Османская империя, будучи гораздо моложе их, явилась последней в том ряду завоевателей-кочевников, которые совершали набеги из Центральной Азии со времен гунна Аттилы, чтобы в итоге опрокинуть и захватить восточные и западные царства: аваров, монголов, различные турецкие племена. Бывшая Византия со столицей в Константинополе, города Цезаря (Царьград), была прямой наследницей Римской империи, чья западная половина распалась в 5 в. н. э. но чья восточная половина просуществовала вплоть до нашествия турок еще тысячу лет. Хотя Оттоманская империя была остановлена в своих захватнических притязаниях с конца 17 столетия, она все еще оставалась грозной силой, раскинувшейся на трех континентах. Более того, султан, ее абсолютный правитель, рассматривался большинством мусульман мира в качестве своего халифа, главы своей религии, а, стало быть, и преемника пророка Мухаммеда и его последователей — завоевателей XVII века. Шесть лет, на протяжении которых произошла трансформация всех этих трех империй в конституционные монархии или республики по западному буржуазному образцу, с очевидностью ознаменовали собой завершение главной фазы мировой истории. Россия и Габсбурги, две великие и непрочные многонациональные европейские империи, также находившиеся на грани распада, имели не так уж много общего, за исключением, пожалуй, того, что обе представляли собой один тип политической структуры — страны, управляемые подобно семейной собственности, — который все более напоминал доисторический пережиток, сохранившийся до XIX века. Более того, обе претендовали на титул Цезаря (царь, кайзер), причем первая через средневековых варварских предков считалась Римской империей востока, а последняя — через таких же предков — возрождала память о Римской империи запада. По сути дела, в качестве империй и европейских держав обе были относительно молоды. Более того, в отличие от империй древности они располагались в Европе на границах между зонами экономического роста и отсталости, частично интегрировавшись таким образом с самого начала в экономически развитый мир, а в качестве «великих держав» полностью интегрировавшись в политическую систему Европы, континента политического по определению{300}. Поэтому, между прочим, колоссальные отзвуки Русской революции, в несколько ином плане, развала империи Габсбургов на европейской и мировой политической сцене, сравнимы с относительно скромными или чисто региональными последствиями, скажем, Китайской, Мексиканской или Иранской революции.
Проблема дряхлеющих империй Европы заключалась в том, что они одновременно принадлежали к обоим лагерям: развитых и отсталых, сильных и слабых, волков и овец. Империи древности просто числились среди жертв. Они казались обреченными на развал, завоевание или зависимость, если только им не удавалось каким-то образом перенять у западных империалистов нечто такое, что делало их столь грозными. К концу XIX в. это стало совершенно очевидным, и большинство крупных государств и правителей империй древности попытались, правда, в разной степени, поучиться у Запада, как они это себе представляли, но лишь Япония преуспела в решении этой сложной задачи и к 1900 г. стала равной среди равных.
II
Без воздействия империалистической экспансии революция в древней, но к XIX в. обветшавшей Персидской империи, была бы маловероятной, еще в большей степени, чем в самом западном испанском королевстве, Марокко, где правительство султана пыталось с переменным успехом расширить свою зону управления и установить своего рода контроль над анархичным и грозным миром воюющих кланов берберов. (Несомненно нет никакой уверенности в том, что события 1908 г. в Марокко заслуживают милостивого титула революции.)
Персия находилась под двойным гнетом России и Британии, из-под которого она отчаянно пыталась вырваться, призывая в советники и помощники представителей других западных государств — Бельгии, по образцу которого должна была строиться персидская конституция, США и после 1914 г. Германии — которые никоим образом не были в состоянии обеспечить реальный противовес. Иранская политика уже включала в себя те 3 силы, объединению которых было суждено привести к еще более грандиозной революции в 1979 г.: эмансипированная и вестернизированная интеллигенция, ясно осознающая слабость и социальную несправедливость, царящую в стране, рыночные торговцы, ясно осознающие иностранную экономическую конкуренцию, и сообщество мусульманского духовенства, представляющее шиитскую ветвь ислама, которое функционировало в качестве национальной персидской религии, способной мобилизовать традиционалистские массы. Они, в свою очередь, ясно осознавали несовместимость западного влияния и Корана. Союз радикалов, Базари (bazaris){301}и духовенства уже показали свою силу в 1890–1892 гг., когда была отменена генеральная лицензия на табачную монополию для одного британского бизнесмена, чему предшествовали волнения, бунты и чрезвычайно успешный национальный бойкот продажи и использования табака, поддержанный даже женами шаха. Русско-японская война 1904–1905 гг. и Первая русская революция временно устранили одного из мучителей Персии и дали персидским революционерам поддержку и программу действий. Поскольку держава, которая нанесла поражение европейскому императору, была не только азиатской, но также конституционной монархией, постольку конституция могла рассматриваться не только (эмансипированными радикалами) в качестве очевидного требования, но также (широкими слоями общественного мнения) в качестве своего рода «секрета силы».
Фактически массовая депортация духовных лидеров в священный город Кум и массовое бегство рыночных торговцев в британскую дипломатическую миссию, что, между прочим, привело деловую жизнь Тегерана к застою, обеспечили выборный парламент и конституцию в 1906 г. На практике, соглашение 1907 г. о мирном разделе Персии между Британией и Россией предоставило персидской политике небольшой шанс. Де-факто первый революционный период закончился в 1911 г., хотя Персия номинально оставалась под действием своего рода конституции 1906–1907 г. вплоть до революции 1979 г.
