку она ела очень мало, вес ее уменьшился, и сейчас она, и до того худая, отощала совсем. Только этим она отличалась от обычных людей. И в такси, которое везло их в больницу, она сидела тихо, глядя в окно, не подавая никаких признаков беспокойства, а когда добрались до места, легкими шагами, словно вышла прогуляться в парк, последовала за ней. И настолько она не выглядела больной, что в регистратуре служащая спросила:
– Кто из вас к нам поступает?
Пока они ждали, когда оформят документы, она сказала Ёнхе:
– Здесь, на чистом воздухе, у тебя должен появиться аппетит. Тебе надо есть побольше, и тогда ты поправишься.
В последнее время понемногу начавшая что-то говорить, Ёнхе, бросив взгляд на дзелкву за окном, сказала:
– Да… Здесь есть большие деревья.
Санитар средних лет, сильный и здоровый на вид, получив указание от руководства, подошел проверить содержимое сумки поступающего в больницу. Нижнее белье, повседневная одежда, тапочки, предметы личной гигиены. Мужчина тщательно осмотрел каждую вещь, каждый предмет. Наверное, проверял, нет ли среди них веревки, шпильки или булавки. Вынув из сумки толстый длинный пояс к шерстяному пальто, он велел сестрам идти за ним.
Открыв ключом дверь, санитар прошел в больничный корпус; они двинулись следом. Ёнхе оставалась невозмутимой, пока знакомилась и разговаривала с медсестрами. Наконец, опуская сумку с вещами рядом с указанной кроватью в шестиместной палате, она вдруг уперлась взглядом в частые металлические прутья на окнах. Чувство вины, до сих пор не дававшее о себе знать, тяжелым камнем легло на душу, и она растерялась. В эту минуту Ёнхе молча подошла и встала рядом.
– …И отсюда видны деревья.
Плотно сжав губы, она убеждала саму себя: «Не поддавайся чувствам. В любом случае, эта ноша тебе не под силу. Никто тебя за это не осудит. Достаточно того, что ты уже сделала для нее».
Она не взглянула на профиль Ёнхе, стоявшей рядом. Не могла оторвать глаз от того, как за окном яркие осенние солнечные лучи преломляются над лиственницей, еще не сбросившей все свои иголки. Словно утешая, Ёнхе позвала ее спокойным, тихим голосом:
– Сестра.
От ее старого черного свитера смутно пахло нафталином. Она ничего не ответила, и Ёнхе еще раз тихо прошептала:
– Сестра…
Молчание.
– Сестра… Все деревья на свете нам братья и сестры.
Пройдя мимо корпуса номер два, где размещались бродяги и умственно отсталые, она останавливается перед входом в первый корпус. В глаза бросаются пациенты – они стоят вплотную к стеклянным дверям и смотрят на дождь. Видно, им тоскливо: вот уже несколько дней из-за непогоды они не могут гулять. Она нажимает на дверной звонок, и тут же из сестринской комнаты на первом этаже выходит санитар лет сорока, в руках у него ключи. Должно быть, он заранее получил сообщение из регистратуры, спустился с третьего этажа, где лежит сестра, и дожидался ее.
Она обращает внимание на молодую женщину, которая глядит на нее через стекло, прижавшись щекой к закрытой двери. Пустые глаза следят за ней, пронизывают насквозь. Здоровый человек не смог бы смотреть на незнакомца так пристально. Открыв дверь, санитар быстро поворачивается и, воткнув ключ в замок, запирает его.
– Как сестра ведет себя в последнее время? – спрашивает она его, поднимаясь по лестнице на третий этаж. Тот оглядывается и качает головой:
– Даже не спрашивайте. Теперь уже и иглу от капельницы пытается выдернуть, поэтому пришлось перевести ее в изолятор для буйных, вколоть успокоительное и положить под капельницу. Не знаю, откуда только в этом тельце берется сила, чтобы так вырываться…
– Значит, она сейчас в изоляторе?
– Нет. Недавно проснулась, и мы перевели ее в палату. Разве вам не сказали, что в два часа ей вставят трубку и будут кормить через нос?
Вслед за санитаром она входит в холл на третьем этаже. В ясный день это пространство заполняется пожилыми пациентами, которые сидят на скамьях у окна, греясь на солнце, заядлыми игроками в пинг-понг, а также музыкой, что включают медсестры в своей комнате, и мелодии эти вызывают светлые чувства. Но сегодня все оживление обитателей корпуса словно погасил дождь. В холле тихо, людей совсем немного. Наверное, большинство пациентов разбрелись по своим палатам. Страдающие старческим слабоумием сидят, вобрав головы в плечи, и грызут ногти или смотрят себе под ноги, кто-то молча прилип к окну. Возле стола для пинг-понга никого нет.
