Юрка провел ладонью по лицу, стирая пот и талую воду. «Не хочу», – понял отчетливо.
– Пойдем? – спросил Егор. Он стоял, вытянув шею, точно мог отсюда разглядеть «Хрустальный колокольчик».
– Ага, побежим, – раздраженно отозвался Юрка. – Я тебе что, грузовой лифт?
Егор смутился. Сел, положив арбалет на землю. Уставился жадно на город. Юрка его понимал – там был Грин. И вейну ничего не стоило спуститься на набережную, кликнуть извозчика и доехать до узла. Взять сына подполковника Натадинеля за руку…
– Мне кажется, я вернусь, а ничего и не было, – сказал Егор. – Будто все приснилось. Зайду, мама скажет: «Ну и где тебя носило?» Потом отец приедет, и Макс вместе с ним.
Юрка хмыкнул.
– Смешно, да? – спросил Егор.
– Дурак, – сказал Юрка и сам услышал, сколько зависти у него в голосе.
Закрыл глаза. Утреннее солнце трогало лицо теплыми пальцами. Идти никуда не хотелось.
Юрка встал.
– Ну, чего расселся? Потопали.
В воротах застряла груженая телега. Мужик, бросив вожжи, рассчитывался за въезд. Он медленно опускал в прорезь на крышке сундука медяшки, ощупывая каждую напоследок. Очередь напирала, волнуясь и покрикивая. Шуму добавляли козы, привязанные к задку телеги, и ребенок на руках молодухи. Юрка поморщился от этого гвалта – у него ломило виски.
Егор смотрел на толчею растерянно.
– А как же мы? Я здесь часы не продам!
Юрка сунул руку в карман джинсовки и пошевелил пальцами в дыре, с трудом зацепив монету.
– Кое-кто оказался более предусмотрительным. Опа! – Он подбросил и поймал золотой. Солнце высветило чеканку – толстощекий хомяк под двумя колосками. – Я еще по дороге в скит деньги заныкал. Так что можешь папочкины часики поберечь.
Егор глянул, точно хотел возразить, но смолчал.
Выстояли очередь. Натадинель переминался с ноги на ногу, трогал железную бирку. Юрка искоса поглядывал на него и злился, сам не понимая из-за чего. Пригревало солнце, подсушивая мокрую от растаявшего снега куртку, но все равно познабливало.
Стражник разменял золото серебром и засаленной медью, предупредив, что за арбалет – двойной взнос. Звякнули, упав в сундучок, монеты.
– Исторический момент, – сказал Юрка, проходя в ворота. – Можешь вдохнуть долгожданный воздух Бреславля. Граждане туристы, посмотрите налево, вы видите хомяка – символ торгового города!
Егор послушно посмотрел.
– Ладно, – оборвал себя Юрка. – Потопали.
Он повел по единственной дороге, которую помнил. Акация отцвела, шелуха потрескивала под ногами. Возле амбаров разгружали телеги и громко пререкались у весов. С базара тянулись покупатели. Толпа закружила, поманила за собой, и Юрка едва не заблудился. Вовремя узнал магазин с безголовыми манекенами, свернул и увидел в конце улицы фонтан. До него оставалось еще несколько кварталов, когда заметил у театральной тумбы пролетку. Извозчик загородился газетой, на первой странице – крупные буквы: «Храм Двуликого в Йкаме закрыт».
– Свободны? – спросил Юрка.
Газета опустилась. Извозчик посмотрел с высоты козел, и Юрка сразу вспомнил, какие на нем грязные штаны и куртка. Егор выглядел не лучше, да еще с арбалетом на плече.
– Не в обиду будет сказано, но деньги у вас имеются?
Юрка показал серебряную монету. Или хватит меди? Он не обращал внимания, сколько платил Дан.
– В «Хрустальный колокольчик».
– Желаете по набережной, мимо Гостиного двора или как побыстрее?
– Побыстрее, но через площадь, где рыцарь стоит. Здоровенный такой, с мечом. Знаете?
– Залезайте.
Пролетка, дребезжа, тронулась.
Возле памятника было людно, играл маленький оркестр. Юрка привстал, всматриваясь, но Почтовика не увидел. Плюхнулся обратно на сиденье, раскинул руки и развязно сказал:
– Неплохой городишко. Может, подзадержусь тут. Эй, слышишь, нет?
Егор рассеянно обернулся.
– Останусь, говорю! – повторил Юрка.
– Зачем?
– А так просто.
Натадинель снова уставился в спину вознице, и Юрка цыкнул сквозь зубы.
Пролетка втиснулась в узкий проулок, поплутала между тесно стоящими домами и вывернула на немощеную улицу. Потянулись заборы, над ними поднимались кроны деревьев. Юрка глянул на Егора – сидит, вцепившись в арбалет, по сторонам не смотрит. Кажется, мог бы, вперед лошади побежал. Не удержавшись, ткнул его в плечо пальцем.
– Чего? – вздрогнул Егор.
– Проверял: взорвешься ты или нет?
– Очень смешно!
Заборы кончились. Пролетка съехала под горку и выкатила на широкий проспект. Юрку ослепило солнце. Тут пахло рекой, хотя ее по-прежнему не было видно. Сырой ветер заставил поежиться.
– «Колокольчик», – объявил возничий.
Юрка не сразу узнал гостиницу – подъехали с другой стороны. Расплатился, не пытаясь торговаться.
Гремя колесами, пролетка укатила.
Егор тронул бирку и бесшумно шевельнул губами. Молился, что ли? Вряд ли. Лицо напряженное, как там, в тайге.
– Не дрейфь! – сказал Юрка и толкнул стеклянную дверь.
