— Я вообще не подозревал, что он умеет обращаться с этой машинкой.
— Странно.
— Ну, я начал выговаривать (папаша с дочкой уже сгинули): никчемный ты тип, ничего, кроме своей музыки, знать не хочешь и т. д. А он похвастался: я сам, мол, компьютер освоил! Наверняка мать помогла. Все подпольно, все тайком от меня…
— Вика умела?
— Не знаю, но теперь никому не верю! Я поднялся наверх и поставил на программу «преферанс» (оказалось, он по-тихому поигрывал) «аудит».
— Чего ты, собственно, боялся — что твои домашние ознакомятся со сценарием «Египетских ночей»?
— А, рассвирепел из-за девчонки. Просто хотел, чтоб он убрался из Молчановки.
— А из-за чего вы поссорились с Викой утром в среду?
— Пойду освежусь, — неожиданно заявил Самсон и исчез.
Я понял, что коснулся некоего нерва этих сумасшедших событий… Если от своей подруги ранним утром субботы он отправился не в Молчановку, как утверждает, а сюда? Крутой разговор (в продолжении той ссоры?) с Викой, которая провоцирует мужа на убийство. Появление мальчика, борьба, побеждает взрослый… Затем убийца заметает следы, переносит трупы в ковре в машину, увозит и закапывает… понятно, не в Молчановке… в каком-то укромном уголке Подмосковья.
А по-умному ему и надо бы переправить трупы на дачу и свалить убийство на профессиональную шайку грабителей… Господи, вообще не трогать! Взломать замок квартиры, имитировать ограбление. Самсону в уме не откажешь… Тут он явился, в махровом халате, с мокрой головой, длинные пряди прилипли к лысине. Вид мрачный и решительный, да я его не боюсь!
— Что она тебе наговорила про нас?
— Вика?
— А от кого еще ты мог узнать про ссору?
— От нее, — соврал я. — Рассказывай, сверю ваши «показания».
8
Ночной клуб «Артистико» — некий частный аналог Дома кино и расположен неподалеку, в переулке за Тверской; киношники курсируют туда-сюда, тем более что местный бар работает круглосуточно. Именно здесь во вторник утром мне посчастливилось встретиться с Каминской; на мой зов по телефону она примчалась мгновенно; конечно, «в курсе», глаза горят, платиновые волосы дыбом стоят, ноздри раздуваются от аромата сенсации; только помела не хватает. Да, да, вчера она виделась с Самсоном и он ей все рассказал.
— Что «все»? — поинтересовался я; у стойки американизированного бара я пил кофе; она — ледяную кока-колу; Москва была заворожена жарой.
— Что Виктория с сыном убиты.
— Убиты? Он сказал?
— Это мое предположение. Куда еще они могли деться?
— И кто же, по-вашему, убийца?
Кристина передернула плечами, пробренчав стекляшками разномастных бус на плоской груди, и отделалась газетным штампом:
— В столице каждый Божий день совершаются десятки преступлений.
— Да, из хулиганских побуждений, корыстных, сексуальных, наконец, по пьяному делу.
— Не годится! Бульварщина. В нашем деле — возьмете меня в подручные? не пожалеете! — в нашем деле мотив гораздо страшнее и оригинальнее, поверьте моей профессиональной интуиции.
— Вы работали в уголовной области?
— Только в художественной, так сказать. Но она всего стоит. — Журналистка улыбнулась тонкими сиреневыми губами. Чем она пленила сценариста? Ультрасовременным шиком, откровенно вульгарным, что даже как-то располагало к ней — дешевое вино, но крепкое, видно по этикетке. — В искусстве есть все.
— Тривиально, но любопытно. — Я действительно начинал ей верить. — Главные действующие лица — люди искусства.
— Вот именно. Отсюда — повышенная эмоциональность, экзальтации, галлюцинации…
— Это вы про Самсона?
— Я рассуждаю теоретически — о почве, на которой могло быть совершено преступление. Вы же не станете отрицать, что Виктория привлекала мужчин творческого типа.
— Вы думаете, я настолько близко знал ее?
— Еще стакан кока-колы! — приказала журналистка бармену. — Думаю, что близко.
— Вам что-нибудь Самсон говорил?
— Я наблюдала за вами в ночном клубе.
— Зачем? Чтоб мужу донести?
— Мне не нравится этот глагол!
— Уверен, вы сказали ему, что Вика уехала со мной.
— Кажется, я не давала клятву хранить ваши тайны.
— Какие там тайны… просто подвез старую приятельницу. Но если, по вашему тонкому замечания, почва для преступления была подготовлена — любое неосторожное слово могло ускорить катастрофу.
Кристина в великом возбуждении завертелась на высоком табурете; говорили мы почти шепотом.
— Вы знаете Василевича?
— Знаю. Жуткий ходок. Он сидел за столиком с Викторией.
— Я их заметил не сразу. Не помните, она с ним в клуб пришла?
— Пришла с ним, а ушла с вами. Он удалился где-то около одиннадцати. При чем здесь Василевич?
— Вы говорили о «почве искусства». Зачем режиссеру два сценариста?
— Может, Василевич был нужен ей как мужчина.
— Тем более он замешан… Расскажите о своих наблюдениях той ночью.
