вился, прищурился, со свету вглядываясь; высокий, поджарый, с идеальным боковым пробором в светлых, будто отлакированных волосах. Одет чуть ли не в сюртук, тоже черный… М-да, собрались персонажи, можно начинать представление.
— Валентин Николаевич? Забавно!
И Валентин узнал его — из того же заведения — надежда курса, кажется. Что за комедия здесь имеет место быть и какая роль предназначена ему?.. Он иронизировал, стараясь не впасть в чужой (и чуждый, чуть не болезненный) ритм бытия, но уже отлично сознавал: нет, не комедия, народ в трауре, дамы «на нервах», а сам он в раздражении на «поклонников».
— Может, и забавно, — пробормотал бывший историк, подумав мельком: «Двести долларов обещал… за что? За тайну двух сестер».
Странные поминки
Тотчас был накрыт стол — небогатый, без изысков, по существу: картошка, селедка, мясо, сыр… Однако фигурировала черная икра и литровая бутылка «Абсолюта» (дары бизнесмена, очевидно).
— По какому поводу заседаем? — поинтересовался Валентин. — Рождество завтра.
Сергей Александрович встал с налитой рюмкой, склонил голову; каждый жест его (самый банальный), каждое движение были артистично непринужденны и в то же время значительны.
— Сегодня, как известно, сороковины гибели Алеши. Пусть земля ему будет пухом, а в царствие небесное, как жертва, он уже вошел, не сомневаюсь.
Валентин поддержал скорбный тост полной рюмкой, не нуждаясь в закуске, и ждал продолжения. Не то чтобы он был чрезмерно любознателен, однако томила тайна. Не дождался. Говорили о зиме, о еде, словом, о ерунде… Спросив разрешения у дам, он предложил мужчинам сигареты — они отказались, — закурил и заговорил в пространство:
— Надеюсь, убийцу поймали?
— Нет, — отозвалась Марина глухо и встала. — Даш, про салат забыли!
— Марина, простите, если я…
— Бог простит.
Когда сестры удалились, Валентин протянул огорченно:
— Вот уж верно: бес на кончике языка вертится. Друзья, проинформируйте, а то мне тут жить…
«Друзья» глядели угрюмо и цепко.
— Из-за чего погиб Алеша?
Коммерсант закурил свои — те же «Мальборо», а его бывший студент заговорил вполголоса:
— Кто-то размозжил ему голову гаечным ключом, а потом сбросил в реку в Замоскворечье, напротив высотки, где «Иллюзион». То есть там под мостом машина стояла, а тело уже отнесло, на третий день обнаружили.
— Какие-нибудь денежные разборки?
— Исключено. — Серж наполнил рюмки. — Профессионалы так не действуют. И не было более далекого от криминала, от бизнеса человека, чем Алеша.
— Обокрали?
— Нечего у него было красть.
— Да, немотивированные убийства редко раскрываются. Какой-нибудь шизик напал… Или он в машине убит?
— Сиденья были в крови, но… — Серж умолк, на лице страдание.
— Да зачем мертвого в воду сбросили?
— Не мертвого, — зашептал Боря. — Убийца не мог сразу справиться. Борьба продолжалась и возле самого парапета: следы ног, на камне кровь. Алеша отчаянно сопротивлялся и умер уже в реке — вода полностью заполнила легкие. Такую картину воссоздал следователь.
— Значит, следствие проводилось?
— Чисто формально. — Серж залпом выпил водку. — Кому сейчас нужен нищий художник?
— Алеша был художником?
— Гримером. Двадцать восьмого ноября ушел из театра, с постановщиком разругался. Но у того — стопроцентное алиби. — Бизнесмен вздохнул. — Какие там деньги! Гроши получал, а Марина в музее — и того меньше.
— Напился с горя, — предположил Валентин.
— Ни грамма алкоголя в крови не обнаружено. И хоронили мы его… Ладно, это уже в прошлом. — Серж смотрел пристально. — Вы не похожи на историка.
— На кого же я…
— Вам бы в боевике сниматься.
— Историк он, — подал голос Боря. — Спец по Древней Руси и Московскому царству.
— Вот как? Двести долларов в месяц в Московском царстве — немалые деньги для преподавателя.
— Валентин Николаевич ушел из института. Ведь так?
— Так. Не стоит чужие деньги считать, господа.
— Тогда позвольте узнать, — это снова коммерсант, — чем вы в настоящее время занимаетесь?
— Вы родственник, что ль?
— У девочек не осталось близких, я старый друг семьи.
— И что вы предлагаете?
— Найти вам подходящее жилье.
— Я уже нашел. — Валентин улыбнулся. — Мне елка очень понравилась.
Все трое посмотрели на алую пещерку с младенцем и магами. В принципе ему было все равно, задерживаться здесь дольше чем на месяц, он не собирался (дорогое удовольствие), однако терпеть не мог, чтоб на него давили. «Этот богатый пижон боится, как бы я у него Марину не увел!»
Она вошла с салатом «оливье» в глубоком фарфоровом блюде, за ней Даша.
— Откуда у вас такая дорогая игрушка? — Валентин указал на пещерку.
— Вы не представляете, какая дорогая! — Марина усмехнулась, а Даша воскликнула:
— Чудо, правда?! Это прадедушка купил, еще при царе. Мы ее так храним! В специальном сундучке у Марины под кроватью… она даже мне не разрешает касаться. — Помолчала и добавила упавшим голосом: — Алеша всегда елку наряжал… и была она в тыщу раз красивее, чем эта.
