– Ваши?
– Нет.
Егор устало привалился к дереву. Минуту назад готов был бежать к шоссе, а сейчас ноги не держали. Врезались в плечи лямки вещмешка, заныла рука под тяжестью арбалета.
Самолеты слились с темным небом, и гул затих.
– Ладно, – сказал Егор, отталкиваясь от березового ствола. – Пошли в интернат, глянем, что там.
Длинные тени потянулись к крыльцу. Громко хрустел гравий. Звякнула, попав под ноги, алюминиевая ложка с погнутым черенком.
Егор толкнул дверь. Не заперто. Сумрачно внутри, тихо.
– В кармане фонарик, достань, – повернулся он боком к Юрке.
Сам не хотел выпускать из рук арбалет.
Узкий луч пронзил темноту, скользнул по лестнице, ведущей на второй этаж, и вернулся в холл. Осветил дверь в столовую, попытался заглянуть за угол, но срезался и опустился на пол. В сторону мальчишеской спальни вела грязная тропа. На малышовую половину заходили меньше.
– Наверх, – скомандовал Егор.
Флаг, висевший на площадке между первым и вторым этажами, исчез. Фонарик в Юркиных руках прыгал, выхватывая из темноты то рисунок с выставки, то план мероприятий. Вспыхнули алые буквы: «Зарница».
Егор свернул к воспитательской. Одна половинка двустворчатой двери косо висела, сбитая с петель, другой не было вовсе. Шагнул через порог, и под ногами зашелестела бумага. Егор торопливо задернул шторы.
– Выключатель справа на косяке, – сказал Юрке.
Думал, что электричества нет, но лампочки тускло загорелись. Со стола исчезла скатерть, открыв лиловое пятно от пролитых чернил. С нижних полок шкафа скинули альбомы, тетради, листы с гербарием – они устилали пол. Пропало зеркало, оставив темный прямоугольник невыгоревшей краски. Дверь в директорский кабинет была выбита, Егор заглянул туда. Тоже разгром. Громоздкий сейф, стоящий в углу, – раскрыт.
– Ты уверен, что их эвакуировали? – спросил Юрка.
– Ну откуда я знаю! Я тебе что!..
Юрка посмотрел на него испуганно, и Егор прикусил изнутри щеку. Истерики только не хватает!
Задержал дыхание, медленно считая до десяти. Все, спокойно. Даже если тут похозяйничали зейденцы, это еще ничего не значит. Ребят могли увезти раньше.
– Давай проверим гардеробную.
Выходя, опустил рычажок выключателя.
Их шаги гулко разносились по зданию. Здесь никогда не было так тихо. Всегда – голоса, топот, хлопанье дверей, бряканье расстроенного пианино из актового зала.
– А там что? – Юрка повел фонариком.
– Игровые, комната для занятий, спальни девочек.
Поскрипывали ступеньки.
– Между прочим, – сказал Юрка на пшелесском, – даже если оккупация, самый распространенный язык все равно ваш.
Егор вскинул подбородок:
– Естественно!
А иначе и быть не могло.
На первом этаже свернули под лестницу. Здесь дверь тоже взломали. Налилась желтым лампочка на длинном шнуре, осветила проход между стеллажами. Под порогом лежал мешок, набитый чем-то мягким. Свисали с полок и валялись на полу рубашки, кофты, майки. Собирались спешно? Или кто-то рылся, выбирая, что получше?
– Ты бы переоделся, – сказал Егор. – Ветровка больно приметная. И вообще.
Юрка погладил монстра по клыкастой улыбке.
– Потом.
– Как хочешь, – равнодушно согласился Егор.
…А может, он все-таки спит? Бирку в кулак – чтобы впились в ладонь острые углы.
– Ну и куда дальше? – спросил Юрка.
– Будем устраиваться на ночь. – Егор вспомнил грязную тропу, ведущую к мальчишеской спальне. – Наверху.
Старшим девочкам принадлежали три комнаты, по шесть коек в каждой. Егор прошел до конца коридора, надеясь, что захватчики поленились обыскивать все.
Спальня встретила голыми матрасами и распахнутыми дверцами пустых шкафов. Подушки, вытряхнутые из наволочек, валялись на полу. Тут вкусно пахло, в свете фонарика Егор заметил у порога осколки флакончика. Юрка повел рукой – луч скользнул по стенам, увешанным открытками и фотографиями актеров. С тумбочки блеснул глазами-пуговками плюшевый медведь. Желтое пятно поползло дальше, вбирая в себя то книжную полку, то этажерку с журналами и пластинками. Задержалось на столе. Вспыхнула искра на горлышке банки, засохший букет отбросил корявую тень.
– Черт! – Юрка споткнулся и посветил на пол. – Осторожнее тут.
Из перевернутой коробки раскатились цветные карандаши и вставочки под перья. Возле ножки стола лежала розовая комбинация. Егор никогда прежде не бывал в девичьем царстве, и ему стало неловко.
Юрка потянулся к выключателю.
– Не надо! – остановил Егор. – Шторы тонкие.
Он сдвинул банку с цветами и положил на стол арбалет, скинул куртку. Юрка все топтался у порога.
– Чего стоишь? – спросил Егор. – Располагайся. Ужинать будем.
Вынул из мешка два прямоугольных контейнера – то ли жестяные, то ли пластмассовые, не понять. На крышке рисунок: рассыпчатая гречка с кусочком масла и котлета. Сбоку, в прозрачном чехле, вилка. Ногти бестолково скользили по обертке, пришлось проткнуть ее ножом. Следуя инструкции, резко взболтал содержимое и вскрыл банку. Спустя полминуты в комнате запахло горячей кашей.