Светилась люстра, отражаясь в паркетном полу. Отбрасывал блики стоящий на конторке хрустальный колокольчик. Поблескивали перила лестницы, ведущей наверх.
– Вечер добрый, господа. Свободных номеров нет, – поторопился сообщить портье.
– Успокойтесь, нам не нужно. Я тут останавливался недавно с Даном Уффом, вейном. Я ищу его. И Алекса Грина, он тоже тут жил.
– К сожалению, ничем не могу помочь.
Юрка вытащил серебряную монету и положил на конторку.
– Как только открылись узлы, вейны съехали.
Резко выдохнул Егор.
– А вы не знаете куда?
Портье покачал головой.
– С Грином были люди из другого мира. Они тоже уехали?
– Да.
Егор рванулся к двери и выскочил на улицу. Звякнуло стекло. У Натадинеля свалилась с плеча куртка и осталась лежать на ступеньках.
Юрка снова повернулся к портье. Тот смотрел без удивления.
– Не подскажете, где найти Такера-Почтовика?
– Спросите в «Толстом хомяке». Это недалеко, пару кварталов вверх, потом…
– Я знаю. А такой Виктор Зеленцов, вейн, у вас не появлялся?
– Нет. Но я кое-что слышал про Уффа.
Серебро с конторки исчезло. Портье выжидательно молчал, и Юрка достал еще одну монету, медную, из тех, что покрупнее.
– Его уже спрашивали. Но вейна не было в номере, и до конца оплаченного срока он не появился. Впрочем, мне кажется, больше интересовались не им самим, а теми, с кем Уфф встречался. И мальчиком, с которым вейн пришел.
– А Грин?
– Он к тому времени съехал, о нем никто не упоминал.
Юрка хлопнул по стойке, оставляя деньги.
На улице он поднял со ступенек куртку и подошел к Егору. Тот смотрел в небо, запрокинув голову.
– Чего сопли распустил, как барышня? – Юрка пихнул его в бок кулаком. – Тоже мне… Айда!
Егор сморгнул. Ресницы у него намокли.
– Куда?
– Увидишь. Только пожрем сначала, у меня кишка к кишке присохла. Дан говорил, тут какая-то забегаловка есть. И отвянь ты со своим часами! Хватит у меня денег.
Утюги были здоровенные, совсем не похожие на те, что использовали дома хозяйки. Каждый, даже без углей, весил не меньше пяти кило. Понятно, что на глажке работали мужчины, и труд этот Дан сравнивал со сменой в каменоломне.
Жарко, душно – окон нет. В печи алеет уголь, и мальчишка-истопник постоянно подкидывает новый. Рядом с топкой совок: подходи, нагребай в утюг. А чтобы он быстро не остыл, помаши-ка тяжеленной штуковиной в воздухе. Пахнет мылом, щелоком и потом. Каменные стены влажные, в потеках. Простыни из небеленого холста дышат паром и фыркают горячим в лицо. Водить утюгом нужно осторожно, стараясь не запачкать белье сажей. Пальцы от близости к горячему железу краснеют и распухают. Мокрое тело зудит под рубахой. Соленые капли бегут в глаза. Шэтова работа!
Одна радость: охранники тоже вынуждены стоять у гладильных столов – грех для них в больнице без дела околачиваться. Сейчас дежурил Ойри, и Дан со злорадством поглядывал: каково ему вместо клинка с утюгом управляться?
В открытую дверь заглянул лекарь. Бледно-зеленая роба иномирского покроя, такая же шапочка. А между ними – черное лицо со сверкающими белками и зубами.
– Дан! Я понял, ты – незаконнорожденный принц! Твоего папу свергли, а тебя услали куда подальше. Ну, угадал?
Ойри даже не повернулся на голос.
– Моисей! – обрадовался случаю прервать работу Дан. – Ты все еще здесь? Не нашел вейна?
– Увы! Так и погибну в этом ужасном мире, в котором нет даже кофейных автоматов.
С доктором Моисеем Дан познакомился пару недель назад. Он тогда сидел на крыльце за хирургическим корпусом, ел пирог и смотрел, как послушница развешивает выстиранные рубахи. Девка была крепкая, ядреная, похожая на Жельку из «Перекрестка». Когда она наклонялась к корзине, вид Дану открывался чудесный. Он даже повернулся и подмигнул Ури, гляди, мол, но рожа у охранника осталась каменной.
Стукнула дверь, проскрипели доски. Рядом с вейном остановился лекарь-иномирянин, если судить по салатовому подолу и торчащим из-под него штанам.
– Эй, это ты санитар с личным телохранителем?
Дан лениво поднял голову и вздрогнул от неожиданности. Физиономия у лекаря была черной, и на ней диковато светились глаза.
– А это ты пришелец из Подземной страны, который никак не может вернуться домой?
Про негра-хирурга из верхнего мира Дан уже слышал. Тот не был вейном. Просто как-то сшил чужака, не разобравшегося с правилами дорожного движения, и благодарный пациент прихватил доктора с собой, на экскурсию. Поколесив по мирам, хирург осел при храмовой больнице. Тут он жаловался каждому, готовому слушать, как несчастен человек, потерявший родину. Как отчаянно он жаждет вернуться, но приятель его затерялся, а другие вейны ориентиров не знают. Ему сочувствовали, старались помочь, и пару раз в году в больнице появлялись поводыри, вроде бы знакомые с тем самым миром. Хирург на радостях отплясывал странный танец, но следовать домой сейчас же отказывался. У него завтра операция, а послезавтра сложный случай, и надо посмотреть, как дела у пациента, которого резал позавчера.