— В первый раз слышу! — Юноша помрачнел. — Она скрыла… Почему?
— Ее попросила сестра.
— И вдруг открылась вам?
— Ситуация изменилась. Ясно? Близкие погибли.
— Может, она вам и о вчерашнем вечере рассказывала?
— Даша сохранила разум и память, просто голос пропал. Я задаю вопрос — она пишет в тетрадке ответ.
— Что же произошло?! — воскликнул Боря в нетерпении, вскочил со скрипучего кресла и прошелся по комнате.
— Вырисовывается примерно так. В шесть часов сестры поехали на Арбат за обновками. Марина вернулась раньше и застала кого-то в квартире.
— Может, сама впустила?
— Похоже, у него есть ключ.
— У кого?
— У «дракончика», так я этого господина прозвал. Сегодня из переулка Серж в эркере видел нечто странное… Даша вроде бы спала.
— Что? Что видел?
— Красную руку, раздвигающую ветви елки.
— Красную? — Боря побледнел — чистое, привлекательное юностью лицо на густо-вишневом фоне ковра. — Почему красную? В крови?
— Может, перчатка. В общем, промелькнуло красное пятно.
— Что он делал в переулке?
— Пришел… зашел… не знаю. По Бульварному кольцу любит гулять по воскресеньям… обожатель Марины. Во сколько сегодня вы приезжали к Даше?
— Я не входил, мне не открыли.
— Во сколько?
— Часов в одиннадцать. Нет у меня красных перчаток.
— В переулке были?
— Нет, нет! — Он поднял руку в оригинальном жесте, словно защищаясь в поединке на шпагах. — Ну, Марина кого-то застала. И… зачем он пришел в квартиру?
— За святым Граалем. — Валентин усмехнулся; юноша глянул исподлобья, отвел глаза. — Между ними разыгралась ужасная сцена — и не в первый раз. Это уже было: двадцать восьмого ноября бесследно исчезла фаянсовая ваза.
— Помню, — прошептал Боря, — в прихожей на подзеркальнике.
— Тогда Марина отделалась сотрясением мозга. Вчера — смерть. Боря, вы их знаете уже третий год… Кого можно заподозрить? Сержа?
— Да ну… а впрочем… я бы его не исключал.
— Поставим вопрос иначе: кого боялась (или любила) Марина так, что предала мужа?
— Откуда мне знать!
— Вспомните ее слова: «Скоро меня поминать будете. Он меня зовет».
Боря с трудом усмехнулся.
— Женские суеверия. Души умерших на том свете заняты более весомым делом — собственным спасением.
Валентин заметил рассеянно:
— На сороковой день мытарства окончены, обитель выбрана: Эдем или ад. Но мы отвлеклись. Не кажется ли вам, что в такой суеверной форме может выражаться чувство вины?
— Вполне. Нет, конечно, — поправился Боря, — в убийстве мужа она не участвовала, но, наверное, оказалась невольно замешанной.
— И ей заплатили за молчание? Она сказала сестре, что знает страшную тайну и должна их обеих спасти.
— Тайну про убийство Алеши?
— Да ведь он только что убит — и преступник ей об этом по телефону докладывает? Неправдоподобно. «Запомни зеленый камень».
— Что? — прошептал студент; Валентину вдруг передался его мгновенный ужас.
— Вы знаете это место!
— Нет, что вы! Просто… как-то жутко звучит. А вы, отдаю должное, весьма осведомлены. Что за место, что за камень?
— Двадцать восьмого ноября Даша случайно слышала, как сестра сказала кому-то по телефону. И потом объяснила: «Мы там два раза встречались».
— Да с кем?
— С тем самым «дракончиком», выходит.
— Откуда взялось это прозвище?
— Тогда вечером возле метро на Арбате Даша услышала голос, который произнес: «Дракончик!»
— Не может быть!
— «Подземный голос», так сказать, «нездешний». Это повторилось вчера.
— Она… видела?
— Нет, переодевалась в своей комнате в новое платье, услышала милое словечко. Вышла в гостиную и побоялась почему-то подойти к открытому окну. И тут возникает вопрос: кто мог так пошутить, кто этот шутник? Вы, Серж, Дмитрий Петрович?
— Дмитрий Петрович?
— Она была знакома с компаньоном, то есть его голос тоже ей знаком… не говоря уже о ваших с Сержем.
— Я не мог быть двадцать восьмого вечером на Арбате!
— Во сколько в контору приходит уборщица?
— Обычно она убирает с шести до девяти. Помню, она начала еще при мне.
— Серж на нее ссылается, поскольку после шести остался один. Мог он незаметно выскользнуть и вернуться?
— Мог. Особняк двухэтажный, есть «черный» выход.
— Боря, вы его подозреваете в убийстве двух близких друзей?
— Ничего подобного! Просто не исключаю.
— Обозначьте психологический исток, мотив.
— Пойду взгляну на Дашу, — заявил юноша неожиданно.
— Вы боитесь за нее?
— После двух убийств?.. Теперь я с ней не расстанусь.
— Если она этого пожелает.
— Валентин Николаевич, вам не удастся встать между нами, нам слишком хорошо вместе, понимаете?
— Понял. Но секс, даже удачный, — еще не вся жизнь.
— Будет и вся жизнь. К вашему сведению, чтоб вы не лелеяли иллюзий…
— Вы уверены, что я нечто лелею?
— Ну, за два дня вы стали таким доверенным лицом, что даже страшно. Итак, мы собирались пожениться, но… тут Алеша, потом сестра. Выждем траур.
