В ее памяти хранится эпизод из прошлого, о котором она никому не рассказывала. И впредь, наверное, не расскажет никому.
Два года назад в апреле – значит, весной того года, когда ее муж снял видео с Ёнхе – у нее почти два месяца продолжалось кровотечение. Каждый раз, стирая белье, испачканное кровью, она вспоминала алую кровь, хлеставшую из запястья Ёнхе несколько месяцев назад, и не понимала, как это связано. Она боялась идти в больницу и, откладывая на следующий день осмотр у гинеколога, думала: «Если это неизлечимая болезнь, сколько осталось жить? Год, полгода? Или три месяца?» И впервые четко, как откровение, осознала долгое время, прожитое с ним. Время, лишенное радости и естественности. Время, заполненное лишь заботами и терпением, полной отдачей всех ее сил. Этот выбор она сделала сама.
Наконец, с утра в один из дней она собралась в больницу, в которой родился Чиу, и, спустившись на открытую платформу станции метро «Вансимни», стала ждать поезда. Он очень долго не шел. На противоположной стороне виднелись разрушенные металлические постройки, а по краям пути между шпалами, где не ходили поезда, вымахала высокая трава – до нее не дошли руки уборщиков. Вдруг пришло ощущение, что она не жила на этом свете, и ей стало страшно. Да, на самом деле. Она не жила. Лишь терпела, сколько себя помнит, с самого детства. Она считала себя добрым человеком и жила, веря в свою доброту, не причиняя никому вреда. Искренняя, довольно успешная в своем деле, она надеялась всегда оставаться такой. Однако случилось нечто странное. Перед этими развалившимися строениями и высокой травой она почувствовала себя просто ребенком, не более того, просто ребенком, никогда не жившим на этом свете.
Скрывая волнение и стыд, она забралась на гинекологическое кресло, и средних лет доктор, введя глубоко во влагалище холодную трубку с зеркалом, оторвал похожий на язычок полип, что образовался на стенке матки. От острой боли она вся сжалась.
– Кровотечение у вас было из-за этого нароста, но я его аккуратно убрал. Несколько дней рана будет кровоточить сильнее, затем все прекратится. Яичники у вас в порядке, поэтому можете не беспокоиться.
Неожиданно эти слова болью отозвались в ее сердце. Значит, нужно жить дальше, значит, впереди еще много времени. Это известие не принесло никакой радости. Она осознала, что вместо смертельной болезни, мысли о которой не давали ей покоя весь прошлый месяц, у нее оказался всего лишь нарост, не заставивший долго мучиться. По дороге домой, снова оказавшись на платформе станции «Вансимни», она почувствовала слабость в ногах, однако колени подкашивались не только из-за недавно перенесенной операции. Наконец к платформе со свистом подкатил поезд, и она попятилась назад и встала за металлическую скамью. Ее охватил страх, что кто-то сидящий внутри нее может бросить ее тело на рельсы перед этим мощным составом.
Как объяснить, чем были заполнены следующие четыре месяца или около того? Кровотечение прекратилось примерно через две недели после того, как зарубцевалась рана. Однако ей казалось, что рана внутри нее зияет по-прежнему. Она разверзлась, эта рана, стала больше тела, и казалось, что всю ее затягивает в эту темную дыру.
Она молча наблюдала, как проходит весна, наступает лето. Юбки и платья на женщинах, выходящих из ее магазина с покупками, постепенно становились ярче и короче. Как всегда, она улыбалась покупателям, доброжелательно рекомендовала подходящую косметику, назначала приемлемую цену, делая скидки, одаривала подарками и пробными флакончиками с кремами, лосьонами и другими средствами по уходу за кожей и телом. Кроме того, вывешивала плакаты с рекламой новой продукции на видном месте, без всяких колебаний меняла консультанта по косметике, если покупательницы не очень хорошо отзывались о его работе. Но как только наступал вечер и она, поручив магазин продавщице, отправлялась в детский сад забирать Чиу, она чувствовала себя смертельно уставшей. Проходя в толпе по душной вечерней улице, где звучала музыка и гуляли влюбленные, она чувствовала, как эта черная дыра в ней опять раскрыла свою пасть, желая засосать ее в себя. Она с трудом добиралась до конца улицы, неся свое тело, мокрое от пота.
Это случилось в ту пору, когда ужасная летняя духота начала спадать и по утрам и вечерам уже ощущалась прохлада. По обыкновению, его не было дома несколько дней, и, когда однажды перед рассветом он вернулся, пробрался к ней, как вор, и обнял ее, она оттолкнула его.
– Я устала.
Молчание.
– Говорю же, я вправду устала.
Он ответил низким голосом:
– Потерпи немного.
И тут она вспомнила. Что в полудреме много раз слышала эти слова. Что в полудреме терпела, думая: «Сейчас пройдут эти минуты, а затем какое-то время будет все нормально». Что в полудреме, смертельно уставшая, стирала из памяти боль и даже стыд. Что после этого утром за завтраком ей хотелось воткнуть себе в глаза палочки для еды или вылить на голову воду из закипевшего чайника.
