А взамен, коль попросите у меня о какой-то милости, обещаю выполнить.
Бывший гетман, услыхав про приданое, тут же переменился и согласно кивнул:
— Воля вашего величества… Посему быть… Я благословлю молодых.
— Вот и славно, дорогой Кирилла Григорьевич. Заходите запросто. На любую вашу просьбу наложу положительный рескрипт.
— Благодарен премного. Постараюсь не обременять лишний раз… но уж коли что…
— Совершенно правильно. Я ведь обещала — и сделаю.
Словом, графу пришлось смириться. А какими русско-украинскими идиомами поливала царицу после этого Софья Осиповна Апраксина, ядовитая племянница Разумовского, передать неприлично. Хорошо, что не слышал ее тирад соглядатай какой-нибудь из доверенных лиц государыни, а не то не избегнуть бы острой на язычок хохлушке каторги и Сибири. И пока президент Академии наук и его любимица приходили в себя от случившегося, Лиза оставалась без внимательного их пригляда. Чем, конечно же, и воспользовалась.
Отношения между нею и вдовой Чарторыжской были и раньше неплохие, но когда оказалось, что они должны породниться, потеплели еще больше. И однажды Елизавета Кирилловна обратилась к ней с просьбой:
— Дорогая Софочка, окажи мне любезность. У меня на среду дежурство. Я скажусь нездоровой и рекомендую тебя заместо себя на сие время. Дескать, ты не против. Я же от тебя отдежурю, как скажешь.
Улыбнувшись, Софья Степановна погрозила пальчиком:
— Ах, плутовка Лизонька! А казалась такой тихонею… Понимаю, как же. Если не секрет, с кем твое свидание?
Девушка зарделась.
— Не скажу, секрет. Но коль скоро выгорит и пойду под венец, первую тебя приглашу на свадьбу.
— Буду только рада.
В общем, обстоятельства складывались в пользу генерала и его пассии.
Петр Федорович получил официальное приглашение во дворец, присланное с курьером, вырядился в мундир с орденами (глядя в сапоги его, чищенные до блеска, можно было бриться) и в карете с лакеем на запятках устремился в Зимний к назначенному сроку — девяти часам пополудни. Подкатив, раздевшись, по ковровой дорожке взбежал на второй этаж и, с поклоном встреченный одним из камергеров, был сопровожден в диванную залу, где уже сидел Васильчиков с остальными вельможами и курил трубку. Фаворит поднялся к нему навстречу:
— Милостивый государь Петр Федорович! Рад, что вы приехали. Между тем должен огорчить: у ея величества разыгралась мигрень, и сегодня игры не будет. Мы вот с господами думаем теперь же спуститься в бильярдную, дабы погонять шарики. Вы желаете к нам присоединиться?
Генерал ответил, руку прижимая к груди:
— Нет, увольте, я владею кием не бойко.
— Ну, хоть выпейте игристого с нами. Мы не можем отпустить вас просто так.
— Что ж, пожалуй, выпью. За здоровье ея величества.
— Очень своевременный тост!
Поболтав с присутствующими с полчасика, осушив два бокала пенящегося напитка, он откланялся. Но, покинув диванную залу и пройдя по картинной галерее, не спустился по лестнице вниз, к выходу, а напротив, скоренько поднялся на третий этаж и проследовал в южную половину дворца. Перед входом во Фрейлинский коридор обнаружил часового. Тот, увидев генерала, вытянулся во фрунт.
— Вольно, вольно, братец, — разрешил военачальник. — Как тебя зовут?
— Рядовой Микиткин, ваша светлость.
— Молодец, Микиткин, хорошо служишь. А скажи мне, Микиткин, где тут комната ея светлости графини Разумовской?
— Не могу знать, ваша светлость. Нынче мы стоим на дежурстве в первый раз.
— Ну, так я и сам поищу.
Но солдат преградил ему дорогу.
— Никак нет, ваша светлость, никого посторонних не велено пущать.
— Да какой же я посторонний, коли мы с ней помолвлены?
— Не могу знать, ваша светлость. Но пущать никого не велено. Коли нету пропуска. Коли пропуск есть — милости прошу.
У Апраксина вздулись жилы на висках.
— Я тебе сейчас покажу пропуск. Я тебе сейчас покажу такой пропуск, по которому тебе одна дорога — в Сибирь! Как стоишь, мерзавец? Перед кем размахиваешь штыком? Я боевой генерал-адъютант ея величества, понял? Может, захотел ты шпицрутенов?
Побледнев, Микиткин снова вытянулся во фрунт.
— Никак нет, ваша светлость!
— Молчать! Смир-но! Кто твой командир?
— Вахмистр Андреев.
— И его в Сибирь, коли научить рядовых не может уважать генерал-адъютанта. Вместе по этапу пойдете.
Часовой выдохнул плаксиво:
— Пожалейте, ваша светлость, не губите во цвете лет.
— Ишь, как заговорил! «Пожалейте во цвете лет!» Вот негодник!.. Ладно, считай, разжалобил, я сегодня добрый. Hа тебе пятиалтынный серебром. — Он достал монетку и засунул в набрюшный кармашек рядового. — Это за молчание, коли вахмистр Андреев у тебя спросит. Скажешь: никого не видел, ничего не слышал, все спокойно. Ясно?
— Так точно, ваша светлость. И премного благодарен.
— То-то же, голубчик.
