Теперь же Матвеев день и ночь думал об одном — как оценить предчувствие беды под землёй, преследующее его постоянно.
Директор ему не поверил, и, наверное, правильно сделал. Следовало подготовиться, а не брать на испуг. Лукьянец — не тот человек, ему по полочкам нужно всё разложить, пока он сам в чём-либо не убедится — его с места не сдвинешь. Хотя что я могу ему рассказать, если сам с трудом разбираюсь в своих видениях? Ну да ничего — Черепанов поможет.
Мы залезли в тело планеты, начали его долбить, сверлить, взрывать, отбирать у неё внутренности и ждем поблажек, прощения за такое наглое вторжение? Люди, как черви в груше, ползают под землёй, чтобы насытить топливом свои прожорливые заводы, не понимая своей беззащитности. Одно движение породы или выброс — и нет смены. Месть. Это месть наглому и бесстрашному человеку за самоуверенность.
«Зачем тогда я об этом знаю?» — Кондратьич не находил себе места. Эти мысли не давали ему жить жизнью обычного человека. Знания обычно добывают, а тут они сами лезут в голову. Навязываются и тревожат. Что с этим делать?
Ноги болели от постоянной ходьбы то по пахоте, то по лесопосадке, но Матвеев не сдавался. Остановившись в очередной раз, нанёс на карту пройденный путь — на бумаге образовывалась спираль, и он двигался к её центру. Работа продвигалась медленно. Глядя вниз, будто пытаясь что-то рассмотреть там, в глубине, он двигался, подчиняясь непонятному инстинкту, к точке, которая и должна была стать эпицентром взрыва. Ближе к вечеру рисунок на карте напоминал очертания разреза раковины некоего древнего моллюска. Матвеев стоял в центре этой раковины. Именно здесь на большой глубине и произойдет взрыв. Что станет его причиной: выброс метана или геологические процессы, людская безалаберность, — не важно. В этом месте произойдёт мощное сотрясение земли.
Суббота на шахте — такой же день, как и все остальные. Производство не знает выходных, и если тебе выпало работать, то быстро теряешь счёт дням недели. Шахтёры лучше ориентируются по датам. Такого-то числа — в первую смену, такого — во вторую, и так всю рабочую жизнь. Но в эту субботу совершенно неожиданно спуск в шахту горняков второго добычного участка был отменён. В нарядной главный инженер Попов собрал смену и пояснил:
— Сегодня и в течение следующих двух дней работать будут только бригады, поддерживающие жизнеспособность шахты, и первый добычной участок. Остальные пока свободны.
— А выходы проставят?
— За сегодня проставят, а дальше — по ситуации. В шахте ведутся работы по устранению опасности выброса метана. Рисковать не будем, как говорят врачи — вскрытие покажет, ошибаемся мы или нет. Кто получил наряд на поверхность, может приступать, кто свободен, может идти.
Несколько удивленные таким поворотом событий, горняки начали разбредаться.
* * *
— Кондратьич, ты дома?
Матвеев открыл калитку и увидел бледную Трофимовну.
— Что ты, баба Аня, на ночь-то глядя? Что стряслось?
— Нет покоя мне третий день. Витя, старший мой, уже за сорок ему, а всё никак не образумится. А теперь и вовсе пропал.
— Да не плачь, баба Аня, по порядку рассказывай, — Кондратьич провёл старушку в дом и усадил на табурет. — Может, он на заработки подался?
— Какие заработки? Все его заработки — железо. Что подберёт, с того и живёт, ты же знаешь. Они в шахту полезли. За железом.
— Такого быть не может, баба Аня, кто ж их туда пустит, да ещё и воровать? И шахта закрыта с субботы, ты напутала что-то.
— Да не в «Глубокую» они пошли. Приехал коммерсант из города, бригаду, сказал, набирает. Нужен слесарь толковый. Разбирать что-то, я особо не прислушивалась. Витенька и согласился, руки-то ещё помнят, хоть и пьёт часто. Денег пообещал, мой и пошёл.
— И не сказал, когда вернётся?
— Говорил, каждую ночь спускаться буду, а отсыпаться потом целый день.
— Куда спускаться? Его же с треском выгнали за пьянку!
— Говорю же тебе — не на «Глубокой» они работали, на «Молодогвардейской».
— Интересно… как так? Она же закрыта давно, там затоплено почти всё.
— Городской говорил, мол, не глубоко пойдёте, металл поднимете из сухой выработки — и свободны.
Матвеев поначалу не смог справиться с роем мыслей, ворвавшимся в голову. Нестерпимо заболел затылок, как тогда — после аварии.
— Вась, ты же всё знаешь, посмотри, живой он хоть, чего пропал?
Кондратьич сел рядом, наклонившись вперёд, обхватил голову руками и заревел, как белуга.
— Что это с тобой, Вась? — баба Аня уже не думала о своих тревогах, — Матвеев производил впечатление сбежавшего безумца.
— Иди, иди Трофимовна, не вижу я его, не могу ничего сказать.
— Хоть жив-то?
— Иди! Я не знаю! Не знаю! Не зна-а-ю!
Перепуганная старушка боком попятилась в сторону ворот.
— Вась, как увидишь что, скажи мне, ладно?
— Ладно, ты иди, не обращай внимания, баба Аня, голова сильно разболелась.