— Как Марина относилась к вашим брачным планам?
— Она в папочку, довольно меркантильна, несмотря на весь свой французский шарм.
— Французский?
— Ну, такой, знаете, из восемнадцатого столетия… А Даше на деньги наплевать.
— Она любила Алешу?
— И охота вам слушать этого стареющего актера-любовника! Подумайте: как он мог относиться к человеку, жену которого годы обожал? Вот вам и исток, и мотив.
Боря вышел.
Валентин смотрел в окошко в застывший пасмурный палисадник, где всякая ветвь и веточка обременены снежным серебром. Что они там, объясняются?.. Он оперся руками о письменный стол, прижатый к окну, выглянул…
Резкий оклик за спиной:
— Что вы там шарите?
В дверях натренированный студент с невестой на руках.
— Спит? — поинтересовался Валентин сурово, игнорируя вздорное предположение.
— Вроде да, — и Борис остыл, бережно положил драгоценную свою ношу на кровать, на коричневый плед, расстегнул рыжую шубку. Веки плотно сомкнуты, но спит ли?.. Валентин уже во всем и во всех сомневался, чувствуя, что дурят и дурят ему голову. Спрашивается: чего мальчишка так вскинулся, что он в этом столе хранит — конспекты по истории?..
«Мальчишка» сказал почти шепотом:
— Вы свободны, Валентин Николаевич. Она пока здесь останется.
— Это уж как она сама захочет. А вы, если заинтересованы в поисках убийцы, извольте отвечать на вопросы.
Борис пожал плечами и опять сел к столу (спиной к столу) в старое-престарое деревянное кресло.
— Итак, если некто проникает в квартиру Пчелкиных, у него должен быть ключ. Сестрам ведь отдали вещи Алеши?
— Нам с Дашей, мы ездили в морг.
— Ключ от квартиры?
— Его, видимо, смыло водой в реке. Из наружного кармана зимней куртки.
— Или убийца его позаимствовал — что всего вероятнее. Не понимаю, как вы все могли смириться.
— С чем?
— С преступлением. Алеша не ограблен, машина не угнана, близкие сложили крылышки и ждут, пока раскачаются органы. Да вы производите впечатление соучастников!
— Вы производите еще более странное впечатление, — огрызнулся Боря. — Вам-то что надо?
— Женщина обратилась за помощью к прохожему на бульваре! Ни к Сержу, ни к сестре, ни к вам…
— Сама хороша! Все от нас скрыла.
— А почему? Может, она вас боялась. Молчите?.. Почему пятого января она не была на кладбище?
Даша рывком села на кровати, губы жалко шевелились, кривились, протянула руку ладонью наружу умоляющим жестом… то ли просит замолчать, то ли высказаться…
— Даша, пусть он скажет?
Кивнула.
— Ну?
— О чем?
— О сестре, черт бы вас взял!
— Только ее присутствие сдерживает меня…
Она с досадой взмахнула рукой.
— Боря, извини. Рассказывай.
Юноша заговорил вдумчиво, отстраненно — вместе со своим креслом, которое вдруг заскрипело в такт.
— Еще в ноябре, до всего, мы с Дашей заметили, что Марина внезапно переменилась.
— После презентации в «Страстоцвете»?
— Какой еще?.. А! Не знаю.
— Ты присутствовал?
— Нет. То есть я внизу дежурил. Марина была человеком трезвым, веселым, даже беспечным…
— Ты ж говорил: меркантильна.
— В ней все как-то своеобразно сочеталось. И вдруг — некая экзальтация.
— Поясни.
— Ну, как бы… страх и восторг одновременно.
— Значит, правда влюбилась.
— Может быть.
Даша замотала головой.
— По семейной легенде, видите ли, они безумно любили друг друга.
— «Алеша, прости!» — пробормотал Валентин.
— Что?
— Марина повторяла в бреду.
— Да, мы боялись за ее рассудок. Серж привез ее из больницы прямо к моргу. Это было… — Он махнул рукой, а Даша заплакала. — Я не видел человека на таком последнем пределе, она даже плакать не могла, как мертвая. Однако сам обряд — отпевание, прощание — на нее подействовал, смягчил, что ли… В общем, она ожила. Ну, что еще?
Даша опять протянула руку ладонью вверх, словно бы восстанавливая равновесие справедливости. Боря посмотрел на нее с болью. И стало «сыщику» отчего-то жаль их, молодых и… обреченных. «Душещипательная чушь, — отмахнулся Валентин, — не очень-то я им верю».
— Да, я забыл про эпизод…
— Перестань скрипеть, — не выдержал Валентин.
— Что?.. Старое кресло, разваливается. — Боря замер. — Ну, гроб опускали в яму, и вдруг Марина сказала: «Не могу, уведи меня отсюда».
— Понятно, нервный срыв.
— Ага. Серж было дернулся, мы растерялись, она говорит: «Не надо, в толпе безопаснее». Так, Даша? С тех пор она его боится… то есть боялась.
— Кого?
— Кладбища.
— Что ж, чувство вины может выражаться и в такой болезненной форме, наверное. — Валентин задумался. — «В толпе безопаснее». Что, если она испугалась убийцы?
— Но к нам никто не подходил.
— А если он был в вашей толпе? Кто нес гроб?
— Серж, я, Дмитрий Петрович и костюмер из Алешиного театра. Падал мокрый снег, промозгло было, пусто.