— Значит — он?
— Если б не компьютер (некорректное выключение) — стопроцентно. И помешался он еще в прошлую среду — от «укуса в сердце», так сказать. Впрочем, в воскресенье, может по инерции, выглядел обычным нервным занудой.
— Или заледенелым, — уточнила она. — Убийство — акт, леденящий душу.
— И постепенно «заморозка» оттаивает, хотите вы сказать? Возможно. Это он позвонил мне в 3.15 ночи и сказал ту трансцендентную фразу: «Не ищите мою могилу, ее очень трудно будет найти».
После паузы, которую мы выдержали глаза в глаза, больная пробормотала:
— Конечно… конечно, не Ваня!
— После звонка, весьма вероятно, Самсон отправился в Молчановку.
— Он правда помешанный?
— Без комментариев, как говорится. Самсон подтвердил мою догадку (про святого и императора узнал от Вани), умчался к себе — мы во дворе сидели, — дверь не открыл, затаился.
Танюша сказала сурово:
— Пусть перебесится, за свою шкуру трясется.
— У меня возникло такое же впечатление. «Может, меня хотели убить?» — вот что его тревожит.
— Самсона? Кто хотел?
— На меня покатил: «Ты отвез ее из клуба в Молчановку!» Прозрачный намек: с больной головы на здоровую.
Она свернулась калачиком, изредка вздрагивая.
— Танюша, я не видел их обоих тыщу лет, не бойтесь меня.
— Не вас. Зло. Мы на земле заблокированы злом.
Чтобы вернуть ее на землю, я поинтересовался:
— А почему, собственно, вы так во мне уверены? Я с ума сходил по вашей сестре.
— Не сошли.
Какое-то время мы пристально смотрели друг на друга. Я сказал:
— Самсон придумал план убийства жены и Вани. Есть свидетельство.
— Господи! Он признался?
— Проговорился. Иногда он будто впадает в бред, будто не по своей воле выдает подсознательные душевные импульсы. Фиксация на болезненной идее: трупы. Где трупы? Будто забыл, где захоронил.
Танюша сосредоточенно, трижды перекрестилась. Я подытожил:
— В сущности, его уже можно сдавать «куда надо», «тепленького» быстренько расколют.
— Подождите.
— Жду. И вот почему: расколоть-то расколют, да вдруг не тот орешек.
— Вы сказали: есть свидетельство.
— Показания Кристины Каминской: еще в среду Самсон разработал этот план.
— И выдал его первой встречной?
— Выдал себя намеками — странно, но возможно в состоянии аффекта.
— Так слабые люди облегчают душу.
— Да. Она привела наблюдение из практики психоанализа: творец сублимирует убийственные порывы в художественные фантазии. После жестокой ссоры с женой сценарист бросился к компьютеру поработать над сценарием, «отвлечься», он сказал. А по душевному настрою — расстройству — вернее предположить: не над сценарием, а над чертовым планом.
— И зафиксировал его в компьютере?
— Вполне вероятно, он этой игрушкой одержим.
— И кто-то с планом ознакомился?
— Если Самсон еще не ввел пароль — что тоже вероятно, ведь только вечером той среды выяснилось: Ваня по-тихому поигрывает в «преферанс». Возник пароль, а план, конечно, испарился.
— Но до вечера мальчик мог его обнаружить! — закричала Танюша. — И он убит? Или… есть надежда?..
— Нету. Это главная тайна — план, наверное, исполнен, но по-другому. Время и место действия выбраны не Самсоном. Понимаете? По плану преступление надо свалить на банду, действующую тут в окрестностях. Но в субботу к ночи и Вика, и Ваня должны были находиться в Москве. Допустим, Самсон заметил из машины парочку школьников, вернулся, проследил за Ваней… Но — соседский котик запросился домой в одиннадцать часов!
— А помните, у Самсона в воскресенье отставали часы?
— Да соседка как будто сверила время со своими. Самсон, конечно, понимал, что в случае чего ее допросят… не думаю, чтоб он так глупо и нагло соврал.
Помолчали, она сказала тихо:
— Но ведь не доказано, что Ваня убит в 23.40.
— Его подружка уверена. И компьютер этот проклятый кто-то грубо выключил.
— И все-таки трудно издалека рассмотреть…
— Вы послушайте! — Я собрался с духом. — Голова запрокинута, неестественно свернута набок, челюсть отвисла, рот оскален… По описанию, признаки удушения.
Танюша плакала беззвучно, не шевелясь, кажется, сама не замечая своих слез.
— Самсон составил такой план?
Опять той утренней смрадной волной накатило на меня отвращение — до тошноты, до удушья, шершавого кома в горле, — я сидел, прикрыв веки, боясь шелохнуться; в глазах стоп-кадром застыла светлая июньская ночь, в которой затаилось чудовище; вот изображение (яркое, как галлюцинация) вздрогнуло, шевельнулись ветви, тихонько откликнулись плиты на осторожные шаги, появилась девочка, остановилась, слабый свет в окне наверху погас, повернулась, побежала, «проспект», поворот, заколдованный лес с домами-мухоморами, перемахнула через железную ограду, верный телохранитель признал и не залаял, бесшумно раздвинула створки заранее открытого окна, шелест одежды, скрип кровати, с головой под одеяло, замереть от ужаса, или заплакать, или взмолиться — и тотчас притвориться, уловив знакомые шаги, приглушенные голоса, промельк света из коридора…
Я с усилием открыл глаза.
