– Я не работаю здесь. Пришла навестить младшую сестру.
Женщина умоляюще смотрит ей в глаза.
– Спасите меня… Понимаете, голова так сильно болит, что мочи нет. Как мне жить с такой болью?
В это время один из пациентов, мужчина лет тридцати, подходит к ней сзади и встает почти вплотную. В подобных заведениях такое часто бывает, однако ей становится не по себе. Обитателям больницы все равно, что существует определенная дистанция, которую следует соблюдать между собой и другими, им все равно, что нельзя подолгу пристально смотреть в лицо человека. Среди них можно увидеть людей с потухшими глазами, живущих в своем замкнутом мире, и в то же время довольно часто встречаются обладатели такого ясного взгляда, что их даже можно принять за доктора. В таком состоянии когда-то находилась и ее Ёнхе.
– Госпожа медсестра, почему вы не накажете этого человека? Ведь он все время бьет меня!
Это пронзительно кричит главной медсестре женщина за сорок. Очевидно, мания преследования этой пациентки с каждым приступом обостряется.
Она еще раз благодарит медсестер и кланяется им.
– Сначала повидаюсь с сестрой, попробую поговорить с ней.
По выражению их лиц она чувствует, что они тоже устали от Ёнхе. Никто из них не верит, что убеждения или уговоры сестры хоть как-то повлияют на больную и заставят ее принимать еду. Она осторожно, так, чтобы ненароком никого не задеть, проходит мимо людей. Идет по восточному коридору к палате Ёнхе. Входит в открытую дверь, и тут же ей навстречу встает женщина с короткой стрижкой.
– Приехали? Здравствуйте.
Эту женщину зовут Хичжу, она лечится здесь от алкоголизма и гипомании. Несмотря на крепкое телосложение и хриплый голос, ее можно назвать даже привлекательной благодаря круглым глазам. В этой больнице пациентам, способным ухаживать за тяжелобольными и страдающими старческим слабоумием, давали возможность подработать в качестве сиделок, и когда Ёнхе стала вести себя беспокойно, настойчиво отказываясь от еды, она поручила Хичжу присматривать за сестрой.
– Тяжело вам приходится?
Едва она слегка улыбается, как Хичжу берет ее за руку своими влажными руками.
– Что же делать? Ёнхе… Говорят, она может умереть.
Круглые глаза женщины наполняются слезами.
– …Как она?
– Ее только что немного вырвало кровью. Она ничего не ест, поэтому желудок сократился и постоянно возникают спазмы, как мне сказали. Неужели из-за этого может даже кровь выходить?
Слова Хичжу прерываются рыданиями.
– Сначала, когда я начала присматривать за ней, такого не было… Нормально все шло. Может, я не очень хорошо ухаживала? Не думала, что до такого дойдет. Уж лучше бы я не бралась за это дело, тогда бы и не переживала так.
Отпустив руки Хичжу, чей голос становится все более возбужденным, она потихоньку, шаг за шагом, приближается к кровати. Мелькает мысль: «Хорошо бы, чтобы она не видела мои глаза. Кто бы прикрыл их?»
Ёнхе лежит прямо. Кажется, ее взгляд направлен в сторону окна, но если присмотреться, то в никуда. На лице, шее, плечах, руках и ногах не осталось ни капли жира, совсем как у голодающих в районах бедствия. В глаза бросается длинный пушок на щеках и руках от запястья до локтя. Такой пушок иногда покрывает тела младенцев. Доктор объяснял, что причина – в нарушении гормонального баланса из-за длительного голодания.
Неужели Ёнхе превращается в ребенка? Месячные давно прекратились, весит она не более тридцати килограммов, и от грудей ничего не осталось. Она лежит, напоминая странную девочку, потерявшую все вторичные половые признаки.
Она откидывает белое покрывало. Перевернув неподвижное тело Ёнхе, проверяет, не появились ли пролежни на копчике и спине. Рана, в прошлый приезд гноившаяся, выглядит намного лучше. Взгляд ее притягивает синевато-зеленое монгольское пятно, четко, как метка, поставленное на середине ягодиц, от которых остались одни кости. Образ цветов, что возникли из этого пятна и распространились по всему телу, встает перед ее глазами и, заставив на миг почувствовать головокружение, исчезает.
– Хичжу, спасибо вам.
– …Каждый день обтирала ее влажной салфеткой, присыпала ранку специальным порошком, похлопывала, но из-за сырости заживает плохо.
– Я вам очень благодарна.
– Раньше, когда мы с медсестрами мыли Ёнхи, тяжеловато бывало, а сейчас она так похудела, что справляемся легко. Ну, прямо так и кажется, будто снова с маленьким ребенком вожусь. Сегодня как раз хотели помыть ее, слышала, что в другую больницу переводят. Последний раз обязательно надо…
Большие глаза Хичжу снова краснеют.
– Хорошо, давайте потом вместе помоем ее.
– Да, в четыре часа, сказали, дадут горячую воду…
Женщина несколько раз прикладывает платок к воспаленным глазам.
– Ну, тогда увидимся в четыре часа.
