«империи зла» очень понравилась американской публике.
В дальнейшем Георгий Аркадьевич упорно боролся с политикой «шокотерапии» – как в записках Ельцину, так и публично. Он видел, что она ведет к обнищанию десятков миллионов людей, чревата социальным взрывом и стихийным массовым протестом, который могут оседлать правые силы. Ему претили доктринерство доморощенных «рыночных фундаменталистов», их равнодушие к нуждам простых людей. Но эти опасения были не ко двору ни в Кремле, ни в Белом доме. Отношения с Ельциным вскоре сошли на нет.
Все это показывает, что для Георгия Аркадьевича интересы дела были важнее сохранения расположения начальства – редкое качество в любые времена. Власти к нему мало прислушивались, а жаль! «Хороший человек в часто плохой системе», – так написал о нем в своей рецензии на английское издание книги Георгий Аркадьевича «Система» известный американский советолог Стивен Коэн. Кто знает, как сложилась бы судьба этой системы, если бы в ней было больше людей, подобных Георгию Аркадьевичу Арбатову.
Георгий Арбатов – человек эпохи
Л.И. Евенко
Георгий Аркадьевич Арбатов был одним из самых значительных и ярких лидеров «брежневской эпохи». Я был принят в Институт США в ноябре 1968 г. переводом из МИНХ им. Плеханова. Несмотря на мой молодой возраст (27 лет), меня не побоялись взять на должность старшего научного сотрудника, что для «Большой академии» совершенно нетипично. Но Г.А. Арбатов формировал команду из людей, выделяющихся из средней массы, преимущественно молодых. Эта команда была «арбатоцентричной», где Георгий Аркадьевич был естественным и непререкаемым лидером, обладающим не только авторитетом, но и необыкновенной харизмой. Он не был многословным, но каждое его слово подкупало своей глубиной, точностью, необыкновенной честностью и убедительностью. Мы верили Арбатову и в Арбатова. Я пришел в Институт совсем не из сообщества международников, а с кафедры экономической кибернетики – сферы приложения математических методов в экономике, а в 60-е гг. явно противостоящей догматической советской экономической науке и практике.
Однако первый мой урок от Арбатова состоял во фразе «Мы не Институт США, мы Институт СССР». В этом был его главный секрет, подтвержденный всей его жизнью, биографией. Все его окружение состояло из исконно русских (независимо от национальности) людей, патриотов в высшем смысле этого слова, толерантных, открытых миру, чувствовавших себя естественно на любых широтах. Мы в достаточной степени понимали, уважали и по-своему любили Америку, сознавая и ее величие, и ее недостатки, прежде всего на политическом и идеологическом уровнях, в меньшей степени на уровне человеческих отношений. Американцы, приезжавшие к нам и встречавшие нас у себя, не становились в позу нападающих или обороняющихся, понимая, что в атмосфере арбатовского Института это просто неуместно.
Осознавая большие достижения и преимущества американской цивилизации, Г.А. Арбатов продолжил российскую традицию брать из нее все лучшее, полезное для развития нашей страны. Он создал в его структуре нехарактерные для гуманитарного академического института два «прикладных» отдела: проблем управления во главе с блестящим профессором Б.З. Мильнером, у которого я был «правой рукой», а с 1976 по 1990 г. уже руководителем этого направления, а также отдел продовольственных и сельскохозяйственных проблем, возглавляемый В.Ф. Лищенко. Георгий Аркадьевич с большим интересом относился к конкретным проектам, реализуемым этими «прикладными» подразделениями, всячески поддерживал их. Однако на рынке научной литературы по менеджменту отдел проблем управления ИСКРАН долгое время был несомненным лидером.
Высочайший авторитет и статус Г.А. Арбатова, конечно, зависел от его роли в узкой группе экспертов, советников при Генеральном секретаре ЦК КПСС. Вместе с директором ИМЭМО академиком Н.И. Иноземцевым и другими он реально влиял на международную, да и на внутреннюю политику государства. В этот период мы все были энтузиастами «разрядки», «общего европейского дома» без признаков какого-либо «преклонения» перед Западом и утраты своей национальной и советской идентификации. Во второй половине 80-х гг. и особенно в начале 90-х влияние Г.А. Арбатова ослабло. Он так и не нашел общего языка с М.С. Горбачевым, а тем более с Б.Н. Ельциным, а точнее, с их окружением, поскольку видел серьезные просчеты в их внешней и внутренней политике.
