Если согласиться с предположением, что Иван Иванович Бецкий был отцом и Екатерины, и Bibi, получается вот что. Павел I в таком случае ему внук, Николай I — правнук, Александр II — праправнук. По другой линии — Софья Осиповна Де Рибас, внучка Бецкого, вышла замуж за князя Михаила Михайловича Долгорукова. Их сын, тоже Михаил Михайлович, произвел двух детей — сына и дочь. Дочь, Екатерина Михайловна Долгорукова, она же — княгиня Юрьевская, стала морганатической женой Александра II. Получается, что царь-Освободитель женился на своей троюродной внучатой племяннице?.. Впрочем, это только версия — в случае их родства по Бецкому…
Вы, конечно, спросите, а при чем тут Пушкин? Отвечаю: дочка Александра II от княгини Юрьевской — Ольга Александровна Юрьевская — вышла замуж за внука Пушкина, графа Георга Николаевича фон Меренберга. Их потомство благоденствует и поныне в Западной Европе… Вот вам и коллизия!
В Петербурге, перед Александринским театром, в сквере, называемом в обиходе «Катькин садик», высится знаменитый памятник Екатерине П: государыня величаво стоит на пьедестале, а вокруг него — несколько скульптур самых ее верных сподвижников. Если посмотреть по левую руку государыни, мы увидим сидящим вице-канцлера Безбородко, слушающего мужчину, что-то оживленно ему говорящего. Этот мужчина и есть Иван Иванович Бецкий.
Существует и другое его изваяние в Питере — бюст перед бывшим Воспитательным домом, созданным по его инициативе (ныне там педагогический университет им. Герцена на Набережной Мойки, 48). Здесь Иван Иванович предстает перед нами в древней тоге и без парика, чем напоминает римского патриция.
Память о нём жива и потомки живы. Многие его взгляды на педагогику актуальны до сих пор. А уж был ли он в самом деле отцом Софьи-Августы-Екатерины или это всего лишь легенда, дело, как говорится, десятое.
Строганов, сын Строганова
Глава первая
Да, она опять полюбила! Пылко, страстно, самозабвенно, вместе с тем — нежно, трепетно и почти что по-матерински, ведь ему только двадцать четыре, он совсем цыпленок, а она — государыня, матрона, скоро пятьдесят. С восхищением трепала его кудри, гладила по щеке, шее, целовала пальчики — ах, какой свежий, молодой, точно Аполлон, статуя античная! Совершенство. Идеал юного мужчины. Грация в каждом жесте. Вежливость в каждом слове. Голос бархатный. Губы нежные, как у девушки. Сам такой же неиспорченный, девственный, — мягкий воск, из которого можно вылепить лучшего на свете спутника жизни. Именно такой ей теперь и нужен.
Да, Потемкин — ее кумир. Необъявленный супруг, друг, советчик. Только не любовник уже. Разжирел, пожух. Много пьет. Больше брат, чем муж. И у каждого теперь своя жизнь. Он с ума сходит от своих племянниц, двух из них даже возит с собой на театр военных действий. А она полюбила Ванечку. Птенчика, цветочек. В благодарность за его ласки сделала сначала флигель-адъютантом, а затем действительным камергером, генерал-майором, подарила дом на Дворцовой набережной, шесть тысяч душ крестьян в Могилевской губернии, множество бриллиантов и жемчуга. Он и сам как бриллиант. Настоящая драгоценность.
Каждый день бы виделась. Каждую ночь. Но дела, дела сильно отвлекают. Государственные дела. Так порой намучаешься, так устанешь от скучнейших докладов, жалоб, реляций и прошений, что уже о любви не думаешь, — лишь бы отдохнуть, выспаться как следует. Нынешним сентябрем ночевала с Ванечкой только раза два. Или три? Вот, уже запамятовала. И соскучилась сильно. Навестить пора. И его плоть потешить, и свою порадовать.
Без предупреждения. Чтобы получился сюрприз. Ванька обожает сюрпризы. Хлопает в ладоши и танцует, как маленький. Милый мальчик. Заводная игрушка.
Поздно вечером вышла из Зимнего черным ходом. У дверей стояла уже коляска. Не карета, по которой могут узнать, а коляска именно. И с опущенным верхом. И вуаль опущена на лицо. Посторонний ни за что не подумает, что в простой коляске едет самодержица всероссийская, матушка империи.
Бывший дом Васильчикова высился на Дворцовой набережной темной глыбой. Шторы все опущены, света в окнах не видно. Тоже подкатила не к парадному входу, а к черному. У нее есть ключ. Чтобы не тревожить привратника. Меньше глаз — меньше сплетен. Перемоют косточки будь здоров.
По крутым ступенькам с легкостью поднялась на второй этаж, где находится спальня. Сердце билось гулко, как в молодости, — сладостно-тревожно. Интересно, Ванечка уже спит? Или еще читает? По ее приказу, должен регулярно читать, повышать ученость, расширять кругозор. Список книг составляла она сама. Он, когда увидел, за голову схватился: дескать, мне не одолеть до конца своей жизни! Ничего, успеешь, коли постараешься.
Тихо надавила на бронзовую ручку, приоткрыла дверь. На столе горела свеча в затейливом канделябре. Желтое неяркое пламя освещало шелковые обой, шелковый приспущенный балдахин и разбросанную по полу одежду. Вот неряха! Отчего не позвать слугу, чтобы тот помог барину раздеться?
Сердце замерло. И дыхание прекратилось. Господи Иисусе! В страхе оцепенела. Округлившиеся глаза вперила в лежащие посреди прочего белья дамские чулочки. Несомненно, дамские! И подвязки тут же. Нет, не может быть! Ванечка? Ее Ванечка? Нагло, беспардонно обманывать, у нее под носом?! Он сошел с ума? Разве ж мыслимо изменять ей, императрице, государыне-матушке, благодетельнице его?!