В молчании все разом выпили; коммерсант и Валентин закурили. Марина проскользнула за елку и приоткрыла центральное окно; зашевелился серебряный дождь, нежно прозвенели игрушки, потянуло городским гулом и сквозняком.
Даша пожаловалась с досадой:
— Что за мания?.. Холодно! (Окно захлопнулось.) А на кладбище холод какой-то другой, нечеловеческий, замечали?
— Это нервы, Дашенька, — заметил Сергей Александрович.
— Наверное. Могилы как будто нет, все ужасно снегом занесено.
— Да, я сегодня был. Под Пасху оградку покрасим, лавочку поставим. Притом же камень надо будет перенести, не забудьте…
Марина перебила с тоской:
— Ах, не надо ничего трогать, пожалуйста. Мы и так уже перешли, — она подумала, — перешли загробный предел.
Все четверо переглянулись. О чем она, в чем смысл этой тихой жалобы? Валентин пил, по обыкновению почти не пьянея, и наблюдал от нечего делать… Красавец бизнесмен не сводит вожделенных глаз с вдовы («Кавалер де Грие, напрасно, вы мечтаете о прекрасной, самовластной, в себе не властной, сладострастной своей Манон…»). Валентин отключился, поддавшись на мгновение магической музыке строф… Все более странным казалось ему, как это Марина с ним на бульваре познакомилась. Неужто так понравился? Лестно, но не верится. В день поминовения мужа! И «поклонники» эти самые явно сестер обожают. Серж наверняка в состоянии платить двести долларов в месяц (и побольше), а Боря — прямо потенциальный жених.
Зачем же его сюда заманили? Доллары позаимствовать? Тоже не верится. Никогда не считал он себя трусом (и не был), но отчего-то все тревожнее ему становилось… «Ну понятно, атмосферка-то смертная, поминальная. Но какое, однако, мне дело до Алеши, которого я в глаза не видел и не увижу! Плюнуть и уйти?» Не позволяло самолюбие и врожденная жажда риска — та самая, что все чаще и чаще заставляла его испытывать судьбу. Он встретился глазами с Дашей, прислушался:
— …и я честно призналась, что не успела прочесть «Слово о законе и благодати».
— Суров Валентин Николаевич к своим студентам, — донесся голос Сержа.
Борис возразил:
— Да ну! У нас такие драконы есть…
Но Валентин уже не слушал, он вспомнил. Майское солнце отражалось в окнах напротив (через узкую Никольскую, побывавшую, как в подполье, под псевдонимом «25 Октября») и вдруг зажгло богатым золотом волосы сидящей через столик студентки. Она, не подозревая о произведенном впечатлении, продолжала жалко лепетать, что не успела, мол… Он довольно резко прервал лепет, отделавшись «тройкой», отделавшись от впечатления сильного, но бесперспективного, так сказать.
Валентин очнулся, осознав, что все молчат и смотрят на него.
— Прошу прощения, задумался. О чем речь?
— Нам нужны деньги, — сказала Марина с женственным упрямством, отвечая, очевидно, на ускользнувшую от Валентина реплику. — Деньги и мужчина в доме.
— Так в чем проблема? Уверяю вас, я мужчина и готов платить.
На его вызывающую фразу «поклонники» отреагировали мгновенно.
Студент:
— Даш, когда мы поженимся?
— Мне и так хорошо.
Коммерсант:
— Марочка, сколько тебе надо денег?
— Ты хочешь у нас комнату снять?
— Придется потерпеть, Сергей Александрович, — откликнулась Даша презрительно. — Еще пары башмаков вдова не износила.
— Не смей говорить о сестре в шутовском тоне!
— В трагическом! Классику надо читать.
— Да ладно, Серж, — заговорил Боря, — пусть поживет. Ведь надолго его не хватит, правда, Валентин Николаевич?
— Какой-то у вас тут надрыв, я не в курсе. Вы собрались поминать Алешу? Давайте выпьем.
Все с облегчением последовали за ним, подняв тяжелые хрустальные рюмки на высоких ножках. Кажется, нечаянно он нашел нужное слово (тоже, кстати, из классики) — «надрыв».
— А завтра продолжим. Завтра — Рождество.
Даша нахмурилась, сдвинув коричневые бархатные бровки.
— У нас траур.
— Нет, отпразднуем, — возразил Серж. — Марине нужна разрядка.
Она сказала с тревогой, даже со страхом:
— Не знаю, что мне нужно, я боюсь, Дашуня.
— Почему ты сегодня не была на кладбище?
— Не умеешь пить водку — не пей, — посоветовал Боря.
— Алеша был лучше вас всех, вместе взятых!
— Деточка, — вмешался бизнесмен с какой-то потаенной мукой, — в этом никто не сомневается… во всяком случае, я не сомневаюсь. Однако надо жить, а не цепляться за мертвых. За собой уволокут.
— Вы его все не любили!
В паузе, полной недосказанности и трепета, Марина произнесла отрешенно:
— Я не любила?.. Ах, как ты ошибаешься! Мне в больнице после похорон сон снился… и повторяется, повторяется. Он меня зовет там, на кладбище.
— Кто? — прошептала Даша. — Алеша?
— Дорогая… — начал Серж с беспокойством; она продолжала, не слушая:
— Скоро меня поминать будете. Потому что я согласна с тобой, Дашуня: лучше его не было и не будет.