Валентин бежал по тропке между озером и лесной опушкой, надеясь опередить… Уходя с драгоценной своей ношей, он сообразил выключить верхний свет и захлопнуть наружную дверь, но внутри… люк поднят, подвал освещен, из выбитого окна льет ледяной поток… «Дракончик» сразу сбежит и скроется, быть может, навсегда. «Сообщите в органы!» — спохватился старичок доктор на прощание. — «Обязательно!»
Успеется. Шумно подъедут, поднимут хай на все село и спугнут. «Только поэтому я не позвонил?.. — Валентин замедлил шаг, остановился. — Только поэтому?..» И по тошнотворному ощущению мути, поднимающейся из глубины души, осознал: «Я хочу его сам уничтожить!» И услышал скрип подошв по взвизгивающему снегу, разносящийся далеко окрест, поднимающийся ввысь к лунному осколку… И замер за пушистой заснеженной елочкой.
Шаги приближались по шоссе, показался высокий человек в темном долгополом пальто, длинные седые волосы и лицо осветил лунный луч. Знакомое лицо.
Валентин крался по параллельной тропке меж редеющими елками. Догадка подтвердилась, однако удовлетворения не возникало — сковывал психологический шок, попросту, по-житейски: ну кто бы мог подумать?.. Сейчас не думать надо, а исхитриться изъять оружие.
Между тем каменные «дворцы» надвигались, они вошли в нежилое местечко — ни село, ни город. Валентин с самого начала попал в такт скрипящим шагам, а «дракончик» ни разу не оглянулся. Наконец подошли к дому Казанского, тот вошел в калитку, «сыщик», уже не скрываясь, бросился за ним, набросился, скрутил руки — упал и покатился по снегу седой парик, как отрубленная голова, — но противник вывернулся ужом, отскочил к крыльцу.
— А, это вы! — крикнул, вглядываясь, и выхватил из кармана пистолет.
Валентин, в свою очередь, наставил на него газовый, в горячке понадеясь «на авось».
Раздался выстрел, «сыщик» метнулся за ограду. Пауза. Голос — тот самый, искаженный, нечеловеческий:
— Что ж вы не стреляете?
— Нам надо поговорить. Может, договоримся?
— Вряд ли. А поговорить… что ж, можно напоследок. Прошу!
Дверь распахнулась. Валентин прошел по двору под прицелом, на крыльцо (дуло уперлось в спину), в ту комнату, почему-то (машинально) зажег ту свечу от зажигалки. Мрак слегка отступил в углы и каминный зев; изломанные тени «сыщика» и убийцы взметнулись по полу, по стенам, потолку и наконец замерли — каждая в своем уголке.
— Ну, говорите. Я вас слушаю.
— Мне хотелось бы послушать вас.
«Дракончик» поиграл пистолетом Макарова в руке.
— Какое вам, собственно, дело до меня? Вы же человек посторонний, помню вас на бульваре.
— А я вас не заметил, хотя почувствовал ее страх. Она со мной заговорила.
— Я с ними, с подонками, рассчитался.
— Вы убили троих…
— Разве троих?
— Дашу не добили. Рука дрогнула?
— Не помню. Может быть.
— А врага своего помните?
— Говорю же: всех своих врагов я… Вы остались.
— А «дракончик»? Сдается мне, что вы говорили костюмеру про себя самого, Алексей Васильевич.
Он засмеялся, однако карие, почти черные, глаза, напротив, озаренные Классическим светом, не выражали никаких чувств — пустые провалы глазниц.
— Ну, тогда я пошутил. Я еще не знал, на что способен.
— Вы не побоялись прийти на его погребение.
— Я ничего не боюсь, — ответил Алеша высокомерно.
— Марина вас узнала на кладбище.
— Она — предатель.
— Но она не могла сжечь труп, потому что попала в больницу. Кстати, из-за вас.
— После похорон!
— Нет — до. Ее отпустили на похороны мужа. Марина была вашей верной союзницей. Только уже в агонии попыталась сказать, назвать… «…убил Алешу» — послышалось мне, ведь накануне я присутствовал на ваших сороковинах. «Меня убил Алеша», — вот что, должно быть, она пыталась выговорить.
— Да черт с вами со всеми! — Алеша поднял пистолет.
— Я ведь могу опередить вас. — Валентин все надеялся, что в потемках его оружие можно принять за убойное. А парализовать противника не надеялся — у того прямо звериные реакции… Так рационально оправдывал игрок свою иррациональную жажду риска, наслаждение «ходить по краю»: кто кого!
Тот спросил хладнокровно:
— Кто вы такой?
— Игрок. Заинтересовался этим делом из спортивного интереса. Вы обещали рассказать.
— Обещал? — Он взглянул странно — застывший, заторможенный взгляд, и «сыщик» понял, что Алеша, «нищий идеалист», «прекраснодушный провинциал», был явно на грани (или уже перешел грань) душевного раздвоения.
— Преступления настолько необычны, — сыграем на тщеславных струнах, — что вы просто обязаны…
— Да, высказаться надо. Но фрагменты этого спектакля как-то мешаются в голове.
— Я вам помогу.
— Но при одном условии. После моей исповеди один из нас отсюда живым не уйдет.
— Согласен. Двадцать восьмого ноября в театр позвонил ваш старый друг: Марочка и «дракончик» отбывают вечером в Америку. Вы выпили с костюмером коньяку в буфете, и гардеробщик заметил ваши метания в вестибюле. Вы уехали на Смоляную без верхней одежды?