— Они явились около десяти… Любавская, ну, вы знаете, маленькая, немолодая, неказистая, была в шикарном, цвета золота, платье, почти голая. В общем, подать себя она умела. Заняли столик, оживленно переговариваясь… можно сказать, шушукались, склонившись друг к другу. И покуда он заказывал кельнеру бокал шампанского…
— Для себя?
— Для нее. Он, по-моему, в тот вечер не пил. Она вдруг, не улыбнувшись, махнула рукой, точнее, пошевелила пальцами — и возникли вы.
— Кристина, вы дьявольски наблюдательны.
— Говорю же — профессионал. Тут окончилась пляска чертей и к вашему столику подвалил один из Мефистофелей в маске.
— Борис Вольнов.
— Да? На минутку. Вскоре сценарист встал, Виктория тоже. Я решила, что они уходят вместе, но она вернулась к вам.
— Все так и было. Василевич познакомил Вику с актером как с претендентом на главную роль в «Египетских ночах». Чем она осталась недовольна… узнаю ее самостоятельность и хватку. Борис отошел, мы втроем бегло обсудили его достоинства…
— Правда великолепный актер, — вставила Кристина. — Несправедливо, что не ему присудили приз за «Страстотерпцев» — так я и написала в своем обзоре.
— Что ж, в киношной тусовке, да как и в любой другой, все заранее распределено.
— Приз должен был достаться Вольнову, все знали, — донесла журналистка в упоении. — Но он разругался с председателем жюри, случайно получилось. Это настоящая мафия…
— Да, да, согласен. Вернемся к «нашим баранам». Василевич собрался уходить, сославшись на какие-то дела. Вика сидела в глубоком раздумье, вдруг встала вместе с ним. «Сейчас приду», — и вернулась через минуту. «Пригласила протеже Василевича завтра на дачу. Надо к нему присмотреться». И меня пригласила, по делу. Она придавала такое значение этой встрече с продюсером, что…
— Что только смерть помешала бы ей явиться, — закруглила журналистка мой словесный период афоризмом из боевика. — Итак, возле героини крутилось пятеро претендентов. Настоящий убойный детектив!
— Пятеро?
— Вы, Василевич, Вольнов. Мужа исключаете?
— Наоборот! Кто пятый?
— Думаете, продюсер прекрасному Самсону полтора миллиона отвалил бы? Нет, уж скорей его роковой Далиле.
— Поворот перспективный, — задумчиво согласился я. — Еще кофе и кока-колы, Жорж! — Бармен, давний знакомый, перешедший сюда из Дома кино, подмигнул и усмехнулся одновременно, перекосивши физиономию. — Но наш Самсон под колоннами устоял, а вот бедная Далила…
— И сына за собой увлекла, — констатировала Камиская хладнокровно. — Инфернальная женщина.
— Ну, не надо демонизировать…
— Надо, Николай Васильевич! Только в таком, адском отблеске, вы что-то увидите и поймете.
Она зловеще ощерилась сиреневым, как у покойницы, ртом. И эта туда же! Обе женщины — Танюша и Кристина — ощущали ход событий в мистическом уклоне, но с противоположных точек зрения. Я решительно отбросил пресловутую, с истерическим привкусом, «женскую интуицию».
— Что ж такого Самсон вам про жену наговорил?
— Не в этом дело. Я сужу о человеке по его творчеству — вот главный критерий. Бешеные страсти, эротика и кровь.
— Ну уж нет! Никакой «чернухи» и «порнухи» — у Виктории в высшей степени развито чувство меры и гармонии.
— Опасное сочетание: ледяной разум и подпольный огонь. Вы ее любили? Сознайтесь.
— Это было слишком давно и уже не имеет значения, — отмахнулся я рассеянно, тут же поймав себя на мысли: «А Ванечка? Ужасен мир, где все связано, повязано тугой удавкой на горле…» — Поговорим лучше о романе «первой свежести». Извините за нескромность — когда вы сошлись с Самсоном?
Прежде чем ответить, она задержалась взглядом на верзиле Жорже; тот отвернулся.
— Не извиняйтесь, я сама предложила вам сотрудничество. Это произошло в прошлую среду.
В тот день, когда Любавские поссорились. Горячо!
Кристина продолжала:
— Знакомы — издали, так сказать — мы были давно. Когда-то я даже брала у него интервью. «Горячее лето» помните? И вот в среду случайно столкнулись здесь — вот за этой стойкой.
Ага, понятны «ужимки и прыжки» многоопытного сердцеведа Жоржа.
— Самсон пил?
— Ну… выпил. Он был нервный и страстный. Мы поехали ко мне.
— Вот это быстрота и натиск! Прошу прощения.
— А если это любовь? — Вновь бледно-сиреневая улыбочка (или усмешка?). — Люди, умудренные испытаниями, потерпевшие крах в жизни, имеют право на свои маленькие радости. Таково мое кредо.
— Понятно. Самсон сказал, что потерпел крах?
— Я говорю о себе. Сейчас я живу в состоянии развода.
Где-то я уже слышал эту дурацкую фразу… Ах да, Василевич — в том же состоянии. И я когда-то был, давно. Все есть, были или будут, везде у нас разлад, распад, развод.
— Вы дали Самсону ключ от своей квартиры?
— Ну и что? В субботу кончались его обязанности надсмотрщика над строителями, и мы договорились, что он приедет ко мне на всю ночь.
— Долго же ему пришлось ждать.
— Я рассчитывала вырваться пораньше, но программа была довольно забавная.