Темная буханка величиной с ладонь тоже оказалась запечатанной в пленку. Нож легко прорезал хрустящую корочку и ноздреватую сердцевину.
– Пища богов, – Юрка шумно сглотнул слюну.
Вскоре вилка зацарапала дно контейнера. Егор отодвинул опустевшую банку на край стола и посмотрел на «командирские». Светать начнет часов через шесть.
– Завтра жди меня до вечера.
Юрка глянул удивленно.
– Не вернусь, уходи обратно. Хотя нет, лучше темноту здесь пережди и утром к узлу.
– Не понял.
– Чего именно? – сердито спросил Егор.
Спорить не хотелось. Лечь бы, закрыть глаза и постараться уснуть, чтобы ночь закончилась как можно быстрее.
– С какой радости мне тебя ждать? Я тоже пойду в город.
– Нет.
– Думаешь, приказал, и я послушаюсь? Ага, два раза.
– Ты сам пугал комендатурой, – напомнил Егор.
Юрка выскреб со дна остатки каши и облизал вилку.
– Так мы днем.
– Днем тоже могут быть патрули.
– Слушай, да пошел ты к черту! – отмахнулся Юрка. – Я чего сюда приперся, в интернате сидеть?
– Не знаю! – взорвался Егор. – Ты мне не докладывал. И вообще, не надоело всех посылать? Так можно и одному остаться.
Юрка неожиданно зло рассмеялся:
– А все и так ушли. Я не посылал, а они… Мама, бабушка, дед. Этот тоже, ну, который отец. Папаша хренов, – он сбил щелчком со стола банку.
– Не мусори, – одернул Егор.
– А чего, тут и так… – начал Юрка, но осекся.
Егор прикрыл окно, ночи уже прохладные. Куртку сунул в изголовье. Заряженный арбалет положил на пол, спусти руку – коснешься ложа.
Юрка долго возился, выбирая подушку. Потом скрипел панцирной сеткой, ворочаясь с боку на бок. Вздыхал, шмыгал носом. Но даже когда он угомонился, сон к Егору все равно не шел. Покрикивала в лесу птица. Качались на потолке лунные тени. Ветки скребли по стеклу. Егор снова нашарил на груди бирку и сжал в кулаке вместе с Юркиным подарком. Все будет хорошо, все обязательно будет хорошо. Мама вернулась, ее – жену командира! – никто не выдал. Отец с солдатами перешел линию фронта и сейчас воюет. Скоро освободят Верхнелучевск. Приедет эвакуированный интернат. Интересно, поверит ли Родька, когда Егор расскажет о своем путешествии? И Талка…
– Ты спишь? – шепотом спросил Юрка.
– Нет.
– И я. Не получается.
– Считай собачек.
– У нас говорят – овец.
– Хоть крокодилов.
…узнает у мамы новости и побежит по отцовским знакомым – мало ли, вдруг кто остался в городе. И хорошо бы прочесать лес, там, где шли бои. Наверняка найдется оружие.
– Смешно, – снова подал голос Юрка. – Все время оказываюсь то в приюте, то в интернате. Как нарочно.
– Ядвига предлагала тебе другой вариант, – напомнил Егор. – Можешь хоть завтра с утра отправляться.
Затаил дыхание, ожидая ответа.
– Да пошел ты!
Егор хмыкнул. Поднес часы к лицу, пытаясь разглядеть стрелки. Как медленно они движутся!
Жарко. Солнце расплавленным золотом лежало на дне вазочки из-под мороженого. Лениво вились над стаканами с лимонадом мухи. Таял крем на пирожном. Смешались запахи лошадиного пота и розовой воды, жженого сахара и табака. Человеческое месиво обтекало уличное кафе, изредка выплескивая на высокие ступени семейные пары с детишками, барышень под ручку с кавалерами, а то и нищих, клянчащих медяшки. От столика, что занимали Дан и Хельга, попрошайки шарахались – на стуле лежал арбалет, новенький, сегодня купленный. Вейн то и дело рассеянно касался приклада, поглядывая на толпу. В Бреславле – разгар сезона.
Лицо у Хельги посерело от пыли, глаза потускнели. Девушка приподняла косу и поболтала ею в воздухе, остужая взмокшую шею.
– Не понимаю, как тут можно жить?
– А мне нравится, – улыбнулся Дан.
Толчея, разноязыкий гомон (и всевозможная ругань) взбодрили вейна получше коньяка. Шэт побери, мог весь сезон просидеть под замком! Еще пара недель, и точно начал бы на стены бросаться. Или Оуну в морду дал – чем не экзотический способ самоубийства?
Поморка вытащила из сумки гребень, кстати, подаренный Даном, и занялась прической. Даже на такую – сердитую и уставшую – смотреть было приятно. Хельга закрепила косу на затылке и покрутила головой, стараясь поймать отражение в витрине кафе.
– Отдохнула?
Девушка закатила глаза. Дан хотел рыкнуть, мол, сама навязалась, но вместо этого сказал:
– У нас по плану большие траты. Зайдем в Гостиные ряды.
Хельга фыркнула, ровно сноровистая кобылка:
– Думаешь, если из монастыря, то куплюсь на какие-то паршивые подарки?
А гребень, между прочим, из кости выточен, инкрустирован перламутром. Из-за него пришлось вернуться к ростовщику и оставить еще одну расписку.
– Деточка, – снисходительно сказал Дан. – Если мне нравится женщина, то я ее не покупаю. Я за ней – ухаживаю. Поднимайся, тебе нужна походная куртка.