381. Как свидетельствует переписка Адамовича и Кантора, был достигнут очень тонкий баланс между задачей сохранения всего наследия и отбором текстов. В письме от 12 сентября 1934 года Адамович с уверенностью заявлял о возможности найти компромисс между качеством и репрезентативностью: «Принцип: „самое лучшее или самое характерное?“. На мой взгляд, лучшее и есть характерное. Во всяком случае, при сомнениях, я стою за лучшее»382. В письме к Кантору год спустя, когда окончательная редакция антологии была почти завершена, Адамович несомненно чувствовал, что в некоторых случаях придется идти на компромисс между собственными предпочтениями и качеством, чтобы составить репрезентативную подборку материала: «…много дурных стихов (Бальмонт! Бунин! и т. д.)»383. В предисловии Адамович приводит доводы в пользу баланса между отбором и сохранением текстов, подчеркивая, что обязанность составителей антологии – создать книгу, которая станет вечным памятником своей эпохе; у них есть видение будущего и понимание текущей ситуации, которая изменится с течением времени: «Этот сборник обращен скорее к будущему, чем к настоящему, и может быть, будущее найдет общее наше оправдание там, где большинство современников, столь охотно толкующих о всякого рода „миссиях“, видело лишь легкомыслие, баловство и скуку»384. Леонид Костюков в своем отзыве на факсимильное переиздание «Якоря» (отзыв был опубликован в 2007 году) сравнивает эту книгу с «письмо[м] в бутылке»; подобное сравнение означает, что составители «Якоря» отправляли свою книгу в путешествие в неизвестность385.
Являясь первой полной антологией поэзии диаспоры, «Якорь» был, разумеется, адресован читательской аудитории русского зарубежья того времени, а также и неизвестным читателям далекого будущего мира. По очевидным причинам актуальные проблемы были затронуты в предисловии к антологии «Эстафета», в задачу которой входило преодоление сложных условий современности. Ее редакторы стремились создать максимально полную картину текущего состояния русской поэзии за рубежом, а также помочь поэтам, которые в противном случае не смогли бы опубликовать свои произведения из‐за «почти полно[го] отсутстви[я] литературных изданий»386. Как и их предшественники (составители «Якоря»), составители «Эстафеты» отмечают, что отбросили в сторону личные предпочтения, стараясь представить произведения как можно большего числа поэтов всех направлений. Тем не менее они признают, что эта цель, возможно, не была полностью реализована вследствие значительных практических трудностей с получением произведений от поэтов, рассеянных по всему миру387. В предисловии к сборнику «На Западе» Юрий Иваск определяет задачу антологии в те дни: познакомить читателей с русской поэзией за рубежом «в целом», в отличие от поэзии, которая публиковалась в журналах отрывочно и бессистемно388. Подобно Адамовичу в 1935 году, Иваск видит окончательную оценку значимости этого сборника в отдаленном будущем389. В своем кратком вступлении Юрий Терапиано указывает на цель составления антологии «Муза Диаспоры», вышедшей в 1960 году. Он поясняет, что данный сборник вовсе не дает подробную картину состояния всей поэзии русской диаспоры за сорок лет ее существования, указывая на то, что в нем представлены «лишь главнейшие тенденции в зарубежной поэзии, их стиль, в основном, их идеологи[я]»390. Как пишет Грета Слобин, эта антология является первой книгой, в заглавии которой слово «диаспора» использовано одним из представителей русского эмигрантского сообщества391.
В предисловии к антологии «Вне России» Г. Уильям Чалсма заостряет внимание на сущности эмигрантского опыта, но обходит стороной процесс составления антологии, а также критерии отбора текстов. В отличие от составителей четырех рассмотренных выше антологий, Чалсма не был русским эмигрантом. Начиная с предположения о том, что «век отчуждения» превращает всех людей в какой-то степени в эмигрантов, он заявляет, что тем не менее есть нечто уникальное в сложном положении поэтов-эмигрантов, вынужденных жить вне страны родного языка. Данный факт, размышляет он далее, не является основной проблемой, «судя по тем успехам, которых достигли поэты русского зарубежья, начиная с 1917 года». Общим у поэтов в его антологии, пишет Чалсма, является только то, что они создали вошедшие в нее стихотворения, живя за пределами России. И все же он видит общую нить, проходящую через их творчество, в особой эмигрантской участи: «Все чаще […] они разделяют естественное беспокойство по поводу потери родины и безродного существования в изгнании. Ибо, что бы ни говорили об отчуждении в нашем мире, которое нас всех роднит, все это затмевает собой реальную тему лишений и вины, являющуюся уделом эмигранта»392.
