— Лучше б в баньку. Ну, да вам с непривычки может показаться в ней жарковато. Хорошо, я велю своим людям, и они приготовят вам помыться.
Ромму отвели комнату рядом с детской, чтобы гувернер был всегда недалеко от ребенка. Отдохнув, приведя себя в порядок, он как будто бы приосанился, превратился из продрогшего цуцика в знающего себе цену мужчину. И пошел с Александром Сергеевичем на знакомство с Попо.
Мальчик, на удивление, принял его радушно, улыбался и тараторил:
— Я так ждал, мсье Шарль, вашего приезда! Франция — лучшая страна в мире, и мне нравятся все французы. Вы меня научите уму-разуму. Я хочу сделаться военным, а в военном деле трудно обойтись без глубоких знаний.
Ромм приветливо кивал, отвечал ему одобрительно:
— Да, мсье Поль, нам предстоят серьезные занятия. Математика, естествознание, география, история. Мы живем в восемнадцатом веке — времени эрудитов и ученых. Без солидных штудий современный человек как без рук.
— Я готов приступить немедля!
— Нет, сегодня уже поздно, время к ужину. Завтра и начнем.
Только Воронихин встретил Ромма несколько настороженно. Как художник, физиономист он увидел в лице наставника нечто неприятное. Эти тонкие упрямые губы, глубоко посаженные глаза… Вроде мил, умен, уступчив, но внутри пружина. Распрямится — ударит. Гувернер непрост. И несет в себе какую-то тайну.
— Мне сказали, мсье Андре, будто вы ведете с Полем уроки русского языка? — обратился к нему гувернер по-французски.
Тот пожал плечами смущенно:
— О, назвать сие уроками мудрено. Просто мы болтаем по-русски на разные темы, а его светлость на практике овладевают навыками устной речи.
— Что ж, вполне доходчивая метода. По-научному называется «погружение в языковую среду». Если не возражаете, я бы тоже в ваших беседах участвовал. Судя по всему, мне предстоит провести в России не один год. Я хотел бы понимать разговор на улице и читать несложные тексты.
Крепостной слегка поклонился, приложив руку к сердцу:
— Сделайте одолжение, мсье Ромм. Вы окажете мне честь.
Шарль улыбнулся:
— Ну а я стану поправлять ваш французский. И готов оказать любую другую посильную помощь — например, в математике, ибо основная моя специализация в науках — математика. А для вас она как для начинающего архитектора во главе угла.
— Безусловно, сударь. Был бы вам признателен.
Гувернер выставил ладонь:
— Чрезвычайно рад нашему знакомству.
Воронихин с чувством пожал протянутую руку:
— Искренние уверения в моем почтении…
А потом подумал: «Нет, он вроде ничего, этот таракашка. Знает про меня, что я холоп, а ведет себя, вроде мы на равных. Это подкупает».
Весь декабрь оказался наполненным новыми впечатлениями друг о друге. А когда сильно приморозило, навалило снегу, начались у них новые потехи: лепка снежных баб и катание на коньках. Воронихин, рисуя в свой альбом всех обитателей дворца, не замедлил изобразить и француза. Не хотел шаржировать, но карикатура вышла сама собой — нос крючком, круглые очечки, ручки-ножки, как палочки. Увидав, Попо рассмеялся:
— Ой, как верно схвачено! Вот умора!
Живописец слегка сконфузился:
— Только не говори ему самому, а не то обидится. Я же не со зла. Твой наставник — милый господин и большая умница.
— Буду нем как рыба. Просто он по жизни смешной.
Тут и Рождество подоспело. В Зимнем устраивали традиционную елку для детей вельмож. И Екатерина II пригласила, само собой, Строганова с Попо. Сразу начались приятные хлопоты: в чем идти? Ведь просили всех явиться в карнавальных костюмах. Мальчик придумал вырядиться плюшевым медвежонком, а его родитель — звездочетом, в балахоне с небесными светилами и остроконечной шляпе-колпаке. Воронихин нарисовал эскизы, и по ним придворный портной сшил одежды. Примеряя, очень веселились.
В Зимний поехали в самой лучшей карете. И хотя погода не слишком радовала петербуржцев в тот день — липкий серый туман, слякоть под ногами, мокрый снег, — все равно на душе было празднично.
— И подарки сделают? — спрашивал Попо.
— Как же без подарков, — отвечал отец. — Это ж Рождество Христово, самый светлый праздник после Троицы.
У парадного входа во дворец выстроилась целая вереница из карет. Всех встречали люди в париках и ливреях, помогали сойти на землю со ступенек, провожали до самых дверей, кланялись. А внутри играла музыка, было жарко, тысячи ламп горели и вполне ощутимо пахло хвоей. Скинув шубы и шапки, поменяли уличные туфли на бальные (разумеется, при помощи слуг), поднялись по широкой мраморной лестнице, выстланной ковром. Приглашенных, родителей и детей, завели сначала в бальную залу, в ожидании выхода ее величества. Посреди стояла рождественская ель — вся в игрушках, свечках и гирляндах, на макушке — Вифлеемская звезда. Тут Попо срочно захотелось пo-маленькому, и отцу пришлось увести его в туалетную комнату и помочь расстегивать плюшевую шкуру медведя, а потом застегивать, но они успели.