Проводив взглядом уходящую Хичжу, она накрывает Ёнхи покрывалом. Поправляя простыню в ногах, видит, где полопались сосуды. На руках, на ногах до самых лодыжек не осталось живого места. Единственный шанс обеспечить организм белком и глюкозой – внутривенный укол, но колоть уже некуда. Последний способ – использовать большую вену на плече, однако это очень опасная процедура, поэтому лечащий врач вчера по телефону сказал, что Ёнхи следует перевезти в общую больницу. Они несколько раз пытались ввести длинную трубку через нос в пищевод и кормить питательным раствором, однако она не давала трубке пройти через горло, зажимала его. Так сказал врач. Поэтому сегодня персонал этой клиники собирался предпринять последнюю попытку накормить Ёнхе, а потом – отказаться от нее.
Три месяца назад, после того как сестру обнаружили в лесу, она приехала повидать ее в назначенный день, и в регистратуре ей сообщили, что с ней хочет поговорить лечащий врач. За все время пребывания здесь Ёнхе она видела его только в день ее поступления, поэтому немного встревожилась.
– …Мы знали, что ваша сестра психологически не переносит ничего мясного, становится беспокойной, поэтому каждый раз при раздаче еды старались быть очень осторожными. Однако сейчас она не выходит в столовую ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин, и даже когда мы относим ей поднос с едой в палату, не притрагивается к нему. Это продолжается уже четвертый день. У нее начинается процесс обезвоживания. При этом она яростно сопротивляется, когда ей ставят капельницу… И у нас возникли сомнения, что она принимает лекарства как следует.
Доктор подозревал, что Ёнхи с самого начала не пила никаких прописанных ей лекарств. Он даже упрекал себя в том, что был за нее спокоен, поскольку процесс лечения проходил весьма успешно. В то утро медсестра, проверяя, выпила ли Ёнхе лекарства, попросила показать, что у нее под языком, но та не послушалась. Когда ее заставили поднять язык, луч фонарика высветил таблетки.
В тот день она спросила сестру, лежавшую в палате под капельницей с иглой в руке:
– Зачем ты убежала? И что делала там, в этом темном лесу? Не замерзла? А если бы ты заболела?
Лицо Ёнхе заметно осунулось, непричесанные волосы спутались, стали похожи на большой пучок морских водорослей.
– Тебе надо есть. Допустим, мясо ты не ешь, потому что не хочешь, это я понимаю. Но почему ты отказываешься от всего другого?
Ёнхе тихо приоткрыла губы.
– Горло пересохло. Дай воды.
Она вышла в коридор и принесла воды. Напившись, Ёнхе спросила, переводя дыхание:
– Ты говорила с доктором, сестра?
– Да, говорила. Почему ты отказываешься от еды?..
Ёнхе перебила ее:
– Он сказал, что все мои внутренние органы атрофировались, ведь так?
У нее перехватило дыхание. Исхудавшее лицо Ёнхе приблизилось к ней:
– Я уже не животное, сестра.
Словно раскрывая важную тайну, она, оглядев пустую палату, сказала:
– Я теперь могу вообще ничего не есть. Могу жить без еды. Лишь бы солнце светило.
– Что ты такое говоришь? Ты считаешь, что на самом деле превратилась в дерево? Но разве деревья могут разговаривать? Разве они могут думать?
Глаза Ёнхе засверкали. Таинственная улыбка осветила лицо.
– Да, ты права… Уже скоро и слова, и мысли – все это исчезнет. Совсем скоро.
Она рассмеялась, затем выдохнула:
– Правда, совсем скоро. Только подожди немножко, сестра.
Время течет.
Тридцать минут, выделенные ей, – это совсем немного. В какой-то момент дождь за окном утихает. Судя по каплям, что собрались на москитной сетке в одном месте и не скатываются вниз, дождь, кажется, прекратился совсем недавно.
Она садится на стул у изголовья Ёнхи. Открывает сумку и достает большие и маленькие герметичные контейнеры. Смотрит в пустые, ничего не видящие глаза сестры, затем открывает крышку самого маленького контейнера. Во влажном воздухе палаты распространяется ароматный запах.
– Ёнхи, это персики. Консервированные желтые персики. Ты же любила их. И даже в сезон, когда появлялись свежие, покупала себе именно такие. Как ребенок.
Она накалывает вилкой сочный кусочек и подносит к носу Ёнхе.
– Понюхай, как вкусно пахнет… Разве тебе не хочется попробовать этот персик?
В другом контейнере находится арбуз, нарезанный небольшими кубиками, чтобы удобнее было есть.
– А помнишь, как в детстве, когда я разрезала арбуз на две половинки, тебе всегда хотелось понюхать его? Некоторые арбузы трескались, стоило только воткнуть в них нож, и сладкий запах разносился по всему дому. Неужели не помнишь?
Никакого движения. Что происходит с организмом человека, если он голодает уже три месяца? Даже голова уменьшается в размере. Лицо Ёнхе стало таким маленьким, что трудно назвать его лицом взрослой женщины.
Она осторожно подносит к ее губам кубик арбуза и слегка надавливает. Двумя пальцами пытается раскрыть рот сестры, но он плотно закрыт. Она тихо зовет ее:
– Ёнхе. Ну, ответь же мне, Ёнхе.
Она с трудом сдерживается, чтобы не поддаться желанию схватить ее за костлявые плечи и потрясти, силой раскрыть рот и заставить проглотить хотя бы маленький кусочек.