Из груди Екатерины вырвался громкий, щемящий стон. Жалобно-тоскливый.
Кто-то завозился под одеялом, высунул голову наружу.
Ванька. Чертов Ванька. Волосы всклокочены, заспанное лицо. И спросонья глазки-щелочки. Ничего не понимающий взгляд.
— Вот как, значит, ты благодаришь за мою любовь?
Сердце ее стучало гулко, но уже ровнее. И дышала часто, но уже глубоко. К ней вернулось прежнее самообладание.
Он растерянно что-то лепетал. И потом не нашел ничего лучшего, как, скатившись с ложа, будучи в одной кружевной сорочке, с голым задом, рухнуть на колени ей в ножки.
— Катенька, прости! Бес попутал!
— Прочь, дурак! — оттолкнула его сафьяновой туфелькой. — Слушать не желаю. Ты неблагодарная тварь. Ванька-Каин.
Говорила с чуть заметным акцентом. Отчего-то акцент усиливался всегда, если самодержица гневалась.
Сделала шаг к одру. Протянула руку в перчатке и со всей силы дернула за край одеяла. Не могла уйти, не увидев, кто ж ее соперница — та, которую он предпочел великой императрице.
Женщина сидела, закрывая лицо руками. Ну, конечно, блондинка. Кто бы сомневался. Только блондинка с птичьими мозгами станет отбивать царского любимчика.
— На меня смотреть! — приказала владычица. — Я велю смотреть! Голову ко мне!
Вздрагивая плечами, сотрясаясь от страха, та покорно стала разлеплять пальцы.
Самодержица даже охнула.
— Вы?! Екатерина Петровна?! Вот не ожидала.
По щекам любовницы потекли слезы. Продолжала вздрагивать, всхлипывать и тянуть носом; но молчала, губы сжав страдальчески, не произносила ни слова в свое оправдание.
— Что же вы молчите, сударыня?
— Что сказать мне, ваше величество? — выдавила со вздохом прелюбодейка. — Виновата. Каюсь.
— «Виновата, каюсь»! — зло передразнила царица. — Что-то я не слышу раскаяния. Как же вы могли, матушка? И меня обидеть, и мужа — славного, милейшего Александра Сергеевича? Или совесть потеряли совсем?
Неожиданно дама ей ответила:
— Нет, не потеряла.
— Неужели? — изумилась императрица.
— Я люблю Ивана Петровича, очень, очень сильно люблю. И ни гнев вашего величества, ни угрозы мужа не заставят меня его разлюбить. Делайте со мной, что хотите.
Сморщив нос, самодержица хмыкнула:
— Фуй, какие страсти-мордасти. Любит она его. При живом-то муже. И при маленьких детках. Говорит, словно так и надо. Мало ль мы кого любим! Сердцу не прикажешь. Но на то мы и люди, а не звери, что имеем долг. Перед Богом, перед родными. Забывать о долге грешно.
Повернулась и произнесла с отвращением:
— Впрочем, вы такие грешники, что читать вам проповеди нелепо. Я не поп. — Отмахнулась от любовников резко: — Скройтесь с глаз моих. Чтоб к концу недели духу вашего в Петербурге не было. Ясно?
Женщина сидела на кровати согбенно. Ванька продолжал стоять на коленях, полуголый, униженный. Государыня мельком посмотрела на его мужское достоинство, выдающееся, способное голову вскружить любой даме, и сказала горько:
— Дурак!
Нервно порылась в ридикюльчке, что висел у нее на левой руке, вытащила ключ от черного хода его дворца. Бросила Ивану в лицо. Ключ царапнул нос, показалась кровь.
— Дрянь такая! — И ушла, звонко хлопнув дверью.
А теперь давайте познакомимся ближе с этими героями.
Он — Иван Римский-Корсаков, бедный дворянин из Смоленска[65]. Будучи военным, ратной славы никакой не снискал, но «вступил в случай», как тогда говорили: свел знакомство с самим Потемкиным, а светлейший князь, подивившись красоте молодого человека, рекомендовал его государыне — соискателем в должность милого друга. Но вначале предстояло испытание мужской силы кандидата — в спальне близкой подруги самодержицы, в шутку именуемой «пробир-дамой». Проба эта прошла блестяще! И придворный врач, осмотрев Ивана, также констатировал исключительное здоровье молодца. Что ж, императрица не пожалела и в который раз искренне влюбилась. Ах, она влюблялась действительно в каждого из своих избранников! Простодушно надеясь, что теперь-то перед ней идеальный мужчина, тот, который являлся к ней в мечтах с ранней юности.
Но Иван Римский-Корсаков, как вы понимаете, идеалом не был: да, красавчик, да, Аполлон, и души добрейшей, человек приятный, вместе с тем — неуч и профан в чем бы то ни было, кроме алькова, вкусной пищи и верховой езды. Счастье государыни не могло длиться долго.
А любовницей Ивана оказалась баронесса Екатерина Строганова, тридцати пяти лет от роду. Урожденная княжна Трубецкая (дочь сенатора и действительного статского советника), выдана была за барона десять лет назад и казалась вполне счастливой в браке. Вместе долго жили в Париже, лишь недавно возвратились на родину. Хлебосольные хозяева, с удовольствием устраивали у себя во дворце балы, шумные приемы, с музыкой, танцами, фейерверками. Обожали своих детей — сына Павла и дочку Софью. И никто не мог заподозрить, что мадам способна на банальный адюльтер.