Государыня появилась в костюме доброй феи — в золотистом плаще с капюшоном, лобном обруче в бриллиантах и с волшебной палочкой в руке. Все присутствующие склонились в поклоне. А императрица, приветливо улыбаясь, произнесла по-русски:
— Здравствуйте, господа. Рада видеть вас. Мы вчера отметили светлое Рождество Христово и сегодня можем веселиться беспечно. Каждый под своей карнавальной личиной. Я сегодня фея Берилюна, исполняющая ваши заветные желания. Вот смотрите: взмах волшебной палочки — и огни на елке зажгутся. Что, не верите? Убедитесь сами. — После пасса рукой воскликнула: — Елка, загорись!
И откуда-то снизу по ниточке побежал огонек, запаляя свечки, от ветки к ветке, и буквально через мгновение вся лесная красавица засияла сотнями разноцветных язычков пламени.
Гости, и особенно дети, ахнули, а потом забили в ладоши. Снова грянула музыка, и веселье началось в полную силу. Появился на балу и наследник — цесаревич Павел Петрович. Был он в костюме восточного шейха — розовой чалме с фиолетовым пером и большим бриллиантом, голубом плаще, фиолетовых шальварах и сафьяновых туфлях с загнутыми кверху мысками. А на кушаке висел кривой меч. Быстро подошел к Строганову с сыном.
— Здравствуйте, дражайший Александр Сергеевич! Как я рад с вами встретиться. — Небольшого роста, синеглазый, курносый, сын Екатерины выглядел, скорее, как клоун, а не как будущий монарх.
— Ваше высочество… — поклонился барон. — Счастлив слышать и видеть вас. Поздоровайся со своим крестным, Попо.
Мальчик шаркнул ножкой. В плюшевой шкуре мишки он смотрелся тоже комично.
— Ах, какой красавчик! — искренне восхитился великий князь. — Точно ангелок. Ну-тка мне напомни, ты приписан к каким частям?
Паренек отчеканил по-военному:
— Есмь корнет лейб-гвардии конного полку!
— Молодец, хвалю. Подрастешь — мы переведем тебя в преображенцы.
— Рад стараться, ваше императорское высочество! — щелкнул каблуками, вытянулся по струнке.
Оба взрослых заулыбались. Цесаревич сказал ребенку:
— К сожалению, не могу теперь тебя познакомить с моим старшеньким — он пока еще слишком мал. Но со временем, я надеюсь, вы подружитесь. Станете шалить вместе.
Строганов-старший церемонно склонился:
— Это милость для нас, благодарим…
— Смена подрастает вольных каменщиков[68].
— Мы привьем им наши светлые идеалы.
Вскоре Попо увели к другим детям в игровую залу — на полу расстелены тюфяки и подушки, чтоб не больно падать, выстроены две искусственные горки, всюду масса кукол, лошадок-качалок, мячиков; и за всем происходящим зорко наблюдают несколько педагогов, нанятых обучать в дальнейшем отпрысков Павла Петровича. После разговора со Строгановым он пошел приветствовать остальных гостей, а барон, взяв бокал рейнского вина, только было собрался устроиться на диванчике, как почувствовал на своем плече чью-то кисть. Обернулся и увидел императрицу. Мягкое розовое лицо с добрыми морщинками. Крепкие здоровые зубы. Ласковый взгляд серых глаз.
— Вот и наш звездочет попался, — улыбнулась она. — Что нам говорят звезды? Будет ли успешным новый год?
— Безусловно, ваше величество, — с ходу сымпровизировал Александр Сергеевич. — Небо сулит нам благоденствие во всех сферах бытия.
— А в любви?
— А в любви тем паче.
— Кстати! — помахала веером государыня и спросила вроде между прочим: — Из Москвы есть ли вести? Как там наши сладкие любострастники? Вместе или порознь?
Опустив глаза долу, он ответил сухо:
— Да, мои люди сообщали, что устроились под одной крышею.
— В вашем доме на Яузе?
— Ну а где ж еще! Я же разрешил.
— Вот и правильно. До постыдной мести мы ведь не унизимся, правда?
— Там ведь дщерь моя. Думаю о ней.
— Браво, браво, барон. Коль они счастливы друг с другом, пусть и благоденствуют, ради Бога. Мы тут сами найдем себе новые амуры.
Строганов мотнул головой, отчего колпак звездочета съехал на бок, и пришлось его поправлять.
— Нет, увольте, ваше величество. Был женат два раза, и, как получается, оба неудачно. Третьей женщины в моей жизни не бывать.
— Ой, не зарекайтесь, Александр Сергеевич, — иронично прищурилась самодержица. — Вам всего только сорок шесть, лучший возраст для кавалера.
— Я желал бы посвятить дней своих остаток не альковным перипетиям, а служению наукам, искусствам, моему хозяйству. Благотворительности. Сыну, наконец.
— Складно говорите, красиво. Токмо бытие не всегда совпадает с помыслами нашими. Плоть бывает сильнее духа.
Он вздохнул:
— К сожалению, правда. Бог и дьявол борются в нас. Мы должны помочь Богу.
У царицы губы сложились невесело:
— Вы несносный меланхолик, мон шер ами[69]. И слегка зануда. Нынче у нас праздник, будем веселиться. Все заботы побоку. Напускаю на вас праздничные чары. — И она коснулась кончиком волшебной палочки лба отвергнутого мужа.