— Непредумышленно, в припадке бешенства. Она смела все отрицать, но когда я обозвал свою женушку соответствующим ее поведению словечком, вдруг оскорбилась: «Да, уеду! Он, в отличие от тебя, настоящий мужчина!» Мне казалось, я ее убил.
— Фаянсовой вазой.
— Что под руку подвернулось… Ни пульса как будто, ни дыхания — не разобрался с испугу, тогда я еще трепетал и боялся. Но мне нужен был он! Старого дружка своего я узнал по телефону (да и кто еще на такие трюки способен?), звоню ему домой, Жанна отвечает. А я голос изменил…
— То есть вы уже задумали убийство?
— Да я ж думал, что убил ее, скрываться надо, но напоследок… В общем, эта одержимая духами доложила: и муж, и брат в «Страстоцвете». Я выскочил во двор к машине и по внезапному холоду понял, что бегаю раздетым. Ну, поехал в театр, послал Гаврилу куда подальше, оделся.
— В шесть часов вы подъехали к «Страстоцвету»?
— Подъезжаю. По ступенькам спускается «настоящий мужчина» с красным кейсом. Я сработал правой, всю силу вложил, он упал, кейс раскрылся.
— И вы увидели много-много долларов.
— Да, ослепительное зрелище. Я захлопнул кейс, хотел вырвать — шиш! Мертвая хватка. Человек без сознания, а за денежки держится. Ну, запихнул его в машину и рванул на предельной скорости.
— Вы не видели Борю?
— Нет, к сожалению. Все бы обернулось, наверно, по-другому… А, что теперь сожалеть! Куда-то я мчался, сообразил — Устьинский мост. Съехал вниз… темно, тихо. Горячка отпустила меня — и тут закралась в голову фантастическая идея. Я ведь был уверен, что на мне убийство жены. Добить ублюдка, забрать доллары… но дальше? Ведь меня объявят в розыск.
— Дальше в Америку. Ведь паспорт и виза были при нем?
— А деньги? Как бы я провез доллары?
— За взятку у нас теперь…
— Да ведь чертами лица мы на редкость непохожи (вот волосы темные и карие глаза, да). Непохожи, а купить грим, парик — не успеваю на рейс. В общем, эти заграничные мечты я пока оставил и решил, так сказать, уйти в небытие. Обреченный любовник начал подавать признаки жизни, я добил его гаечным ключом, до неузнаваемости изуродовал лицо, обменял одежду, стер свои отпечатки и сбагрил труп в воду.
— Он был еще жив.
— Не важно!
— У парапета произошла борьба?
— Я попозже имитировал, потоптался в его сапогах, постарался его следы оставить. Вдруг вижу: мой ключ на тротуаре валяется, видно, выпал из куртки, когда я тело поднимал. Чисто машинально сунул в карман пальто.
— И все же на что вы надеялись? Существует процедура опознания трупа.
— На Дашу — она должна была опознать.
— И она согласилась бы помочь человеку, убившему ее сестру?.. А, вы придумали…
— Придумал, все продумал, пока бизнесмен пребывал в обмороке. Он — понимаете, он! — убил Марину, а я всего лишь отомстил за нее. В эту версию девочка поверила бы, она мне всегда безоговорочно доверяла.
— За это впоследствии вы ее и…
— Да ведь рука-то дрогнула! — Алеша расхохотался и прикурил от свечки (ни на мгновение, однако, не выпуская пистолет из правой руки). — Итак, дело сделано, я свободный человек с деньгами и документами.
— А Боря? Когда подключился Боря?
— Тогда же, только я об этом не подозревал.
— Он видел, как вы убиваете…
— Нет, нет, все гораздо фантастичнее. Но — потом. Я, конечно, сразу позвонил домой договориться с Дашей. Однако ответила мне ожившая жена.
— Даша, придя из института, услышала только последние слова сестры: «Запомни Зеленый Камень».
— Да, мы быстро договорились, я начал прямо с долларов — по-честному: пополам. За это она обещала «опознать» меня, дала здешний адрес: дом с дракончиком. Символично, правда? Ключи я, естественно, позаимствовал. И назначила встречу в метро.
— Она вас боялась.
— Надо думать. Я купил хозяйственную сумку (у бизнесмена в карманах обнаружилось пятьсот «законных» долларов и двести пятьдесят тыщ наших), честно переложил половину денег.
— И парик с гримом купили?
— Это позже, пришлось действовать.
— А почему именно такой образ — старик?
— Легче всего загримироваться и безопасней… кто на пенсионера подумает? Я вас запутал, признайтесь.
— Запутали. Но тогда в метро вы явились в своем истинном обличье?
— Так труп еще не всплыл. Не могу об этом вспоминать!
— Об убийстве?
— Да ну. О встрече в метро. Невыносимо, непостижимо! Я неудачник.
— Для меня непостижима Манон Леско! — вырвалось у Валентина.
— Как?.. О, верный образ, вы поняли. Натура чувственная, умеет любить без оглядки, да! Но папочкина струя, так сказать — деньги. Будь они прокляты! Я их не люблю, честно.
— Хладнокровнее надо к ним относиться. А вы боитесь, ненавидите — обратная сторона любви.
— А, ладно. Я отдал ей сумку, она впорхнула в подскочившую электричку, я двинулся на выход, хлынула толпа, кто-то вырвал у меня кейс и исчез за аркой… Я бросился в толпу, некий мужчина бежал впереди с кейсом… за ним, на эск