— Таня, вы боитесь смерти?
— Очень. Я к ней не готова.
— У вас-то какие грехи?
— Очень, — ответила невпопад, «ушла»; с ней надо говорить о совершенно конкретных вещах, иначе она уходит в свой особый непроницаемый мир.
— Очень много? — Она кивнула, я усмехнулся. — Вы остались в Молчановке подлечиться?
— Я не хотела.
Я вспомнил слова Савельича.
— Надеялись, само пройдет?
— С Божьей помощью.
— Не помог, значит?
— Это дерзость — ждать чуда. Да кто я такая?
— Обычно мы недооцениваем такое распространенное человеческое свойство, как глупость. — Я хотел сбить экзальтацию, но перестарался. — Простите, Танюша, вы умны.
— И глупость, вы правы.
— Простите.
— Не за что. — Она пришла в себя, «сюда». — Помог, как же! Во-первых, я встретила вас.
— Бориса Вольнова.
— Да, благодаря вам.
— Он правда излечивает?
— У него необыкновенные руки.
— Вам это множество женщин подтвердит, уверен. Прошлогодний секс-символ России…
— Это неинтересно, Николай Васильевич, мне уже неинтересно.
— Да ну! Молодую женщину не волнует молодой красивый мужчина, каждый день тут ее ласкающий? Ни за что не поверю.
— Как хотите. Но я уже все пережила.
— Вы пережили страдания, это не все…
— И любовь, знаете, я вас любила, давно, и так сильно, до смерти.
Господи, как она меня поразила! Не «любовью» даже, а полным равнодушием — нет, добродушием, — с которым о любви этой было сказано. От волнения — не скрою — я принялся подсчитывать: да, давно… ей шестнадцать было, как местной нимфочке, когда мы с Викторией встретились и потеряли голову (или головы — как правильнее?..).
— Зачем ты мне про это сказала?
Танюша улыбнулась нежно, застенчиво — и я вдруг вспомнил ее, ту, прежнюю…
— Так, молодость вспомнила… не к месту. — И она вернулась к теме, действительно ее волнующей. — Значит, Самсон составил план — и девочка увидела мертвого Ваню.
Тут и я очнулся и переключился.
— В вашей эффектно сформулированной фразе отсутствует центральный момент, кульминация: между «планом» и «трупом» пропасть.
— Само преступление! — воскликнула Танюша.
— И здесь на сцену вступает второй (после Самсона) по важности персонаж — обанкротившийся банкир.
Мы разом вздрогнули. Шорох, шелест, голос… мужские голоса: из зарослей возникли… всего лишь Савельич с узелком и Танюшин массажист.
20
Савельич сразу выложил последние новости: под утро в Молчановке была облава, наверняка охотились за той легендарной бандой! Но взяли всего лишь троих нищих из дома напротив — ну, недостроенный, помните, конечно? — Они там ночевали, устраивали оргии. Оргии и песни с водкой у костра. Это очень интересно, давно они тут обосновались? Говорят, с неделю уже, но кто-то из соседей на них донес. Соседские дома, кажется, пустые. Словом, донесли. Но Савельич, под нажимом Танюши, дал взятку кому надо в отделении, и нищих отпустили. И куда они делись? Ушли куда-то. Поторопились вы со взяткой, возможно, упустили свидетелей.
Савельич расстроился, а Вольнов попросил (джип на техосмотре) подвезти его в Москву и удалился в дом с женщиной на руках, ступая мужественно и твердо, как на рекламном ролике: герой с героиней зазывно заржут и примутся жевать «марс» для поправки потенции… Вот так грубо, вульгарно позавидовал я молодости. Между тем Стариканыч разложил на пластмассовом столе под тентом свой жалобный узелок, и мы принялись жевать (в погоне за монстром забываю про еду), жевать черствый хлеб.
Ужин миллионера — вот как можно одичать в алчности! «По примеру Танюши усмиряю плоть», — ответил он на мою мысленную укоризну. — «Женитесь». — «Боже сохрани, нет!» — «Власяница, говорят, и вериги помогают». — «Я-то готов, но она говорит: надо брать подвиг по силам». — «Слушайте, компьютерщик, вы к психиатру не обращались?» — «Обращался, к двум. Денег выманили тьму, но не помогли». — «Да какой же грех вы искупаете?» — «По моей вине погибли жена с сыном». — «Вас судили?» — «Вина нравственная, за которую тут не сажают». — «А, вы боитесь суда загробного». — «Боюсь, что не попаду в то место, где они, и вечность проведу без них. Вот почему я должен умереть праведником». — «Или мучеником», — мрачно пошутил я, но лишенный чувства юмора чудак не обиделся. «Я рассматривал и этот вариант, но его не просчитаешь». — «Может, ваши водочные конкуренты просчитают». — «Ну, знаете, на это уповать…» — «Получается, у вас один скорбный путь: отдать доллары бедным». — «Пока не могу, но я дал обет: когда Танюша вылечится и мы с ней уйдем в паломничество…» — «Куда?» «По Святой Руси. Она одна хотела, но я ее уговорил». — «Странствия тоже требуют средств». — «В то-то и радость, что бесплатно, пешочком, хлеб — отрабатывать». — «А если она передумает?» — «Она — нет!»