Словно в подтверждение его слов где-то совсем рядом раздались автоматные очереди. Потом громыхнула мина из «Василька»[46]. Одна, вторая…
— Саня, — повернулся Захар к стоявшему у входа Дубровскому, — смотайся к нашим, посмотри, что там. А ты, капитан, расскажи мне еще раз про этого журналиста.
Рассказ Черепанова занял не более пяти минут. Описав в двух словах, что из себя представляет Оливер Пернье и что можно было ожидать от этого журналиста-экстремала, он более подробно остановился на информации, которую получил этой ночью от Рыбака. Услышав о том, как погибли бойцы украинского дозора и что в этом могут быть замешаны чеченцы, Захар внимательно посмотрел на Ивана:
— Я не спрашиваю — откуда у тебя, капитан, такие сведения, но надеюсь, что вы со Святом за свои действия отвечаете. Да, у меня в роте действительно воюют два чечена. И должен тебе сказать — хорошо воюют.
Два брата Мусса и Ахмад Мамакаевы появились месяца полтора назад. Тогда бои еще шли в районе Карловского водохранилища. Братья в расположение роты приехали на машине, лобовое стекло которой украшал портрет Рамзана Кадырова, а на гибкой антенне развивался флаг с гербом Ичкерии — черной волчицей с раскрытой пастью. Тогда у Захара каждый боец был на счету, и появление братьев, имевших за плечами боевой опыт, было как нельзя кстати.
— Отчаянные парни, — как бы подытоживая свой рассказ, произнес Захар. — Мне бы таких человек десять — можно было бы эти гребаные Пески за пару дней отбить.
— И старших уважают, — это уже добавил вернувшийся Дубровский, который услышал последние слова командира и понял, о ком идет речь. — Нашли где-то на окраине старушку, которая не захотела уезжать из своего дома, так теперь каждый вечер продукты ей возят. Меня недавно просили достать для нее зубную пасту и жевательную резинку. Во бабка зажигает!
— Ты бы прежде чем зубоскалить, — остановил его Захар, — лучше бы доложил мне, что там за стрельба была?
Но Черепанов Санька дальше не слушал — его очень заинтересовали слова мальчишки о бабке, которая любит жевательную резинку. «Обычно в таком возрасте у бабушек вставные челюсти, которые они хранят в стаканах с водичкой, а тут жевательную резинку ей подавай, — подумал Иван. — Что-то здесь не так…» Дубровский вышел, и Черепанов поспешил поделиться своими сомнениями с Захаром.
— Да, расстроил ты меня, капитан. Ну, если это так, — Захар ударил кулаком по столу, — под трибунал пойдут, абреки хреновы!
Взяв один из телефонов, лежащих на столе, он вызвал к себе какого-то Матроса.
— Это командир взвода, в котором служат братья Мамакаевы, — пояснил он Черепанову. — Он про каждого своего бойца знает все.
Появившийся через несколько минут Матрос рассказал им, что Мусса и Ахмад вовсе не братья — у них родители разные, но они принадлежат к одному тейпу[47], поэтому братьев и сестер у них половина Кавказа. Да, действительно, вот уже больше недели они присматривают за какой-то одинокой старухой, на которую наткнулись в полуразрушенном доме — каждый вечер носят ей еду и воду.
— Вот и сейчас Ахмад в расположении части, а Мусса пошел к старушке, — закончил свой рассказ взводный.
Переглянувшись с Захаром, Черепанов спросил:
— А вы не могли бы показать, где живет эта старушка?
Матрос вопросительно посмотрел на своего командира и, увидев одобрительный кивок Захара, с готовностью ответил:
— Могу, конечно. Я в той стороне каждый пенек знаю. Только перед тем, как туда идти, вам нужно одежку поменять — вы с этими буквами уж больно приметный.
Черепанов с готовностью снял с себя бронежилет с надписью «Пресса» и остался в одной куртке.
— Так тоже не годится, — вмешался Захар.
Взяв со стула армейский бронежилет и каску, он передал их Ивану. Помедлив какое-то мгновение и словно на что-то решившись, достал из ящика стола пистолет и тоже протянул его гостю. Иван, посмотрев на предложенное ему оружие, покачал головой.
— Неужели верующим стал? — удивился Захар.
— Нет, я свое еще в Афгане отстрелял.
— Пацифист значит. Ну-ну…
Захар убрал пистолет обратно в ящик стола и, словно потеряв всякий интерес к Черепанову, отвернулся.
Постоянно пригибаясь и перебегая от дерева к дереву, чтобы не попасть в прицел снайпера, Черепанов с Матросом добирались на окраину Второй площадки, а именно так назывался этот район у местных жителей, минут сорок. Густые сумерки постепенно обволакивали пригород Донецка. Его улицы были пустынны, а дома смотрели в их сторону обожженными глазницами выбитых окон. Одиночные выстрелы и автоматные очереди раздавались где-то в стороне, здесь же стояла звенящая тишина. Даже гомона птиц, такого привычного в предвечернее время, не было слышно.
— Считай, пришли, — тяжело дышавший Матрос резко остановился. — Вон, видишь крайний домик справа? Вот там эта бабка и проживает.
Он показал рукой в сторону старого, но еще добротного дома, окруженного со всех сторон густыми зарослями сирени и черемухи. Его окна и входная дверь были закрыты, а оборванная цепь возле собачьей будки красноречиво указывала на то, что здесь уже давно никто не живет. Они незаметно подобрались под самые окна, и Черепанов заглянул в одно из них.