— Бедный ты, бедный, всё никак шахта тебя не отпустит, уж столько лет прошло…
Сквозь штакетник забора виднелись только цветастая косынка да старенький халат уходящей бабушки, а Матвеев готов был разрыдаться от отчаяния. Глубокая боль только обострила ненавистные ощущения. Василий отчётливо видел, что сына бабы Ани уже нет в живых.
* * *
— Как наши дела? — директор шахты Лукьянец внимательно смотрел на Попова.
— Владимир Иванович, я же говорил, аферист он. Не может один человек заменить сотни приборов.
— Ты людей вывел?
— Всё как вы приказали. Я сам спускался, мы просмотрели все датчики по основным штрекам, они все исправны, а метана в выработках нет.
Директор, глядя в пол, пробурчал:
— Ошибся Матвеев?
— Факт, ошибся. Теперь замучат объяснительными.
— И я повёлся на эти байки, с моим-то опытом. Непростительная ошибка.
— Отпишемся, не впервой, Владимир Иванович. Вы когда из больницы?
— Завтра жди. И давай не будем распространяться про Матвеева. Больше видеть его не хочу, аферист, мать его так… С завтрашнего дня — в плановом режиме. Эти три дня нужно наверстать за две недели — максимум.
— Вот это другое дело, узнаю шефа, а то предчувствия, аварии. Какие аварии? Человек — повелитель природы! Есть возобновить добычу! — улыбаясь во все тридцать два зуба, Попов откланялся и вышел из палаты.
* * *
— Фёдор! Фёдор, это я! Открой! — Кондратьич молотил кулаком по соседской калитке.
— Совсем ополоумел, Василий? Здесь я, не колоти!
— Фёдор, кто у нас на «Молодогвардейской»? Да кто, ты всех знаешь, перечислять, что ли? Вот Валька в ламповой стояла и на клети, бывало, тоже. И сейчас она там, они же только на поверхности работают, остатки металла вывозят, всё уже, померла добыча. У тебя что, память отшибло? Или опять осенило?
— Валентина, которая на Горновой живёт?
— Она, точно.
— Пошли.
— Ты, старый, совсем с катушек съехал? На часы посмотри, кто тебя ждёт?
— Федя, не говори ничего, просто пошли, покажешь точно, где она живет.
Лишь изредка лампочки с веранд придорожных домов отбрасывали длинные тени в тусклом жёлтом свете. Но, несмотря на кромешную поселковую темноту, несколько кварталов по просёлочной дороге они преодолели быстро, поскольку шли по памяти.
В доме, отделанном «под шубу», в одной из комнат горел свет.
Собаки во дворе не было, да и охранять здесь, похоже, было уже нечего. Разросшийся по аркам виноград беспорядочно свисал. Покосившиеся двери сарая грозили рухнуть. Всё свидетельствовало, что с личной жизнью у хозяйки давно не лады. Усадьба, как и она сама, давно не видела мужской руки.
— И что теперь? — Фёдор с опаской посмотрел в сторону приоткрытой входной двери.
— Да что, заходи, мы же не грабить пришли.
При входе товарищи обувь не сняли — это не помогло бы в поддержании чистоты.
— Валя! Валентина! Ты дома?
Старенький телевизор синим светом освещал небольшую комнатку, где в углу на диване лежала мертвецки пьяная хозяйка.
— Вот так, так… — Федор попытался пошевелить пахнущее водкой тело.
— Ты хотел с ней поговорить? Думаю, она сейчас не вспомнит, как её зовут.
— Вспомнит, мне ждать некогда.
Василий прихватил ведро и отправился за водой к колонке, о которую чуть не стукнулся при входе.
— Давай под руки её, отмочим в холодной водице — быстро придёт в себя.
Несколько раз облив из ковшика голову хозяйки, они извлекли из неё первые звуки.
— Ой, мальчики…
— Давай ещё, она, похоже, давно спала, смотри, подушка отпечаталась как…
Ещё несколько заходов — и Валентина, продрав глаза, возмутилась:
— Прекратите макать меня в воду!
— Ишь ты, неженка! В себя приходи!
— Вася, ты, что ль? Чё тебя нелёгкая принесла?
— Валя, сейчас ты мне кое-что расскажешь. Обманывать не думай — порчу напущу! Я же и так всё насквозь вижу, ты знаешь.
— Ой, ой… колдун хренов. Ты бы лучше увидел, где мне мужика найти.
— Чего напилась?
— Твоё какое дело? Хочу и пью!
С трудом хозяйка приняла сидячее положение, опершись локтем на серую давно забывшую наволочку подушку.
— Валя, ты когда последний раз на работе была?
Тучная баба вдруг заревела, закрыв лицо руками, как будто погиб её ещё не найденный муж.
— Ой, Василий! Ой, родной! Что ж я наделала!
— Что, Валя, что ты наделала? — Фёдор понял, что развязка ночного похода близка, и стал воспринимать происходящее более серьёзно.
— Я их опустила!
— Кого ты можешь опустить, ты же баба, — ухмыльнулся Фёдор.
— Ой, какая ж я дура! — Валентина разразилась ещё большими причитаниями.
— Да хватит орать, соседей побудишь! Рассказывай! — Терпение Кондратьича подходило к концу.
— Вась, я их в шахту опустила.
— Кого?
— Витьку Седого и ещё двоих.
— Когда? В четверг ещё.
— Рассказывай, зараза, слезами горю не поможешь.
— Приехал бизнесмен такой, из города. Представился Михаилом. Денег столько дал, что мне на месяц хватит…