К 10-летию Института в 1978 г. я с нашими выдающимися гуманитариями В. Орловым (бывшим директором библиотеки ООН), С. Плехановым (заведующим отделом социальных и идеологических проблем), Л. Немовой («золотым голосом» Института) и другими блестящими мужчинами и женщинами, недостатка в которых не было, поставили мюзикл об истории Института, который прогремел на всю Москву. Арбатов был в восторге. К тому времени прекрасный журналист А. Кислов, возглавлявший парторганизацию Института, отдавал свои бразды правления, и вдруг Арбатов сказал: «А что, давайте Лёню сделаем секретарем партбюро – в своем спектакле он про всех написал и никого не обидел». Я в то время уже был доктором наук, возглавлял хорошо укомплектованный, преимущественно моими бывшими учениками, отдел и согласился на эту общественную нагрузку. Понимая, что сторонники «руководящей роли КПСС» могут вмешиваться в жизнь Института, Арбатов сразу сказал, что «нами руководит секретариат ЦК» и я должен быть настоящим дипломатом в новой роли. Несмотря на наличие настоящих недоброжелателей, почти врагов Арбатова, соваться к нам никто не смел. Однажды некто Маслов, который нас проверял по линии Московского горкома КПСС, написал в своем заключении, что «в аспирантуре Института США и Канады нет рабочих и крестьян» («А что, одни дворяне?» – потешались мы.) За шесть лет моего секретарства в партбюро не было практически ни одного «персонального дела». Правда, красавчик Игорь Кокорев, зять композитора Тихона Хренникова, вляпался-таки в историю. Он вел «кружок политпросвещения» для жен ответственных работников Москвы ни много ни мало в Большом театре и умудрился там прочесть и прокомментировать «Охоту на волков» В. Высоцкого. Супруга заведующего Идеологическим отделом ЦК КПСС Е.М. Тяжельникова не преминула на него «стукнуть», и парторганы потребовали принять соответствующие меры. «Вы что, – возмутился Арбатов, – представляете, что будет за рубежом, если узнают, что я покарал сотрудника Института за стихи В. Высоцкого?»
По итогам беседы в Краснопресненском райкоме И. Кокорев, близкий к миру музыки, мне говорил: «Ты мне постоянно давил на ногу, как на педаль фортепиано, когда меня начинало заносить». Дело кончилось тем, что Тихон Хренников пошел в ЦК КПСС и сказал: «Я знаю, что зять у меня дерьмо, но другого у меня нет». Сработала вертикаль партийной власти, и наши недруги промямлили, что «Кокорев – человек не для вашего Института». На это не прореагировали. Уже в наше время Кокорев шлет мне поздравления с Новым годом из Лос-Анджелеса.
В 1988 г. мы с несколькими другими сотрудниками Института образовали кооператив «АМСКОРТ» (American-Soviet Consulting, Research and Training), использующий научный и образовательный потенциал Института, а в 1990 г. я принял предложение (с подачи Николая Шмелева) занять должность ректора первой официально созданной в СССР школы бизнеса в нынешнем РАНХиГС. В начале 1991 г. мы вместе с несколькими лидерами народившегося в России образования для менеджеров бизнес-предприятий основали Российскую ассоциацию бизнес-образования (РАБО), президентом которой я избирался в 1996–2010 гг. Меня называли «крестным отцом» учебных программ МВА (Master of Business Administration), всемирно известного образовательного продукта, изобретения американской управленческой мысли. Сейчас эти программы успешно реализуются в десятках учебных заведений – членов РАБО. Успеху этих начинаний немало способствовал мой опыт работы в ИСКРАНе, в котором за 22 года работы я успел поработать по полгода Университете Сан-Франциско (США), в Университете Саппоро (Япония), а также наездами в Международном институте прикладного системного анализа (Вена, Австрия). В итоге я стал своим человеком в большинстве ведущих школ Америки, Европы и азиатских стран.
Успеху этого крупномасштабного «проекта МВА» немало способствовало то, что за мной стоял бренд Института США и Канады, и это было прямым наследием политики Г.А. Арбатова, полагавшего, что академический институт должен приносить стране пользу в разных, в том числе вполне прагматических сферах.
Жизнь удивительна, и сейчас, оценивая роль и величие Г.А. Арбатова, настоящего человека своей страны и своей эпохи, задумываешься, а в чем было его главное достижение. Конечно, он создал полноценный, высокопрофессиональный Институт, повлиял на многие важные события в нашей стране, но главное – воспитал, прежде всего своим примером, особую касту людей, принадлежащих России и миру, составляющих ее «золотой фонд».
Я был счастлив жить и работать рядом с В. Лукиным, А. Кокошиным, С. Карагановым и другими, быть соратником такого необыкновенного, великого человека, как Георгий Аркадьевич Арбатов.
Воспоминания о Г.А. Арбатове
Н.А. Шведова
Незаменимых людей – нет, широко распространенное представление, как приговор, вызывает у меня категорическое несогласие, потому что они есть. Разве можно заменить тех, кто излучает собственный неповторимый свет и дарят тепло другим? Неправда также, что время лечит: оно загоняет вглубь, а не затягивает трепещущую и ноющую рану потерь. А суждение или расхожая «мудрость»: большое видится на расстоянии – верно отчасти, потому что «великое» можно разглядеть и вблизи. Казалось, сопричастность к «значительному и некоему серьезному» чувствовала вся небольшая группа молодого пополнения Института. Самое начало: первое появление в Институте США Академии наук СССР относится к 1969 г., когда студентов кафедры Новой и новейшей истории исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, тех «птенцов» профессоров И.С. Галкина, Н.В. Сивачева и Е.Ф. Язькова, кто выбрал себе специализацию по Соединенным Штатам Америки, направили на практику в пахнувший свежей краской, недавно родившийся новый Институт в рамках Академии наук СССР.