Последовательница французских философов, желая в своем «Наказе» как можно четче обосновать незыблемость самодержавной власти, Екатерина записала в одной из его статей, что власть просвещенного государя ограничивается «пределами, себе ею ж самой положенными» и ограничиваться оная власть может токмо высокими моральными качествами и образованностью монарха. Екатерина полагала, сих качеств у нее предостаточно. Какой же профит от самодержицы? Чем она должна заниматься? Ответ был прост: хранить законы, наблюдать за их исполнением и просвещать народ, дабы прийти к всеобщему благоденствию. По крайней мере, и философ Монтескье в своей книге «Дух законов» полагал, коли «монарх намерен просвещать подданных, то сие невозможно осуществить без прочных, установленных законов», чем и занималась его в ученица, императрица Екатерина, пытаясь вместе с депутатами учинить полезные населению государства законы. Однако работа продвигалась со скрипом: более трети депутатов были дворянами. Делегатов от крепостных крестьян в Комиссии не было вовсе. Все-таки несколько депутатов подняли вопрос о тяжелой доле крепостных крестьян, но их не услышали, понеже большинство было за сохранение крепостного права. Государыня Екатерина Алексеевна прекрасно понимала, что для ее самодержавной власти попытка ликвидировать оное право окажется смертельной. Окромя того, даже буде дворянство пошло бы ей навстречу, дабы справиться с работой по ликвидации крепостничества, все равно потребовались бы десятилетия и неимоверные усилия.
Императрица видела, что почти год законотворческой работы огромного числа депутатов пока не дал своих плодов. В ходе дебатов Комиссии постоянно проявлялись бесконечные разногласия между дворянами и представителями других сословий. Каждый, заботясь о себе, не слишком-то пекся об общем деле. Посему их дискуссии часто выливались в споры и перепалки, мешая преодолеть разногласия и не давая ходу плодотворной работе.
Подходила зима. Екатерине захотелось подвести итоги полуторагодовалой работы Комиссии, и она собрала совет из семи депутатов.
Ея Величество Екатерина Алексеевна сидела во главе широкого стола в императорском кресле. Нынче шею ее украшала двойная нитка жемчугов, и в прическе красиво расположилось несколько крупных жемчужин. Лицо, как всегда, дышало свежестью, глаза смотрели пронзительно, словно бы заглядывая каждому в самую душу.
– Что скажете, господин генерал-прокурор, как идут дебаты? – живо обратилась она к Вяземскому. – Мне бы хотелось, дабы к следующему собранию вы приготовили обширный репорт по работе Комиссии.
– Непременно, Ваше Величество, – поклонился князь Вяземский. – Касательно работы депутатов могу сказать одно: работаем ежедневно с утра до вечера. Проработано множество законов, но пока к единому заключению не подошли. Что касается…
Императрица мягко перебила его:
– Иногда я имела возможность, господин генерал-прокурор, пронаблюдать депутатов во время дискуссий и дебатов. Думаю, основная проблема в столь малом профите от их работы в том, что многие из них мало обучены, им не хватает знаний. Как вы считаете, господа? – обратилась она к остальным.
– В том то и дело, государыня, – сразу же откликнулся Кирилл Разумовский. – Они не умеют вести диалог, каждый гнет свое, радеет токмо за себя и свое сословие. Общее дело их не беспокоит!
Братья Орловы, наклонившись друг к другу, о чем-то шептались. Екатерина бросила на них укоризненный взгляд. Григорий Орлов отреагировал:
– Они не хотят ни в чем соглашаться. Думаю…
– Вот мы с Григорием, – нетерпеливо перебил его Алексей Орлов, – обсуждали, что наши аристократы – Трубецкой, например, – требуют отмены «Табеля о рангах», еще Петром Великим изданной. Дескать, они аристократы, а все остальные выскочки! Как вам таковое понравится, господа?
Алексею было неприятно, что кто-то мог счесть его с братьями выскочками, и Екатерина прекрасно сие понимала. Она сделала гримасу, дескать, не стоит обращать внимания на глупые разговоры.
– Такожде и сибиряки наши заговорили, – поддержал Орлова Никита Панин и замолчал, выдерживая паузу.
– Что такое с ними, Никита Иванович?
– Наши сибирские дворяне требуют себе тех же прав, коими обладают дворяне здешние.
Императрица удивленно подняла брови.
– Я не предполагала, что они у них разные.
Панин пожал плечами, скорчил недоуменную мину.
– Ваше Величество, я такожде не нахожу никакой разницы. Их беспокоят всякие мелочи, о коих и говорить не подобает.
– Другое дело наши заводчики и купцы, – паки заговорил князь Вяземский. – Им не нравится, что дворяне проникают в круг их деятельности: строят заводы, ведут торговлю, занимаются, стало быть, всем тем, чем испокон века занималось купеческое сословие. Дворяне не хотят поделиться с ними правом покупать крепостных, понеже дворяне полагают – оное право принадлежит токмо им.
– Коли говорить о проблемах в работе депутатов, то их наберется множество, – степенно заключил граф Панин, – депутаты не прохлаждаются, они работают, и не их вина, что среди них мало сведущих, образованных людей. Единая их вина в том, что не хотят они поступиться собственными интересами ради общего дела.
– Да, Никита Иванович, сие беспокоит меня пуще всего. Нет у нас никакого дружелюбия между сословиями, каждый тянет одеяло на себя, – удрученно заметила государыня. – Остается токмо обсудить с вами, что же надобно сделать, дабы работа Комиссии стала плодотворней.