Петр Федорович поднялся по крутой деревянной лестнице, насчитав не менее 80 ступенек, и, пофыркав от сердцебиения, оказался почти что на чердаке Зимнего дворца. И в самом уже Фрейлинском коридоре неожиданно столкнулся со вдовой Чарторыжского: оба знали друг друга по балам в Павловске, у великого князя Павла Петровича. Дама удивилась:
— Господин Апраксин? Вот какой сюрприз! Как вы здесь?
— Здравствуйте, сударыня. Волею обстоятельств, волею обстоятельств токмо… будучи помолвлен с мадемуазель Разумовской…
— Вы помолвлены? Я не знала. Очень рада за вас. А плутовка все бубнила, дескать, не скажу, тайна. Но теперь понятно… Ну, так вот ея комнатка — третья справа.
Генерал щелкнул каблуками.
— Гран мерси, дражайшая Софья Степановна. И пожалуйста, не докладывайте обер-гофмайстерине о моем визите. Не желаю неприятностей для Елизаветы Кирилловны.
— Ну, само собою. Можете на меня рассчитывать.
Подойдя к двери, тихо постучал костяшкой согнутого пальца. И в ответ услышал: «Да-да, сильвупле, антре». Он зашел.
Разумовская вскричала от радости и, ничтоже сумняшеся, бросилась ему на шею.
— Господи! Неужто? Вы пришли? Я уже не чаяла — государыня отменила карты…
— Как я мог не прийти, любимая? — Он поцеловал ее крепко.
— Как же вы прошли? Я-то думала вас перехватить после карт, дабы провести черным ходом…
— Русский генерал где угодно прорвется, мадемуазель.
— Это верно. — И прильнула к нему совсем по-детски. — Не желаете кофею?
— О, помилуйте, Лизонька, мне до кофе ли, коли вы у меня в объятиях?!
— Да, конечно, простите… Я сама не знаю, что говорю… Погодите, дверь сейчас замкну…
О, мгновения пылкой страсти! О, разбросанная повсюду одежда! О, видавший виды диванчик, смятая постель, съехавшие простыни!.. Он, закинув голову, выпятив кадык и оскалившись, захрипел зверино и самозабвенно излил в нее свое семя, А потом склонился и поцеловал в губы. Лиза подняла влажные ресницы.
— Милая, ты плачешь?
— Да, любимый, от счастья.
— Я люблю тебя.
— Я тебя просто обожаю.
Отдыхали, обнявшись. Петр Федорович, приходя в себя, оглядел ее комнатку. Маленькая, серая. Кроме диванчика в стиле ампир — пара кресел, обитых ярко-зеленым ситцем, столик с тазиком и кувшином, зеркало в раме на стене. Вешалка с платьями в углу. И окошко без занавесок.
— Думал, что фрейлины ея величества проживают более богато.
Разумовская улыбнулась:
— Мне еще повезло, что светелка сия отдельная. Многие делят одну на двоих, с деревянной перегородкой между. Рядом — слуги… А за время дежурства так набегаешься по нашей лесенке, что потом ног не чуешь.
— Уж не синекура.
— Отнюдь.
Снова обнимались, целовались, ласкались. А потом уснули, тесно прижавшись друг к другу.
Генерал очнулся от шепота Лизаветы:
— Петечка, любимый… Надо бы вставать. Скоро рассветет, и тебе пора.
Он открыл глаза и поцеловал ее в губы. Начал одеваться. Обнял на прощанье:
— Я уже мечтаю о новом свидании, ласточка моя.
— Да, я тоже.
— Коли государыня пригласит на карты, снова у тебя.
— Только я сама тебя проведу, не через часового. От греха подальше.
А когда он ушел, истово молилась, стоя на коленях под образами и благодаря Богоматерь за все произошедшее. Вытерла слезы, встала, затянула в окно, выходящее на Дворцовую площадь. Было видно, как сменяется караул у ворот.
— Господи, — попросила, — помоги ему. Заодно и мне. Помоги нам обоим. Выстоять и соединиться. — И, перекрестившись, остудила ладони на холодном стекле.
За январь 1774 года встретились всего лишь три раза. В феврале — один. В марте — вовсе ни одного. Правда, виделись единожды на крестинах у дочки Анны Васильчиковой, Катеньки, появившейся на свет в январе. В церкви Петр Федорович раскланялся с Лизой — чинно, не проявляя чувств, и она тоже сдержанно кивнула. А Кирилл Григорьевич, увидав Апраксина, вскинул брови от удивления и спросил:
— Вы какими ж судьбами тут, генерал?
— Я по приглашению Анны Кирилловны, по-соседски.
— A-а, ну-ну, — сухо согласился фельдмаршал. — Коли баба дура, ничего иного ожидать не приходится…
— Вы не рады лицезреть меня, граф? — иронично отозвался военный.
— Что вы, что вы, я счастлив! — едко рассмеялся президент Академии наук. — Счастлив, что мои детки так выросли, что не ставят меня в известность, с кем дружат и на ком женятся.
— Да, я сам отец взрослого дитяти и знаю. Большие детки — большие бедки.
Разумовский впился в него глазами:
— Что хотите этим сказать, генерал? Уж не обвенчались ли вы с моей Лизаветой тайно?
— Да помилуй Бог, Кирилла Григорьевич, как можно? Я пойду под венец с Лизаветой Кирилловной только после благословения вашего.
Тот промолвил неодобрительно:
— Поживем — увидим… Кстати, а мадам Апраксина не ушла еще в монастырь?
— В мае отбывает.
— Дай Бог, дай Бог. — И, прикрыв глаза, гордо удалился.
С Лизой Петр Федорович смог тогда еще обменяться несколькими дежу