В конце октября Ундриц и Хегг составили свое экспертное заключение. Данный документ формально выходил за рамки обычной экспертизы. Экстраординарная личность Ундрица, во многом выдающаяся, наложила свой отпечаток на это заключение – скопление научных лабораторных изысканий и их результатов. Подобный документ требовал глубочайших научных знаний не только от составителей, но и от читателей. Хегг пытался резюмировать результаты, чтобы следствию стали ясны выводы этого высоконаучного исследования. В целом оно содержало следующую информацию. Следы крови – человеческие и, весьма вероятно, мужские. Следы старше 1 месяца и моложе 8 месяцев. С кровью во многих местах смешаны клеточные ядра, происходящие из печени.
Когда Корню и Морио держали это заключение в руках, у них уже имелись результаты и других отдельных исследований, которые Хегг заказал в Женеве (в частной фирме, где был спектрограф) и во Франции (поскольку в Швейцарии не было возможности провести компетентную баллистическую экспертизу). Хегг лично свел воедино результаты этих сторонних экспертиз. Сравнительное исследование показало, что пуговица, найденная на месте преступления, и застрявшие в ней нитки совпадают с пуговицами и текстильными волокнами на пальто Пьера Жакку. Но особенное значение придавали все же экспертизе крови и клеток печени.
Прокурор и судебный следователь видели теперь следующую картину. Вечером 1 мая 1958 г. Пьер Жакку в сером костюме и синем габардиновом пальто взял свой марокканский кинжал с ножнами и прикрепленным к ним шнуром и пистолет калибра 6,35. Он сел на велосипед, который недавно поставил на учет в полиции, и незамеченным подъехал к дому Цумбахов в План-лез-Уат. Мотивов у него могло быть несколько. Например, запоздалая месть Андре Цумбаху, которого Жакку по-прежнему винил в том, что Линда Бо разорвала все отношения с ним. Подозреваемый, вероятно, также желал вернуть себе фотографии обнаженной Линды Бо и свои письма Андре Цумбаху, причем готов был при необходимости применить силу. Шарль Цумбах находился дома один, он проводил Пьера Жакку в комнату сына, чтобы гость там дождался прихода Андре. Жакку стал искать документы, Шарль Цумбах услышал шум и застал его за тем, что тот обыскивает комнату Андре. Жакку четырежды выстрелил в Цумбаха, чтобы тот не объявил его вором и не опозорил публично. Неожиданно появилась жена Цумбаха. Жакку бросился на нее, но услышал крики умирающего Цумбаха и вернулся в комнату Андре. Хозяин еще был жив, а Жакку уже расстрелял все патроны, и тогда он в сильном возбуждении несколько раз ударил Цумбаха кинжалом, при этом задев печень жертвы. Жакку сунул кинжал острием вверх в левый карман своего пальто, где находились ножны и шнур, и запачкал карман, ножны и шнур кровью жертвы, в которой оказались и клетки печени Цумбаха. Затем он выбежал из дома и сел на велосипед, оставив следы своих рук, запачканных кровью, на седле, на руле и других деталях велосипеда. От пальто оторвалась пуговица и упала на землю. Жакку скрылся. Чтобы не потерять кинжал во время езды, он переложил оружие в левый внутренний карман костюма. Так появились следы крови и порезы ткани. В гараже Жакку тщательно вымыл руки и кинжал, не обратив внимания на пятна крови на шнурке, прикрепленном к ножнам. Моющая жидкость проникла внутрь рукоятки кинжала и вызвала появление ржавчины. Отсырели и ножны кинжала, отчего внутри возникла плесень. Жакку не заметил многочисленные следы крови на своей одежде и велосипеде, но их можно обнаружить только под лупой. Жакку приготовил пальто для Красного Креста, костюм отдал в чистку, напрасно надеясь таким образом удалить все следы. От оружия избавился. Кинжал сохранил. Вероятно, эта вещь была связана с определенными воспоминаниями.
19
22 ноября 1958 г. Жакку доставили в женевский Дворец юстиции в кабинет следователя Морио. Согласно статье 148 Уголовно-процессуального кодекса Женевы, все стороны процесса – обвинение, обвиняемый и защита – должны быть ознакомлены с предварительными результатами следствия. Сторонам предоставляется возможность обсудить полученную информацию и в ходе дискуссии выработать свою позицию и линию поведения. Так, 22 ноября Пьера Жакку проинформировали о результатах исследования крови и призвали к ответу. После первого допроса Жакку все больше склонялся к пассивному, вялому сопротивлению, он стал похож на собственную тень, его мучили приступы вегетососудистой дистонии и слабости. Жакку лишь твердил, что «его обвиняют в преступлении, которого он не совершал и вообще не имеет к нему никакого отношения. Его все это не касается, и сказать ему нечего».
