Сказать о Георгии Аркадьевиче, что он был хороший семьянин, это значит ничего не сказать. Семья для него была тем, что называется святая святых, хотя он всю жизнь был с головой погружен в работу и имел очень мало свободного времени.
Его отец, Аркадий Михайлович, воевал на Гражданской войне, потом работал на разных административных постах и в торгпредстве в Германии, в 1941 г. по статье «контрреволюционный саботаж» получил 8 лет тюрьмы, но через год был реабилитирован и вернулся к деятельности в народном хозяйстве. Умер внезапно от инфаркта в 53 года (в 1954 г.). Тогда моему отцу пришлось в тридцать лет стать главой всей семьи. Он нежно любил и почитал своего отца, человека доброго и мягкого, и боготворил мать – Анну Васильевну, волевую и властную женщину, о которой трогательно заботился до самого ее конца. К младшему брату Саше он относился как к сыну, тем более что разница в возрасте была большая (15 лет). Отец опекал брата и помогал ему до тех пор, пока тот не встал на ноги, обзавелся своей семьей и домом, завоевал в стране и за рубежом репутацию крупного ученого в области рационального использования природных ресурсов. Прискорбно, что он умер в 2008 г., за два года до смерти старшего брата, прожив на 17 лет меньше него.
Другая главная женщина в жизни отца – это его жена и моя мать Светлана Павловна. Он любил ее беззаветно, баловал, как только мог, был невероятно великодушен, прощал все капризы и первым мирился после размолвок. Он вообще не переносил в семье никаких ссор и всегда брал на себя инициативу, чтобы их уладить – даже со мной, мальчишкой. Он был настолько сильным и уверенным в себе человеком, что никогда не боялся показаться мягкотелым или слабовольным.
Пожалуй, самое замечательное для нашей семьи время пришлось на его командировку в Чехословакию в начале 1960-х гг. В Москве мы еще жили очень бедно, незадолго до отъезда в Прагу переехали в первую маленькую отдельную квартиру, покинув большой коммунальный «клоповник» с одной кухней и одним «санузлом» на всех (13 семей – 34 человека). Конечно, сама Чехословакия, Прага, большая квартира в буржуазном доме на красивой площади, хорошие условия жизни, теплая компания коллег отца по журналу «Проблемы мира и социализма» показались нам настоящим раем.
Мы все время гуляли по прекрасной Праге, часто ездили по стране, проводили много времени всей семьей. Тогда отец мог посвятить изрядное время моему просвещению и культурному воспитанию, что делал с удовольствием и искренним интересом. Впоследствии мама нередко говорила, что это были самые счастливые годы ее жизни. Она и сама была в то время в расцвете своей необыкновенной красоты (трогательно, что моя жена носит в паспорте фотографию Светланы Павловны тех лет). Уже взрослым я стал регулярно приезжать в Прагу с женой, иногда с нашей дочерью или с друзьями, и там в моей памяти всплывают чудесные ощущения, эпизоды и запахи детства. Мы всегда приходим навестить дом и двор, где прошли три года необычайного счастья нашей семьи.
Для отца было главным, чтобы в семье царил мир, чтобы все были здоровы и довольны, и он делал для этого все возможное, заботясь обо всех родственниках – далеких и близких. Особенно он любил мамину сестру, известного скульптора Галину Чечулину и ее семью. Мы с ней и сейчас поддерживаем самый теплый родственный контакт.
После моей женитьбы это отношение каким-то естественным образом (что бывает не у всех) распространилось на мою жену Надю, к которой он стал относиться как к родной дочери, помогал ей и радовался ее успехам. Он уважал ее за научные достижения и ценил творческий дар, отдавал должное ее уму и красоте. Периодически отец с удовольствием приглашал ее с собой на приемы и званые спектакли (куда мама не любила ходить) и немало забавлялся тому, как его друзья-ровесники вели с ней безобидный флирт. Он также почитал Надежду за хозяйственность и кулинарное искусство, приходить к нам в гости на изобильные ужины было для него настоящим праздником.
Добрые родственные отношения сложились у моих родителей с ее родителями, замечательными людьми – Маргаритой Александровной и Константином Кузьмичом. Как выяснилось, с моим тестем (ныне, к сожалению, покойным) отец воевал на одном фронте – на Курской дуге, но они, конечно, там не встретились, в ту страшную мясорубку были вовлечены миллионы людей. В это трудно поверить, но за тридцать с лишним лет общения между нашими родителями, а также между моей матерью и женой не произошло ни одной ссоры (которые зачастую случаются между свекровью и невесткой).
О нашей дочери Кате, его внучке, разговор особый. По семейной легенде, он вынес ее младенцем на руках из родильного дома, смотрел ей в глаза и чувствовал, что она хотела сказать ему что-то самое сокровенное, известное лишь только что родившимся людям, а потом забываемое. Отец не просто любил ее – он ее обожал. Многие американские коллеги позже со смехом и умилением рассказывали, что долгое время после ее рождения, приезжая в командировки, после бесед о сложных политических делах он неизменно начинал рассказывать про свою маленькую внучку и всегда завершал словами: «А Катя – само совершенство (and Katia is perfect)».