С другой стороны, тот факт, что ни одна империалистическая держава не была в состоянии бросить вызов Британии и России, возможно, спасло существование Персии как государства и ее монархии, не имевшей достаточных собственных сил, за исключением казачьей бригады, командующий которой после первой мировой войны стал основателем последней императорской династии Пехлеви (1921–1979).
В этом отношении Марокко повезло еще меньше. Расположенная в стратегически выгодном районе на карте мира, в северо-западном углу Африки, эта страна казалась легкой добычей для Франции, Германии, Британии, Испании и любого другого государства в пределах военно-морского похода. Внутренняя слабость монархии делала ее особенно уязвимой для иностранных амбиций, а международные кризисы, разразившиеся из-за ссор между различными хищниками, особенно 1906–1911 г., сыграли главную роль в возникновении первой мировой войны. Франция, Испания разделили ее с учетом международных (т. е. Британских) интересов, учредив свободный порт в Танжере. С другой стороны, по мере утраты Марокко своей независимости, отсутствие контроля со стороны ее султана над воюющими кланами берберов, делало реальную французскую и, тем более, испанскую военную оккупацию территории трудной и продолжительной.
III
Внутренние кризисы великой Китайской и Османской империй были одновременно и более древними и более глубокими. Китайская империя вступила в полосу глубокого общественного кризиса в середине 19 столетия. Она преодолела только революционную угрозу тайпинов ценой буквальной ликвидации имперской центральной административной власти и передачи ее функций на милость иностранцев, которые учредили экстратерриториальные анклавы и буквально прибрали к рукам основной источник имперских финансов — управление китайской таможней. Дряхлеющей империи во времена царствования вдовы-императрицы Цыси (1835–1908 гг.), которую больше боялись внутри страны, чем за ее пределами, казалось, было суждено исчезнуть под коллективным натиском империализма. Россия наступала в Маньчжурии, откуда ей предстояло быть выбитой своим соперником — Японией, которая отделила Тайвань и Корею от Китая после победоносной войны 1894–1895 гг. и была готова отхватить еще больше. Между тем британцы расширили свою колонию в Гонконге и практически отделили Тибет, который они рассматривали в качестве зависимой территории своей Индийской империи; Германия добилась для себя баз в северном Китае; Французы оказывали некоторое влияние по соседству со своей Индокитайской империей (в свою очередь, отделенной от Китая) и расширили свои позиции на юге; и даже слабые португальцы добились передачи прав на Макао (1887). В то время как волки были готовы сформировать союз против жертвы, как они уже делали, когда Британия, Франция, Россия, Германия, США, Италия, Япония объединились для оккупации и разграбления Пекина в 1900 г. под предлогом подавления боксерского восстания, они не смогли договориться о разделе огромной туши. Тем более, что одна из самых молодых держав — Соединенные Штаты, все более утверждающиеся в западной части Тихого океана, которая давно была зоной американских интересов, настаивали на открытых дверях в Китае, т. е. на том, что они имеют столько же прав на трофеи, что и империалисты со стажем. Так же как и в Марокко, эти тихоокеанские распри над слабеющим телом Китайской империи способствовали возникновению первой мировой войны. Более того, это сохранило номинальную независимость Китая и привело к окончательному распаду самой древней из сохранившихся политических систем мира. В Китае существовало 3 основные силы сопротивления. Первая — императорский суд и конфуцианские старшие госслужащие достаточно ясно понимали, что только модернизация согласно западной модели (или, точнее, вдохновленной западом японской модели) могла спасти Китай. Но это означало бы разрушение как раз той моральной и политической системы, которую они представляли. Консервативная реформа была обречена на провал, даже если бы ей не мешали судебные интриги и раздоры, даже если бы она не ослаблялась технической неграмотностью и не подрывалась каждые несколько лет очередной иностранной агрессией. Вторая сила, древняя и мощная традиция народного восстания тайных обществ, пропитанная идеологией сопротивления, оставалась такой же мощной, как и всегда. Фактически, несмотря на поражение тайпинов, все объединились, чтобы укрепить его, когда 9—13 млн умерло от голода на севере Китая и голода 1870 г., и были прорваны плотины Желтой реки, символизируя крах империи, долгом которой было защитить их. Т. н. боксерское восстание 1900 г. несомненно было массовым выступлением, авангард которого был сформирован организацией кулачных бойцов за справедливость и единство, которая являлась ветвью большого древнего буддийского тайного общества, известного как «Белый Лотос». Тем не менее по очевидным причинам, режущее лезвие этих восстаний было воинственно-ксенофобским и антисовременным. Оно было направлено против иностранцев, христианства и машин. И хотя это придало некоторые силы китайской революции, оно не могло предоставить ей ни программы, ни перспектив. Только на юге Китая, где предпринимательство и торговля всегда играли важную роль и иностранный империализм заложил основу для некоторого развития местной буржуазии, существовала основа, пусть еще узкая и не стабильная, для такой трансформации. Местные правящие группы были уже без особого шума удалены из Маньчжурской династии и только древние тайные общества оппозиции объединялись для создания некоего подобия соврем