Она бросает взгляд на западную сторону коридора, где обычно после полудня через широкое окно льется поток солнечных лучей. Когда она приезжала навестить сестру в марте, перед самым ее исчезновением, та не вышла в комнату для свиданий. До этого ей позвонила ответственная за Ёнхе медсестра и сказала, что ее подопечная, как это ни странно, вот уже несколько дней отказывается покидать корпус больницы и что она не хочет выходить даже на свободную прогулку, так любимую всеми больными.
Тем не менее, не желая возвращаться назад ни с чем – не зря же такой длинный путь проделала, – она попросила показать ей сестру, и санитар спустился за ней на первый этаж.
Увидев причудливую женскую фигуру, которая стояла вниз головой в коридоре, окнами выходящем на запад, она не могла представить, что это Ёнхе. И только когда медсестра, разговарившая с ней по телефону, подвела ее ближе, она узнала длинные густые волосы сестры. Та стояла, опираясь на плечи и подняв ноги вверх. Лицо ее было красным от прилившей крови. Медсестра с беспокойством сказала:
– Вот уже тридцать минут так стоит. Два дня назад это началось. Кажется, и говорит что-то… Она отличается от других больных с такой формой заболевания. До вчерашнего дня мы ее переворачивали на ноги и вели в палату, однако она и там вставала вниз головой… И запретить делать это мы не можем.
Прежде чем вернуться назад, медсестра добавила:
– Если ее толкнуть, она упадет. Не послушается вас – попробуйте толкнуть. Я все равно собиралась поднять ее и вести в палату.
Оставшись наедине с сестрой, она присела на корточки и попыталась поймать ее взгляд. Если человек перевернется вниз головой, его лицо будет казаться не таким, как если бы он стоял на ногах. Несмотря на свою худобу, лицо Ёнхе выглядело странным из-за оттянутой вниз кожи. Сверкающие живым блеском глаза смотрели куда-то в пустоту. Кажется, она даже не узнала в подошедшей женщине свою сестру.
– …Ёнхе.
Не услышав ответа, она позвала ее немного громче:
– Ёнхе. Что ты делаешь? Давай ты встанешь как следует, а?
Она коснулась рукой ее разгоряченной щеки.
– Вставай на ноги, Ёнхе. Голова не болит? Лицо вон какое красное.
В конце концов пришлось ее толкнуть. И в самом деле, она свалилась, ударившись ногами об пол. Она обняла Ёнхе за шею и приподняла.
– Сестра, – Ёнхе светло улыбнулась, – когда ты приехала?
Ее лицо светилось радостью, словно она только что пробудилась от хорошего сна.
Подошел санитар, наблюдавший за стеной, и провел их в отдельную комнату, расположенную рядом с холлом. Сказал, что больные в тяжелом состоянии – те, кто не может спуститься к регистратуре, – с родственниками здесь встречаются. Очевидно, в этой комнате проходили и консультации с врачами.
Она собралась выложить на стол продукты, но Ёнхе вдруг сказала:
– Сестра, больше не приноси сюда ничего. – Затем улыбнулась: – Мне теперь вообще можно не есть.
– О чем ты говоришь?
Она с недоумением посмотрела на Ёнхе. Такого светящегося радостью лица она давно у сестры не видела. Вернее, никогда. Она спросила:
– А что ты делала несколько минут назад?
Вместо ответа Ёнхе задала встречный вопрос:
– Сестра, знаешь ли ты?
– Что?
– Я и не подозревала. Думала, деревья стоят прямо… Только недавно все выяснила. Оказывается, они стоят, упершись руками в землю. Смотри, смотри туда. Разве это не удивительно?
Ёнхе вскочила и показала на окно:
– Все, все деревья стоят вниз головой! – И она радостно засмеялась.
Только сейчас она осознала, что выражение лица сестры напоминает ей о мгновениях их детства: ее маленькая сестричка прищуривала глаза, которые вдруг становились черными, и у нее беззаботно вырывался невинный смех.
– А знаешь, как я узнала? Во сне узнала. Когда я стояла вниз головой… из моего тела выросли листочки, из рук вылезли корни… и я начала зарываться в землю. Все глубже и глубже… В паху стали пробиваться цветы, и я раздвинула ноги, широко так раздвинула…
Не находя никаких слов, ошеломленная, она лишь печально смотрела в глаза Ёнхе, блестевшие, как в горячке.
– Меня, мое тело надо облить водой. Сестра, мне не нужна еда. Мне нужна вода.
– Спасибо вам за заботу.
Она благодарит главную медсестру. Угощая рисовыми хлебцами, обходит и других сестер. Пока она, как обычно, разговаривает с ними о состоянии Ёнхе, к ним отойдя от окна медленно приближается больная лет пятидесяти, уже несколько раз принимавшая ее за сотрудницу больницы, и низко кланяется.
– У меня болит голова. Попросите, пожалуйста, доктора прописать мне другие лекарства.