Но старик тихонько оттолкнул протянутую руку ребенка со словами:
— Это вам! Что до меня, я предпочитаю жевать корни, когда у меня нет жареного мяса. Я к этому давно привык: так делали и мои отцы. Посмотрите на мои зубы, — по ним вы увидите, что я с самых ранних лет пережевывал либо сырое мясо, либо сырые волокнистые и клейкие растения. Во времена моей молодости, дети, огонь, прекрасный огонь, огонь-друг, который мы должны чтить, иногда совсем исчезал из наших стоянок под деревьями, на берегу рек, выступивших из берегов. Часто целыми месяцами, а то и годами отцы и я, лишенные огня, натруждали свои крепкие челюсти, перетирая в тесто сырую пищу, которую мы ели в том виде, в каком ее находили. Впрочем, довольно разговоров. Кушайте, дети. Пора!
И дети с жадностью набросились на скудный запас, который им раздал прародитель.
После этого жалкого, быстро уничтоженного завтрака, который очень немного утолил голод путешественников, старик приказал детям отдохнуть.
Они сейчас же поплотней прижались друг к другу, чтобы лучше согреться, и сразу заснули тяжелым сном.
Что касается Крака, то надежда, что скоро с ним будут обращаться, как с настоящим взрослым юношей, совсем не дала ему сомкнуть глаз. Лежа, не шевелясь, в своем уголке, он украдкой, с глубокой любовью и даже с некоторым страхом наблюдал за стариком. Ведь прародитель столько перевидал на своем веку, столько знал таинственных и чудных вещей.
А старик между тем, задумчиво пережевывая корень, внимательно, зорким и опытным глазом осматривал один за другим куски кремня, лежавшие около него.
Крак тщательно запоминал каждое его движение.
Он видел, как старик выбрал один из кремней, круглый и длинный, похожий на огурец, затем зажал его между ногами, подтянув их к себе.
Когда камень очутился стоймя в крепких зажимах этих странных природных тисков, старик взял обеими руками другой, более объемистый, и ударил им несколько раз слегка и осторожно по закругленному острию кремня.
Затем, сразу навалившись всей тяжестью тела на этот грубый молот, он двигал им по всем направлениям с такой силой, что жилы на его лбу вздулись и напряглись, а из боков кремневого куска летели длинные осколки различной ширины, похожие на продолговатые полумесяцы, с одного края толстые и шероховатые, с другого — тонкие и очень острые. Они падали и рассыпались по песку, словно лепестки большого увядшего цветка.
Эти осколки, цвета дикого меда, прозрачные, резали не хуже наших стальных ножей, только были непрочны. Их приходилось очень часто менять.
У Крака невольно вырвался крик удивления и восхищения.
Теперь он видел собственными глазами один из способов изготовления ножей и наконечников для копий и стрел.
Старик не обратил никакого внимания на возглас ребенка. Собирая острые лезвия, только что им искусно сработанные, он вдруг насторожился и быстро повернул голову к реке. На лице его отразились сперва удивление, потом такой ужас, какого Крак еще никогда не видал на этом невозмутимом и гордом лице.
Страх невольно охватил Крака, несмотря на весь его молодой пыл и задор. Однако он попытался остаться спокойным и тоже, как старик, насторожился, схватившись ручонкой за палицу.
С севера, с верха реки доносился какой-то страшный, неясный шум, пока еще далекий; порой слышались ужасающие рычания.
Дети испуганно вскочили и задрожали от страха. Старейший поспешно приказал им вскарабкаться по скользкой и почти отвесной скале, советуя ставить ногу и цепляться руками за выступающие камни и кремни, врезанные рядами, один над другим, в меловых стенах. Они повиновались и, достигнув площадки на половине высоты, улеглись плашмя на живот, облизывая в кровь ободранные пальцы.
Но старик не мог последовать за ними. Он остался под выступом скалы. И Крак тоже упрямо отказался покинуть его, несмотря на все его угрозы.
— О прародитель! — воскликнул он. — Неведомая опасность грозит нам, как ты сам говоришь. Ты любишь меня. И я не хочу тебя покинуть. Мы умрем вместе или вместе победим. Ты непоколебим и силен, значит, ты будешь сражаться, а я… — если оттуда идут к нам дурные люди или дикие звери, — я прокушу им печень.
Пока Крак с увлечением говорил свою воинственную речь, грозный шум усилился. Было очевидно, что он приближался с каждой минутой к месту, где были ребенок и старик.
— У тебя, Крак, глаза зоркие и молодые. Посмотри на реку, туда к северу. Что видишь ты?
— Небо совсем черное от больших птиц. Они кружатся. Наверное, их злобные крики и пугают нас.
— А на воде ты ничего не видишь? Посмотри еще раз. Птицы кружатся над рекой, значит, они сопровождают какую-нибудь плывущую по реке добычу, выжидая, когда можно будет на нее накинуться безнаказанно. Но кто же издает это страшное рычание? Это не могут быть птицы. Дай, я подниму тебя, — взгляни еще раз.
Но и на руках у Старейшего Крак напрасно всматривался в даль.
