Лучшим выпускникам Кадетского корпуса полагались золотые медали, но успехи Леши были не столь блестящи, и специально для него сочинили статус малой золотой медали…
А потом я отправила сына путешествовать вместе с его друзьями — по России-матушке и Европе. Бецкий разработал маршрут. И пересылал за границу деньги. А когда они перессорились — Бецкий, Алеша и его друзья, — я препоручила заботу о мальчике Завадовскому…
Бецкий, Бецкий! Столько вместе прожито, столько пережито! Помню, он пришел с мыслью завести воспитательный дом. Организовать приют, где бы принимались младенцы любого пола и происхождения младше одного года. Ведь нередко бедные неимущие девушки (или же замужние, но беременные не от мужа) убивали родившихся деток. А теперь могли бы анонимно их сдавать в приют. И младенцы изначально считались бы вольными. Первый дом создали в Москве — получилось. Повторили в Питере.
И затем — по губернским городам… Столько жизней тогда спасли! Все они обязаны Бецкому.
А потом он придумал Смольный институт…
Занялась изучением документов по вопросу о разделе территории Польши. К Пруссии отходил север — Гданьск и Гдыня — с выходом в Балтийское море. К Австрии — юг, вместе с Краковом. Центр — к России, превращаясь в три российские губернии. А на польской государственности ставился крест: правящий король Станислав Август Понятовский добровольно складывал свои полномочия. А куца бы он делся? Бывший фаворит Екатерины, пан Станислав королем-то стал по ее протекции, делал все, как она желала. Но не смог справиться со смутой под водительством Костюшко, и пришлось направить в Польшу Суворова, подавить бунт, а теперь, во избежание новых неприятностей, поделить страну на три части… Ничего, Понятовский не пропадет: будет жить в Петербурге, доживать свой век в роскоши и достатке. Пусть спасибо скажет и на том.
Да, раздел Польши явно всех устраивал. Кроме самих поляков. Ничего, смирятся. Ведь Костюшко сидит в Петропавловке, а других зачинщиков у них нет. Все смирятся, все. В том числе французы, как сдадутся Суворову. Он не проиграл ни одну из битв. Выиграет и битву за Париж!
Утомившись, прилегла отдохнуть. Очень быстро заснула, видела какие-то обрывочные картинки — Бецкий в Сан-Суси, молодой, холеный; вот уже идущий по залам Зимнего дворца, в вышитом камзоле, белых чулках и ботинках с пряжками, на которых блестят небольшие бриллиантики, со своей неизменной тростью (из-за хромоты); вот уже старик и в слезах, причитающий, что не сможет жить без Алымовой… Кажется, Алымова тоже полюбила — как отца, как дедушку, но не мужа. Что за мезальянс? Бецкий стал бы посмешищем. Или же счастливцем? Можно ли вторгаться в постороннюю жизнь? Даже если ты — царица всея Руси?
Приоткрыла глаза, посмотрела на часы возле изголовья кровати — обнаженная Психея с амурами возле циферблата — было десять минут седьмого. Кажется, жара стала меньше. Духота ушла. Надо подниматься, привести себя в порядок и надеть вечернее платье для карт. В семь придут друзья. Поиграем сегодня в бостон. Риверси и пикет надоели. В них всегда везет Пассеку и Черткову. А она сегодня возьмет реванш.
Подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение. Да, в последнее время слишком погрузнела. Стала догонять Елизавету Петровну — та вообще в последние годы еле передвигалась, без одышки не могла подняться по лестнице. Неумеренность в жирном и сладком, плюс пристрастие к алкоголю… Нет, сама Екатерина к вину не склонна. Рюмочка лафита для настроения. Никогда не пробовала курить. Но зато обожает сладости. И мужчин. Две ее слабости в жизни. Если не считать власти…
Нет, парик надевать не станет. Целый вечер париться? Этого еще не хватало. Чуть подправить волосы на висках и вколоть одну-другую шпильки в косу, что уложена на затылке. Так вполне достаточно. Платье шелковое, фиолетовое, с кружевным воротничком. Небольшие бусы. И всего два кольца. Обручальное золотое на левой руке — знак вдовства — и вот этот перстенек на правой. В тон к нему — сережки. Скромно и со вкусом. Не на бал, не на праздник, а всего лишь на вечерние карты. Ну-с, пора звать прислугу. Поиграю сегодня вволю.
Генерал Пассек был широкоплеч и массивен, русский Геркулес, 5 футов 8 дюймов росту[42], обладал пышными усами и всегда ходил слегка подшофе. В молодости поражал красотой, соболиными бровями и отличным умением скакать на лошади. К нынешним 60 годам чуть расплылся и подурнел, дряблые веки и обрюзгшие щеки превратили глаза в монгольские щелочки. В службу он ходил неусердно, с увлечением занимаясь только картами, лошадьми, молодой любовницей и побочным сыном. Но по-прежнему имел легкость в мыслях, острый язычок и оригинальные суждения по всем поводам. В ближний круг императрицы Пассек вошел в 1762 году во время переворота, вместе с братьями Орловыми сторожа Петра Федоровича в Ропше. И с тех пор пользовался полным ее доверием.
Точно так же относилась она к Черткову, ставшему при ней действительным тайным советником; человек неяркий, тихий, он сыграл одну из важных ролей при перевороте, охраняя ее величество при восшествии на престол. Говорил мало, но всегда по делу.
