.
Ненадолго переживет учителя и Иван Барков — совершенно спившись, он покончит жизнь самоубийством, задохнувшись угарным газом в тлеющем камине. Если верить легенде, автор срамных стишков перед тем, как залезть в камин, догола разденется и засунет в мягкое место трубочку бумаги, на которой напишет собственную шутливую эпитафию. Вот она:
Жил грешно — и умер смешно.
Неудачно пройдут обе северные экспедиции капитана Чичагова — в 1765 и 1766 годах: мощные льды не дадут кораблям продвинуться дальше острова Медвежьего. Больше повезет норвежцам в 1778–1779 годах — караван их судов пройдет путь до Аляски с одной зимовкой. А безостановочно — только в 1932-м экспедиция под командованием советского полярника О.Ю. Шмидта. В общем, эта мечта Ломоносова воплотится в жизнь только в XX веке.
Тауберт, отстраненный от дел, больше не сможет играть в Академии никакой значительной роли. А его подопечный Шлёцер будет наезжать в Россию ненадолго, в основном преподавая в Германии; под конец жизни он издаст книгу «Нестор» — свод русских летописей, посвятив императору Александру I.
Академией до конца ХVIII века будет управлять Кирилл Разумовский. А директорами при нем поработают и Владимир Орлов, и Екатерина Дашкова, и другие более или менее успешные царедворцы. Кстати, именно Дашкова выгонит из Академии Михаила Головина…
Миша Головин оправдает чаяния дяди. Он блестяще окончит гимназию и университет, став учеником великого Эйлера. Сделается адъюнктом физики, а позднее — профессором математики. Государыня присвоит ему чин надворного советника. Он с любовью займется преподаванием, в том числе в Смольном институте благородных девиц и в Пажеском корпусе. Будет переводить (например, с французского — «Морскую науку» Эйлера, и она станет первым русским учебником по кораблестроению). Сочинит семь учебников для народных училищ — по арифметике, тригонометрии, аналитической геометрии и астрономии, механике, физике, математической географии и гражданской архитектуре. Примет деятельное участие в выпуске первого полного собрания сочинений М.В. Ломоносова… Но поссорится с Дашковой и подаст в отставку. Будет пробавляться частными уроками, вскоре заболеет и скоропостижно умрет 34 лет отроду, холостым, бездетным… Для его матери, Марии Васильевны Ломоносовой (а по мужу — Головиной), ранняя кончина сына станет страшным ударом. 60-летняя женщина, как паломница, придет пешком из родных Матигор в Петербург, чтобы побывать на могиле любимого Мишеньки… Впрочем, проживет она еще более 15 лет, занимаясь у себя в селе целительством, врачеванием…
Возвратится в родные места и Матрена Головина, выйдя замуж за Федю Лопаткина. Оба будут счастливы в браке и уйдут в лучший из миров глубокими стариками. Перед смертью Матрену Евсеевну посетит литератор П.П. Свиньин и запишет воспоминания о ее житье-бытье в доме Ломоносова в Петербурге, из которых мы и знаем теперь, как провел последние годы гениальный ученый.
К сожалению, семейная жизнь Константинова и Леночки будет длиться всего шесть лет. Юная супруга подарит Алексею Алексеевичу сына Алексея и трех дочек — Софью, Екатерину и Анну. Но при родах последней Леночка умрет… (Словом, тот стишок, где библиотекарь сравнивал себя с Орфеем, а ее с Эвридикой, станет для них печально пророческим…)
После смерти жены он уже не женится и, уволившись с должности, посвятит себя маленьким детям. Дом Ломоносова отойдет ему по наследству, превратится в доходный, и на эти деньги Константинов станет жить под старость. А умрет, справив 80-й юбилей…
Так окончатся дни героев нашей повести.
Это всё случится потом, после смерти Ломоносова. Личные трагедии и триумфы царствования Екатерины П. Вся вторая половина XVIII века — противоречивого, просвещенного, галантного, дикого, кровавого. Всё потом — и Суворов, и Потемкин, и де Рибас. Войны, переписка с Вольтером и Дидро, пугачевщина и раздел Польши… Ссора с Бецким и его смерть в 93 года…
Всё потом, потом. Но весну 1765-го Ломоносов еще встретит, будет еще работать, бороться, добиваться правды, переживать, поощрять племянника Мишу, привыкающего к порядкам общежития.
Годы пробегут, и уйдут эти люди, но на смену им появятся новые, внуки их и правнуки, сохранят память о своих предках.
Дети Константинова и Елены Михайловны обретут свои семьи, и бурлящая кровь Михаила Васильевича потечет в жилах Раевских, Волконских, Уваровых, Орловых, Кочубеев, Толстых…
Правнуки Ломоносова, Александр Николаевич и Николай Николаевич Раевские, сделаются участниками наполеоновских и кавказских войн, а последний станет основателем города Новороссийска. Правнучка Мария Николаевна Раевская выйдет замуж за будущего декабриста Сергея Волконского и уедет за ним в ссылку в Сибирь. Будет сослана и другая правнучка — Екатерина, замужем за декабристом Михаилом Орловым…
Ныне потомков Ломоносова более 300 человек.
Именем его названы город, улицы и фарфоровый завод, школы, библиотеки, университет. Ваш покорный слуга, автор этих строк, тоже питомец МГУ имени Ломоносова…
Слава его жива. Многие его озарения подтвердились.