Он уснул, и в спальне стало тихо. Переложив на спину спавшего на животе Чиу, она увидела, как сильно профиль сына, смутно виднеющийся в темноте, похож на профиль мужа.
Ничего не предвещало проблем. В самом деле. Если и дальше жить так же, как она жила до сих пор, все будет нормально. Никакого иного пути, кроме этого, у нее не было.
Сон бесследно пропал, вместо него на плечи навалилась тяжелая усталость. Ей казалось, из тела вышла вся влага, и она была обессилена.
Выйдя из спальни, она посмотрела на темно-синее окно лоджии. Машинки, оставленные вчера Чиу на месте игры, диван и телевизор, черные створки дверей под раковиной на кухне и конфорки на газовой плите – она смотрела на все эти предметы, словно впервые видела их, словно впервые оказалась в этой квартире. Она ощутила странную боль в груди, эта боль давила, словно дом постепенно сжимал ее тело.
Она открыла платяной шкаф. Вынула выцветшую фиолетовую футболку из хлопка, любимую еще с тех времен, когда кормила ребенка грудью. Если ей нездоровилось, она надевала эту футболку, и по телу разливалось спокойствие от запаха грудного молока и младенца – запаха, который сохранился даже после многих стирок. Однако сейчас она ничего не почувствовала. Боль в груди постепенно усилилась настолько, что перехватило горло, и ей пришлось некоторое время глубоко дышать.
Она осторожно прилегла на диван. Следя глазами за секундной стрелкой, бегущей по кругу, она попыталась восстановить дыхание. Но не получилось. Вдруг впервые в жизни ей показалось, что она много раз уже переживала эти мгновения. Перед ней возникла наполненная страданием твердая уверенность, которая словно давно стояла наготове и ожидала именно этого момента. И эта уверенность заключалась в следующем:
«Все это бессмысленно.
Больше нет сил терпеть.
Больше не идти вперед.
Не хочу идти».
Она еще раз обошла квартиру и осмотрела пространство, заполненное предметами и вещами. Все это не принадлежало ей. Точно так же, как не принадлежала ей и ее собственная жизнь.
Когда весенним днем она стояла на платформе станции метро и чувствовала смерть, поджидавшую ее через несколько месяцев, когда думала, что кровь, постоянно сочившаяся из нее, есть тому свидетельство, она уже понимала. Понимала, что давно мертва. Что ее утомленная жизнь не более чем просто видимость жизни или театральный спектакль. Лицо смерти, стоявшей совсем рядом, было знакомо ей, как будто это вернулся кровный родственник, которого она давно потеряла.
Она подняла свое дрожавшее, словно от холода, тело и направилась в комнату, где хранились игрушки. Сняв развешанные там мобили Колдера – ими они с Чиу на прошлой неделе каждый вечер украшали пространство, начала развязывать шнуры. Они оказались соединены настолько прочно, что заболели кончики пальцев, однако, набравшись терпения, она дошла до конца и развязала последний узел. Служившую украшением цветную бумагу в форме звезд и целлофановую пленку она собрала и сложила в корзину, а затем смотала шнуры в клубок и положила в карман брюк.
Она сунула босые ноги в сандалии. Толкнула тяжелую входную дверь и вышла из квартиры. Спустилась пешком с пятого этажа. Темнота еще не покинула улицы. Во всем огромном доме лишь в двух-трех окнах горел свет. Она все шла вперед. Пройдя через калитку в воротах позади дома, начала подниматься по темной и узкой дорожке, ведущей на сопку.
Из-за черно-синей темноты сопка показалась ей выше, чем в обычное время. В этот час еще спали даже непоседливые старики, которые обычно спозаранку поднимаются набрать воды из источника, бьющего наверху. Понурив голову, она все шагала и шагала вперед, молча вытирая тыльной стороной ладони текущие по лицу струйки то ли пота, то ли слез. Она страдала, будто ее всю заглатывает дыра, чувствовала ужасный страх и одновременно проникающее в этот страх странное спокойствие.
Время движется вперед.
Она возвращается к своему стулу рядом с кроватью. Открывает крышку последнего контейнера. Берет жесткую руку сестры и силой заставляет потрогать гладкую кожицу сливы. Округляет ладонь так, чтобы костлявые пальцы зацепили одну из них.
Она не забыла, что из фруктов сестра больше всего любила сливу. В памяти всплывает картинка из детства: маленькая Ёнхе кладет в рот целую сливу, перекатывает ее языком и говорит, что ей нравится это ощущение. Однако сейчас руки Ёнхе никак не реагируют. Она смотрит на ее тонкие ногти и думает, что они стали похожи на бумажные листочки.
– Ёнхе.
В пустой палате ее голос звучит очень сухо. Ответа нет. Она наклоняется и почти касается своим лицом лица сестры. В этот миг, как в сказке, веки Ёнхе поднимаются.
– Ёнхе!
Она заглядывает в совершенно пустые глаза. В них лишь отражение ее лица. От пугающего разочарования она чувствует, как уходят силы.
– Ты сошла с ума? Ты правда сошла с ума?
Она впервые бросает слова, в которые не могла поверить последние годы.
– Неужели ты и правда сошла с ума?