Остальная часть этого раздела посвящена тому, как в указанных выше пяти антологиях решается проблема взаимосвязи с Россией, нацией и идентичностью. Заглавие антологии, составленной Чалсмой, помогает понять принципы отбора поэзии в терминах отчуждения и изгнания: она была создана за пределами России и в некоторой степени может быть соотнесена с темой потери. Заглавия остальных антологий также указывают на то, что в этих собраниях признается положение русского зарубежья. В гораздо большей мере они отражают проблему соблюдения границ диаспоры с точки зрения самобытности и сообщества. Выбор слова «якорь» для названия одноименной антологии определенно указывает на стремление не трогаться с места, хотя бы какое-то время. Подобная метафора означает свободу воли русских эмигрантов: они могут выбирать, когда и где завершить свое путешествие. Предлагая надежду на стабильность, метафора якоря может также в какой-то степени косвенно указывать на отлучение и нежелание прижиться на новой земле. Корабль хоть и стоит на якоре, но пассажиры остаются на борту, образуя некую временную общину. Адамович сам пояснил, что заглавие означало «надежды симвóл», цитируя Евгения Баратынского393. Заглавие сборника «Эстафета» подразумевает процесс передачи культурного наследия диаспоры новому поколению – иными словами, преемственность, движение и перемены. В первые годы культурной жизни русского зарубежья у некоторых членов общины появились опасения, что поэзия постепенно исчезнет. Составители «Эстафеты» отметили подобные опасения в предисловии, но сразу же их отвергли: «Несмотря на равнодушие, а порою и враждебное отношение писателей старшего, дореволюционного поколения, на отсутствие читателей, огромные трудности материального порядка […] поэзия не умерла, и даже появился целый ряд новых имен, – и в Париже, и в Нью-Йорке, до войны никому неизвестных»394. Примечательно, что в подзаголовках к «Якорю» и «Эстафете» использовано слово «зарубежный» вместо «эмигрантский» для описания вошедшей в эти антологии поэзии. В обоих заглавиях сглаживается момент отъезда из родной страны в пользу принятия настоящего местонахождения и смещается акцент с потери родины на соприкосновение с новыми странами и культурами, а также на изменяющуюся природу взаимоотношений последующих поколений с ними. Существование антологии в диаспоре может выполнять функцию суррогатного и виртуального дома, как выражение сообщества и идентичности, ядром которых выступает общее языковое и культурное наследие. В заглавии антологии «На Западе» аналогично подчеркивается местонахождение и признается послевоенный сдвиг в сторону США. Ее составитель Иваск несколько уклончиво заявляет, что название книги – «это простое констатирование факта, истолкование которого предоставляется читателям»395. Важность темы заглавия, как будет показано далее, по сути, обсуждается в предисловии: местонахождение на Западе не понимается как размывание национального в русской поэзии; подчеркивается контраст между Россией и Западом.
В отличие от других четырех антологий, в заглавии «Музы Диаспоры», составленной Терапиано, выделяется поэтическое вдохновение, а не географическое местонахождение. Имплицитно диаспора наделяется собственными уникальными возможностями для творчества, ведь она не только выжила, но и видоизменилась за те десятилетия, что прошли с момента отъезда из метрополии. В предисловиях к «Музе Диаспоры» и «На Западе» подробно рассматриваются вопросы, касающиеся взаимосвязи между русской зарубежной поэзией и Россией как источником коллективной идентичности. В своем предисловии к антологии «На Западе» Иваск определяет три главных темы эмигрантской поэзии: Россия, «чужбина» и одиночество, которое, как он утверждает, характерно и для эмигрантов, и для многих художников Запада. Иваск пишет: «Первая тема – это, конечно, Россия», добавляя, что в настоящее время, пока западные литературы национальны только в плане языка, русская поэзия «остается самой национальной в Европе». Что именно подразумевается под «национальным», он не поясняет. Иваск провозглашает повсеместность России как русскую тему: «Даже если нет имени России, то есть Россия, как скрытый мотив»396. Это созвучно тому, что пишет Адамович в своем предисловии к «Якорю»: «Как фон или аккомпанемент, возникает Россия»397. Иностранцы, объясняет Иваск, склонны видеть провинциализм в обращенности к России, но «мы» по традиции и совести связаны с русской темой. «Чужбина» отталкивает одних, привлекает других, а некоторых и отталкивает, и привлекает. Однако все обогащаются новым опытом, который она предлагает. Иваск настаивает, что, хотя поэзия и отражает этот новый зарубежный опыт, все же она остается верной традиционной теме «Россия и Запад»