Жизнь продолжается.
Арестанты любви
Глава первая
Плохо, плохо стало в семье Петра Федоровича. От спесивой жены он сбежал в деревню. Без конца пилила: дом не тот, выезд не тот, платья бедные, не по чину. Да какие ж бедные — шьются по выкройкам, доставляемым прямо из Парижа! На одни шляпки Анна Павловна тратит в месяц целое состояние. А жене все мало! Лучше бы детей рожала исправно — подарила ему только одного сына Феденьку. Но теперь-то поздно: им уже за сорок, надо о душе думать, а не об алькове. Да и чувств поубавилось. Нет любви.
Да любил ли ее когда-нибудь Петр Федорович? Их сосватала двадцать лет назад государыня Елизавета Петровна, царствие ей небесное. Говорит: «Мы, Петюня, присмотрели тебе невестушку — ладную, пригожую, и умом не обделена, — радоваться станешь». Поклонившись, поблагодарив как положено, он спросил: «Кто ж такая, ваше величество?» — «Нюська Ягужинская, фрейлинка моя». Он опешил: «Да за что ж такая немилость, ваше величество?» — «Как так — немилость? — удивилась царица. — Отчего немилость?» — «Матушка ея ведь была разбойница, сослана в Сибирь, где и померла». — «Что ж с того? — хмыкнула императрица, дернув плечиком. — Дочка не в ответе за мать. В обчем, не сумлевайся. А иначе обижусь». Что ж, пришлось подчиниться…
И сказать по правде, та история с. матерью Анны Павловны мутная была. Что уж там произошло между нею и государыней и какая черная кошка пробежала, Бог весть. Только объявили, что она и Лопухина, тоже фрейлина, замышляли заговор против ее величества и достойны обе смертной казни. А поскольку Елизавета Петровна смертную казнь на Руси упразднила, то крамольниц повелели сечь на площади прилюдно, вырвать языки и сослать за Можай. Так вдова генерал-прокурора Ягужинского оказалась в Якутске, где благополучно преставилась от тоски и бескормицы[34].
Дочку же бездетная царица у себя приголубила, обласкала и произвела во фрейлины (может, чувствовала вину за безвинно погубленную мать?)
Что ж, по молодости Анна Павловна очень была мила. Худощавая, стройная, с узким прямым носиком, сросшимися на переносье бровями и большими серыми глазищами. В разговоре слегка картавила. И всегда глядела насмешливо.
Первые два года их совместной жизни были прекрасны. Появился Феденька, краснощекий голубоглазый крепыш, весь в отца. А затем вскоре, в 1756 году, Петр Федорович ускакал на войну с Пруссией. И за семь лет боевых действий приезжал домой на побывку только четыре раза. Два других сына умерли, не родившись. Видимо, поэтому Анна Павловна с каждым годом становилась нервознее, раздражительнее и злее. А когда он вернулся с войны окончательно, в чине полковника, нрав жены сделался и вовсе невыносим. Просто иногда волком выть хотелось.
Новая императрица, Екатерина Алексеевна, относилась к нему неплохо. Повышала в чинах: за заслуги в другой войне — турецкой — он дорос до генерал-адъютанта и решил в 45 своих лет выйти в отставку. Анна Павловна, разумеется, оказалась против — ей хотелось быть женой генерал-аншефа или даже фельдмаршала, но добрейший Петр Федорович проявил внезапную твердость и в конце концов поступил по-своему. В результате чего ссора между супругами длилась чуть ли не целый год. Он уехал к себе в имение, жил в деревне, отдыхал, охотился, ничего не делал, а она оставалась в столице, ездила на балы и, по слухам, заимела в фаворитах юного поручика. Ну и Бог с ней. Петр Федорович совершенно не ревновал. Никаких чувств к супруге больше не испытывал.
Возвратился в Санкт-Петербург к Рождеству 1773 года. Выглядел отменно — посвежевший, поздоровевший, двухметровый красавец. Обнял сына — Федору стукнуло уже восемнадцать, был такой же рослый, как отец, но черты имел более изящные — повлияла порода Ягужинских. Обучался в Пажеском корпусе, чтобы делать потом карьеру при дворе, а в военные идти не хотел: ну и правильно, хватит того, что его отец послужил царю и Отечеству на полях Европы и в горах Крыма.
Сын спросил:
— Завтра новогодний маскерад в Зимнем, мы приглашены. Ты пойдешь?
— Уж не знаю, Федюня, право. Светская суета мне претит — эти никчемушние разговоры, танцы, гвалт…
— Ах, да ты совсем стал бирюк у себя в деревне. Соглашайся, папенька. Вместе порезвимся.
— Маменька-то едет?
— Непременно, а как же!
— Ну, вот видишь. Мы по-прежнему с нею в распре. Ехать в разных каретах глупо, а в одной как-то несообразно.
— Ничего нет проще: ты, насколько я знаю, приглашен на обед к Потемкину завтра?
— Да, имел честь.
— После с ним в карете и отправляйся.
— Да удобно ли?
— Вы же с ним друзья и соратники по турецкой кампании. Он и сам тебя пригласит, вот увидишь.
— Коли пригласит, то не откажусь.
— Стало быть, до встречи на маскераде! То-то выйдет весело!