Чеченец, развалившись, сидел в кресле, положив руки на автомат и вытянув далеко вперед свои длинные ноги. За столом, склонившись над миской с едой, сидел мужчина. Это был Оливер Пернье. Его лицо распухло от синяков и кровоподтеков, одежда была изорвана и покрыта слоем грязи, но это был он. Черепанову сразу бросились в глаза яркие кроссовки, в которых щеголял журналист перед своим исчезновением. Немного в глубине комнаты на диване лежала пожилая женщина. Ее рот был заклеен скотчем, а руки и ноги стянуты капроновым жгутом. Она не шевелилась, но тяжелое дыхание говорило о том, что женщина еще жива.
Испортил все Матрос. Он, видимо, не понял, с кем имеет дело, и пока Иван рассматривал, что происходит в комнате, смело открыл в нее дверь.
— И что все это значит, Мусса? — с порога спросил взводный, оглядываясь по сторонам.
Реакция чеченца была мгновенной — не отрывая автомат от колен, он выстрелил. Одна из пуль попала Матросу в голову и отбросила его тело на веранду. Иван почувствовал, как в его затылок уперся ствол пистолета.
— Будешь дергаться — пристрелю, как шакала, — голос с характерным кавказским акцентом раздался у самого его уха.
В это время, оттолкнув от порога тело Матроса, на крыльцо вышел Мусса.
— Похоже, брат, я успел вовремя, — самодовольно произнес Ахмад, подталкивая Черепанова впереди себя. — Как чувствовал, что Матрос тебя выслеживает. Выводи остальных, будем менять укрытие.
— А это кто такой? — спросил Мусса, глядя на Ивана. — Вроде не из нашего отряда.
— Разберемся, брат, сейчас времени нет. Нужно уходить отсюда, — поторопил его Ахмад.
Мусса вошел в дом, и через пару секунд оттуда раздался приглушенный звук выстрела. На крыльцо он вышел только с перепуганным журналистом. В это мгновение произошло то, чего не ожидал никто. Где-то далеко ударил «Василек» — первая мина упала метрах в двадцати от них, вторая — разорвалась прямо за забором. Понимая, где сейчас разорвутся третья и четвертая мины, Черепанов резко развернулся и, притянув к себе растерявшегося чеченца, упал с ним на землю. Худенький журналист юркнул в открытую дверь дома. Это было последнее, что увидел Иван — очередная мина разорвалась совсем рядом. Тело Ахмада, которым прикрылся Черепанов, дернулось несколько раз и затихло. Какая-то сила оторвала их от земли и бросила в густые кусты сирени.
Иван не знал, сколько времени он пролежал без сознания. В голове гудело, грудь ныла в нескольких местах — бронежилет принял на себя удары осколков, но ребра от переломов не уберег. Покачиваясь, он вошел в дом. У крыльца ему пришлось перешагнуть через тело Муссы — острый осколок мины аккуратно срезал ему часть черепа.
— Оливер! — хотел крикнуть Иван, но вместо крика из горла раздался какой-то хрип. К его счастью журналист сам показался на пороге комнаты. Перейдя на английский, Черепанов в двух словах объяснил ему, кто он такой и что отсюда нужно уходить как можно быстрее.
— Иван, у тебя телефон есть? — спросил у него Пернье. Его заплывшие от кровоподтеков глаза лихорадочно блестели. — Это нужно снимать на видео! Получится потрясающий репортаж. Европа такого еще не видела!
Черепанов не успел ему ничего ответить — за горизонтом ухнули гаубицы, и зарево от разрывов падающих невдалеке снарядов осветило безумное лицо журналиста. В поисках телефона Оливер склонился над телом Муссы и стал выворачивать его карманы. На этот раз ему повезло больше — у погибшего чеченца оказалась два телефона. В это время из-за ближайших домов послышался какой-то шум. Скрежет и лязг гусениц был слышен даже несмотря на непрекращающийся обстрел. Пернье как стоял с вожделенными телефонами в руках, так и замер — его глаза округлились и, казалось, стали стеклянными. Проследив за взглядом журналиста, Черепанов увидел, как в дальнем конце улицы разворачивается танк, на борту которого белой краской было выведено «На Берлин!» Легендарный Т-34, который все привыкли видеть на постаментах в окружении детворы с цветами, с невероятным скрежетом двигался по улице в их сторону. «Может, это галлюцинации после контузии? — подумал Иван, снимая каску и устало опускаясь на деревянное крыльцо дома. — Расскажешь кому — не поверят…» Хотя новость о том, что ополченцы принялись за ремонт техники времен Великой Отечественной войны, он где-то читал. Поравнявшись с крыльцом и подмяв под себя куст сирени, тяжелая машина резко остановилась. В башне откинулась крышка люка, и оттуда показалось знакомое лицо Сани Дубровского:
— Такси заказывали, месье?
* * *
В голове гудело так, что хотелось уткнуться в подушку, никого не видеть и ничего не слышать. Прошло уже пять дней с тех пор, как Черепанов вернулся из Донецка, а головная боль все не уходила. Иван прекрасно понимал, что контузия от противопехотной мины так быстро не проходит, но этот колокольный звон в голове раздражал его все больше и больше. Чтобы хоть как-то отвлечься, он включил телевизор.