— Что видите вы, мальчуганы, оттуда сверху? — крикнул старик детям, лежащим в безопасности на скале над его головой. — Говори ты, Рюг.
— Мы видим, — ответил мальчик, — далеко посреди воды на белом поле какую-то черную массу. Но что это, сказать не можем. Черная масса шевелится.
— Хорошо, Рюг. Не черный ли это широкорогий бык? Положим, — прибавил старик про себя, — зубры стали редки в наших местах, однако их еще можно встретить.
— Нет, это чудовище больше широкоротого быка, — воскликнул Рюг.
— О прародитель! — вскричал Гель, — теперь не одна, а две черных массы шевелятся, и белое поле местами — красного цвета.
— Я их вижу теперь! Я их вижу, о отец! — стремительно подхватил Крак, побледнев и дрожа всем телом. — Там два зверя, и оба необычайной величины. О отец! Они оба на льдине, которая больше всей нашей пещеры. Они не двигаются. О отец! Они сейчас проплывут перед нами. Вот, смотри! Мы погибли!
Старейший поставил Крака на землю и жадно впился глазами в даль.
И старый охотник увидал зрелище, которое наполнило душу его леденящим ужасом, несмотря на всю его храбрость и презрение к смерти. Крак и остальные дети невольно плакали и дрожали от страха.
На пенящихся волнах, шум которых сливался с оглушительным криком бесчисленного множества хищных птиц, неслась ледяная глыба чудовищной толщины и объема. Глыба несла, кружась на волнах, чудовищного слона-мамонта, непомерных размеров, с длинной гривой и развевающимся хвостом. Задние ноги чудовища попали в трещину льда, словно в западню.
Чудовище стояло почти стоймя на своих задних ногах; изогнутые клыки были подняты кверху, а из хобота, торчавшего, словно мачта, бил к небу непрерывный кровавый фонтан. Все тело его было залито этой кровью, бившей также из пронзенного брюха, и зверь рычал и ревел в предсмертной агонии.
А рядом лежал гигантский косматый носорог, пронзивший своим рогом брюхо мамонта, лежал недвижно и безмолвно, удушенный насмерть.
В тот момент, когда эта ужасная группа, несомая на окровавленной льдине, проплывала мимо Старейшего, гигантский слон свалился на труп своего побежденного врага, испустив последний предсмертный крик.
И земля потряслась от этого крика. Эхо долго-долго повторяло его, а хищные птицы, испуганные, пораженные ужасом, на мгновение замерли и приостановили свое ожесточенное преследование.
Но затем с новой яростью бросились они на приступ ледяного плота, на котором покоилось теперь два гигантских трупа. Коршуны и орлы, наконец, спустились на добычу.
Глыба льда исчезла из виду, унося трупы страшных зверей. Старик обтер рукой суровое лицо, облитое потом, и позвал своих маленьких спутников.
Стуча зубами, еле волоча дрожащие ноги, не будучи в состоянии произнести ни звука, бедняжки спустились к старику, руку которого все еще судорожно сжимал Крак.
После пережитого волнения было, конечно, уж трудно перейти к задуманным работам. Урок выделки кремневых орудий был отложен, и все угрюмо и как-то неуверенно двинулись обратно к пещере.
Дети поминутно оборачивались и смотрели назад. Им все слышался шум летевших птиц, чудилось, что их настигает один из тех прожорливых зверей, которые сопровождали мертвого мамонта и носорога.
Но мало-помалу они успокоились, и Крак, улыбаясь, сказал на ухо Рюгу:
— Ожо был так печален, когда мы уходили сегодня утром. А вечером, пожалуй, порадуется, что ему привелось остаться сегодня хранителем огня, — по крайней мере, ему не пришлось пережить нашего ужасного страха.
Но Рюг покачал головой и возразил:
— Ожо смелый; быть может, он, наоборот, пожалеет, что не видал такой удивительной борьбы.
Глава IIIПОСТОЯННЫЙ ВРАГ
Дети без помехи вернулись домой до ночи.
После страшного приключения, — рассказ о котором заставил дрожать матерей и плакать маленьких сестер Маб и Он, — родимая пещера, жалкая и дымная, показалась детям райским уголком.
Здесь они чувствовали себя вполне счастливо, очутившись в безопасности. Рядом с ними были матери, вскормившие их своим молоком, кругом поднимались крепкие каменные стены, а великий и добрый друг-огонь нежно ласкал и обвевал их своей теплотой.
Но хотя огонь и побеждает холод и пугает диких зверей, он бессилен защитить обитателей пещеры от нападений другого смертельного врага, который их вечно подстерегает.
Этот постоянный враг, который всегда стоит настороже и страшно мстит, когда обитатели пещеры перестают с ним бороться либо по своей непредусмотрительности, либо по лености, — этот вечный враг всегда и во все времена был врагом жизни.
Имя этому неумолимому врагу, этому жадному тирану, который даже и в наши дни продолжает свои опустошительные набеги на землю и убивает людей тысячами, имя ему — голод.
Вот уже прошло четыре долгих дня с тех пор, как дети вернулись в пещеру, а охотники — деды и отцы — все еще были в отсутствии.