Когда она немного подросла, он все свободное время с наслаждением проводил с ней: учил ее различать и собирать грибы, ловить рыбу, брал во многие путешествия за рубеж и по стране, рассказывал про природу, которую знал и любил. Приезжая из-за границы, он заваливал ее подарками, а потом забывал о них и попрекал за броские наряды, и тогда Катя ему с удовольствием напоминала об их происхождении. Ему никогда не было с ней скучно, отец с мамой ревновали ее друг к другу и соперничали за ее внимание, а она, конечно, по-детски этим пользовалась. Мы с женой старались умерить этот поток обожания, чтобы не избаловать ребенка, и на такой почве у нас случались размолвки со старшим поколением.
Потом Катя выросла, и отец принимал самое живое участие в ее жизни, радовался успехам и болезненно переживал ее неудачи и трудности. На эту беззаветную любовь она отвечала взаимностью и доверием. На его 80-летний юбилей Катя, в качестве молодого продюсера, сделала самый дорогой подарок – вполне профессиональный короткометражный документальный фильм о жизни и деятельности своего дедушки, в котором сквозили ее нежность и восхищение.
К сожалению, мои родители не дожили до рождения Катиного сына, нашего внука – Пети. Но я ничуть не сомневаюсь, что в ином случае весь водопад их любви обрушился бы и на него. Родителям моей жены повезло больше: они в здравом уме и твердой памяти увидели своего правнука.
Что касается отношений со мной, то все понятно: я был единственным ребенком у родителей, и они меня, конечно, безмерно любили, хотя не баловали и воспитывали в разумной строгости. В юности я доставил им немало тревог, стремясь утвердить свою самостоятельность. Я отправлялся рабочим в археологические и геологические экспедиции, потом в студенческие годы – в стройотряд в Туву и в путешествия на Ямал, Сахалин и Курилы. После некоторых небезопасных приключений другие родители заперли бы ребенка на три замка, но они так не сделали. Только когда я сам стал отцом, я понял, чего им все это стоило и как трудно им было выпускать единственного сына из-под своего крыла, чтобы не мешать его становлению в качестве взрослого мужчины.
После смерти отца, разбирая его вещи, я нашел пакет со всеми моими письмами из разных дальних поездок. Он не отличался педантичностью в быту, в его кабинете всегда царил невообразимый творческий беспорядок, и он часто что-то не мог найти. Но мои письма он бережно сохранил, причем, наверное, даже мама не знала о существовании этого пакета. При всей внешней сдержанности отца, его нежность и заботу я чувствовал всю жизнь и каким-то фантомным образом ощущаю и сейчас, хотя прошли годы после того, как его не стало.
Еще отец доброжелательно и очень демократично относился к моим друзьям и помогал некоторым из них в трудных ситуациях. Особенно он выделял моего друга раннего детства Алешу Семенова, с большой теплотой относился и к другим моим товарищам и их семьям: Сереже Ознобищеву, Владимиру Дворкину, Валере Бочарникову, Володе Барановскому, Жене Головко. Отец уважал и любил некоторых моих коллег по политической деятельности и работе в Государственной думе, прежде всего Григория Явлинского и Владимира Лукина.
Кстати, была и обратная связь – многие друзья Георгия Аркадьевича стали моими старшими товарищами. Это такие люди, как Валентин Зорин, Томас Колесниченко, Григорий Морозов, Александр Берков. Все из них, кто к тому моменту были живы, проводили отца в последний путь. А после уже я хоронил их одного за другим, и последним был замечательный человек – Анатолий Черняев, тоже фронтовик (как Берков) и соратник отца на протяжении всей жизни, который ушел в марте 2017 г.
Георгий Аркадьевич имел на редкость уравновешенный и цельный характер, но при этом, как ни странно, в нем было много парадоксального. Пережив, как многие его ровесники, трудные годы в молодости, он как никто ценил ставшие позднее доступными большие и маленькие радости жизни. Но при этом он всегда оставался простым и совершенно неприхотливым в быту человеком.
Объехав весь мир (часто вместе с моей мамой) и побывав в самых роскошных дворцах и гостиницах, он больше всего любил отдыхать на своей скромной даче, точнее, в маленькой квартирке в писательском кооперативе на Истре (ни загородной усадьбы, ни простой дачи он так и не заимел даже в периоды близости к высшей власти). Поплавав в самых экзотических морях, он с наслаждением купался в этой маленькой речке, а зимой до пожилого возраста потихоньку ходил вместе со мной по лесу на лыжах. Спортом он никогда особенно не увлекался, но в более молодом возрасте по-любительски играл в волейбол и до самой старости подолгу плавал, даже в холодной воде.
Отведав всех вообразимых изысканных блюд в разных странах, он отдавал предпочтение самой простой домашней еде. Когда речь заходила о диетах, он говорил: «Никто никогда меня не убедит, что мясо с жареной картошкой вредно для здоровья». Он вообще очень любил хорошо поесть, а его редкое добровольное воспоминание о войне – это постоянное чувство голода. Отец обожал застолье с друзьями и родственниками, мог под хорошую закуску прилично выпить и любил произносить глубокомысленные и длинные тосты.