Обратившись к каждому и выслушав их мнения касательного оного вопроса, она поблагодарила всех и встала. Встали и остальные.
Екатерина с минуту постояла, теребя в руках свои записи.
– Что ж, – сказала она, – надо мне обдумать все, о чем мы с вами здесь говорили, господа. Думаю, решение, с Божьей помощью, придет ко мне правильное.
Французы, завидуя русской военной силе и желая погубить ее, сумели убедить османов объявить войну России. Князь Репнин, награжденный императрицей орденом Святого Александра Невского и чином генерал-поручика, был отозван из Польши в Санкт-Петербург. Он поступил в Первую армию, возглавляемую генерал – адъютантом, князем Александром Михайловичем Голицыным, заменившим скончавшегося генерал-фельдмаршала Александра Борисовича Бутурлина. Во время обсуждения в Сенате польского вопроса, как всегда, выслушав других, выступил и Первоприсутствующий Иностранной коллегии Никита Иванович Панин.
– Я категорически против раздела Польши, – говорил он. – Зачем ее расчленять? Поляки – самодостаточный народ, несмотря на теперешний хаос, они сами прекрасно могут управлять своей страной. Станислав Второй, посаженный на трон вами, Ваше Императорское величество, прекрасно справляется со своим делом.
– А я категорически за раздел Польши, и баста! – гневливо воспротивился Григорий Орлов. – Колико оные католики-иезуиты будут издеваться над православным народом? Не пора ли их обуздать, дабы послужили всем примером? И чего стесняться тут, коли они не стеснялись сидеть у нас в Кремле!
Императрица, обернувшись к Орлову, милостиво кивнула ему, бросив на него особый свой успокаивающий взгляд.
Панин подошел к карте, разложенной на столе.
– Видите ли, граф, – вкрадчиво обратился он к Орлову, – мы бы с удовольствием взяли всю Польшу под свое крыло, но вот сии страны, – он указал острием карандаша на Пруссию и Австрию, – не дадут нам оное сделать. Они хотят свой кусок пирога, да повкуснее.
– Разве нет у нас армии? – запальчиво спросил граф Григорий Орлов.
– Есть, лучшая армия в мире, – доложил Петр Панин, брат Никиты Панина, остановив глаза на императрице в поисках поддержки.
Екатерина Алексеевна молчала.
– Есть, согласен! Но не может же одна армия драться со всеми армиями Европы, – развел руки Никита Панин.
Орлов молчал, нагнув покрасневшую шею.
Дабы разрядить обстановку, императрица сказала:
– Жаль, что генерал-фельдмаршал Алексей Петрович Бестужев, мой бесценный советник, как вам известно, почил в прошлом году. Он многое знал… Так вот, что касается Польши, Никита Иванович, – императрица выразительно посмотрела на него, – Бестужев сказывал, будто давно идут разговоры о ее разделении. Еще Петра Великого приглашала Пруссия к разделу сей страны, но тот отказался, ибо считал, что учинить оное было бы не по-божески. Теперь, когда Пруссия и Австрия возмечтали о сих землях, я вижу, возникает опасность, что Австрия и Пруссия поддержат Турцию в войне против нас. Тогда есть риск, что в результате военных действий границы российских пределов будут нарушены не в нашу пользу.
– То же и я говорю, следует прищучить поляков, и баста! Чего бояться? Можно подумать, будто армии у нас нет, – высказался граф Орлов.
– Бить надо сих ляхов, тогда они успокоятся! – подал голос возмущенный князь Вяземский.
Снова раздался упрямый, возмущенный голос Никиты Панина:
– А я паки и паки настаиваю, что расчленять страну – нет надобности! Сделать ее нашим вассалом – другое дело, сие принесет намного больше пользы нашему отечеству.
Было решено создать конный корпус и направить к границам, а такожде держать специальный резервный корпус под руководством генерал-поручика Ивана Ивановича фон Веймана в Смоленске. В отряд вошли полки «из Лифляндской дивизии», то есть Нижегородской, из Санкт-Петербургской, Суздальский полк и Смоленский. В середине ноября 1768 года Суздальский полк под командованием Александра Васильевича Суворова, отправился в Польшу.
Некоторые страны Европы считали польское государство гнездом религиозной католической нетерпимости, что, по правде сказать, соответствовало действительности. Посему, с самого начала своего царствования Екатерина почитала делом чести защищать права православных за пределами своего государства. Тем самым она завоевывала любовь и уважение в своей стране, понеже народ почитал ее поборницей справедливости в православном мире. По крайней мере, такой она хотела перед всем миром себя показать. Польские лидеры, собравшись в городе Бар, устроили Конфедерацию, направленную на борьбу за национальные права. После оного отношения между Россией и Турцией сильно натянулись. Поляки надеялись на избавление от русских при помощи Порты. Турки требовали объяснений, часто обращаясь с упреками к русскому дипломату Обрескову, обещавшему скорое удаление русских войск из Польши. Генерал-аншеф князь Прозоровский разбил конфедератов при Бродах, генерал Кречетников занял Бердичев, генерал Апраксин – Бар. Краков был взят Апраксиным и Прозоровским. Обресков просил, дабы при движении войск к Польше во избежание столкновения с турками не приближались к турецким границам. В октябре 1767 года молдавский господарь донес султану Мустафе, что в Подолии, недалеко от турецкой границы, появилось русское войско с артиллерией. Обрескова арестовали. Султан Мустафа объявил России войну. Разрыв мира с Турцией и вступление в войну с ней могло бы стоить императрице Екатерине трона.