С ними с обоими, а еще, разумеется, с Платоном Зубовым, государыня обычно и составляла карточные партии.
В этот раз собрались по-семейному в Диванном зале. Слуги уже поставили на стол блюдо-кассу с фишками. Каждый взял по 120 штук и переложил их к себе в специальную коробочку.
Пассек вскрыл новую колоду, разделил на четыре доли и раздал участникам.
— У меня бостон! — объявил Чертков.
«Бостон» был валет бубен, по-американски считавшийся старшей картой. У кого бостон — сдает первым.
Сделали ставки по десять фишек, и Чертков принялся сдавать. Протянул снять налево сидевшему Зубову, а сдавал справа, начиная с Пассека, по две карты, и всего по 13. Вскрыл свою последнюю карту — это были пики, и они стали козырями.
Пассек доложил Екатерине, что играет в старшую масть.
Та, подумав, сказала:
— Пас.
Зубов тоже спасовал, и в игру вступил сам Чертков — против остальных. Взяв пять раз, с ходу выиграл кассу, получив с трех партнеров штрафные фишки.
— Фуй, — поморщилась самодержица, — вечно ему везет.
Тот ответил:
— В первый раз за сегодняшний день. Как с утра не заладилось, все потом валилось из рук. Началось с того, что разбил чашку с кофе и залил сорочку. Выехал в присутствие — у кареты сломалась ось. После заседания мы пошли пообедать в ресторацию — так гарсон, подавая блюда, подскользнулся, растянулся и рассыпал по полу наши порции. Ну не анекдот ли?
Карты сдавал Пассек.
— У меня тоже был трудный день, — отозвался Зубов. — Вице-адмирал Де Рибас так подробно рассказывал о строительстве порта в Хаджибее, что едва не сморил. А потом известие о войне на Кавказе! Даже не прилег на полчасика после обеда.
Пассек вскрыл опять пики.
— Я играю в червы, — сообщила царица.
— Принимается, — согласился Зубов.
Оба они стали парой, чтоб забрать кассу у обоих оставшихся. Самодержица взяла пять взяток, а Платон три. Но у них случился ренонс (то есть отсутствие нужной масти), и они снова проиграли.
— Говорят, Бецкий очень плох — неужели правда? — обратился Пассек к Екатерине.
— «Очень плох» — это мягко сказано. Не исключено, что уже и на небесах.
Все перекрестились. Пассек, вздохнув, заметил:
— Я Иван Иваныча недолюбливал за его правильность во всем. Человек не может быть столь безукоризнен.
— Вы преувеличиваете, Петр Богданович: будь он идеалом, не имел бы столько любовниц за свою жизнь, — возразил Чертков.
— Холостому не возбраняется.
— Отчего он никогда не женился? — живо полюбопытствовал Зубов.
Государыня пожала плечами:
— В молодости, не имея титула, будучи бастардом, не хотел на простой, а княгини да графини за него сами не пошли бы. А когда захотел на Алымовой, было слишком поздно.
— Это правда, что выращивал у себя в кабинете дождевых червей? — с хитрецой спросил Пассек.
— Нет, не дождевых, а совсем наоборот — шелковичных, — усмехнулась царица.
— И не в кабинете, а в отдельных покоях, — произнес Чертков. — Я бывал у него в дому, он мне сам показывал. Думал завести в России шелковую мануфактуру. А еще в другой комнате у него высиживались цыплята. Да, не смейтесь. Не под курицей, разумеется, а под светом ламп. Он переворачивал яйца каждые два часа. Говорил, что так делают в Голландии — производство курятины без наседок.
— Вот чудак!
Зубов хохотнул:
— Неужели высидел?
Самодержица подтвердила:
— Говорил, что да. Якобы из каждых десяти яиц получается не меньше семи цыплят.
— А по-моему, с курицей все же проще. Куры, что ль, в России перевелись? Может быть, в Голландии это и проблема, а у нас, слава Богу, хохлаток хватает.
В карты играли до десяти, с небольшим перерывом на чай и пирожные. По итогам кассу выиграли Пассек и Чертков и забрали у двух противников все их фишки. У разочарованной государыни опустились книзу кончики губ:
— Вы меня огорчили, господа. Впрочем, понимаю: это же игра. В следующий раз мы с Платоном Александровичем постараемся и разделаем вас под орех.
— Мы не сомневаемся, ваше величество, — добродушно оскалился Пассек.
Удалившись к себе в покои с Зубовым, получила от любовника нежный поцелуй и отправила на его половину. Помахав ладошкой: «Завтра, завтра, дружочек. Доживем до завтра…»
Может быть, не ехать? Что-то я устала сегодня. И жара, и дела как-то утомили. А потом этот проигрыш в карты. Не люблю проигрывать. Я должна быть первой, даже в мелочах. Я всегда была во всем первой. Правда, именуюсь Екатериной Второй, но тем выразительней calembour: «Екатерина Вторая во всем первая!» И поэтому тоже не смогла уступить престол Павлу. Добровольно уйти на вторые роли? Видеть, как сынок превращает Россию в Пруссию, и при этом ничего не смочь сделать? Нет, не потерплю. Я же не король Лир. И мои наследники смогут управлять только после моего ухода в мир иной.