Подобное поведение действительно могло свидетельствовать о его невиновности. Такова бывает реакция на чудовищную неправду, на ужасную ошибку правосудия. А могло быть и поведение преступника, который сам не в силах осознать, что совершил, и оттого, защищаясь, настаивает на своей полной невиновности. Жакку был натурой чувствительной, тонкой, мог, в ужасе от самого себя, просто дистанцироваться, отогнать мысль, что мог такое совершить. Однако никакие нервные срывы, никакая слабость не заглушили его четкого юридического мышления, ясного здравого смысла опытного правоведа. Жакку выбрал себе трех адвокатов – А. Дюпона-Виллемена и Р. Николе из Женевы, но прежде всего – Флорио из Парижа, на тот момент самого известного, но и самого неоднозначного адвоката Франции, специалиста по уголовным делам. В связи с дискуссией сторон у Жакку было право потребовать, чтобы экспертиза кровавых следов была перепроверена или заново проведена другими специалистами. Если Пьер Жакку был полностью уверен в своей невиновности, ему бы самое время воспользоваться этим правом. Но он этого не сделал. Заявил, что больше не станет высказываться по поводу предварительных результатов следствия, и вообще это следствие – заговор против него, дело сфабриковано, обвинения – фальшивы, а он, Пьер Жакку, докажет свою невиновность на первом же судебном заседании перед лицом общественности. И более ему добавить нечего.
Корню не поверил обвиняемому. Жакку наверняка боялся любой новой экспертизы, потому что вина его была бы лишь подтверждена. Он подозревал, что Жакку отказывается от новой экспертной комиссии потому, что намерен на суде всех удивить и представить своих экспертов, у которых не было возможности провести новую экспертизу; они знакомы с делом лишь теоретически, и оттого их заключение не грозит подсудимому никакой опасностью. Если грамотно все устроить, то эти эксперты могли бы опровергнуть исследование крови, выполненное Ундрицем и Хеггом, тогда бы и присяжные засомневались в виновности Жакку.
У Корню была лишь одна возможность противодействовать такому замыслу: пригласить в суд экспертов, которые проверили бы и подтвердили заключение Ундрица и Хегга. В тот момент Корню и сам сомневался в достоверности любых гематологических исследований. Но поскольку по женевскому праву судебный следователь мог информировать общественность о ходе следствия, с ноября 1958 г. в печати появился целый ряд публикаций об исследованиях Ундрица и Хегга. В этих материалах мало говорилось о собственно методах исследований крови, однако авторитет такого гематолога, как Ундриц, несомненно, привлек к процессу международное внимание. Общественность забеспокоилась. Среди гематологов и криминалистов разных стран были и противники Ундрица, и его недоброжелатели, которые впоследствии упрекнут сторону обвинения в том, что к следствию допустили ученого, не являющегося специалистом в криминалистике. Следствие могло убедиться, что те неожиданные эксперты, которых, вероятно, вызовет защита, выдвинут свой главный аргумент против заключения Ундрица и Хегга: исследование следов крови под микроскопом еще полвека назад было признано криминалистами недостоверным и невозможным. На присяжных подобное заявление непременно подействовало бы.
9 января 1959 г. Корню поручил Морио собрать консилиум из троих новых экспертов, которые определили бы точно, насколько методы Ундрица и Хегга научны и достоверны. 19 марта Морио уполномочил троих профессоров проверить достоверность методов и экспертного заключения Ундрица и Хегга – Поля Моро из Льежа, Х.Е. Бока из Марбурга и Альберта Альдера из Ааргау. Швейцарских специалистов в этой команде не было, их полностью исключили, чтобы избежать обвинения в предвзятости. На сей раз Морио не рассчитывал на случай или на выводы Хегга, он прибегнул к стороннему объективному рассмотрению.
Поль Моро, импульсивный человек лет пятидесяти, с богатой мимикой, в 1959 г. принадлежал к числу самых авторитетных судебно-медицинских экспертов Европы. В 32 года он уже считался экспертом по криминалистике и в Льеже, и за его пределами. Его специализацией была серология. Он один из немногих воспринял и освоил метод Кумбса как новую возможность определения человеческой крови. Если и был тогда в Европе специалист, способный подтвердить выводы Ундрица о человеческой крови при помощи признанных биологических методов, будь то метод Уленгута или проба Кумбса, то именно Моро.
Следователь Морио, вероятно, принял во внимание следующее: если утверждение Ундрица о наличии клеток печени в следах крови и правильное, то это еще не доказывает, что это клетки именно человеческой печени. Отличить под микроскопом клетки человеческой печени от клеток звериной было нельзя. Поэтому Морио так важно было удостовериться, что клетки печени обнаружены в следах именно человеческой крови.
Профессор Х.Е. Бок был терапевтом в университетской клинике Марбурга и уже много лет практиковал новые методы диагностики болезней печени, в том числе пункцию клеток печени, то есть извлечение микроскопического образца клеток печени у пациента при помощи специального «перфоратора» путем прокола брюшной стенки. Бок исследовал уже колоссальное количество клеток печени и мог, конечно, подтвердить, обнаружил ли Ундриц действительно клетки печени или другого органа.
Профессор Альберт Альдер был гематологом, специалистом по всем доступным на тот момент методам исследования крови, в том числе занимался определением старения лейкоцитов.