оротки, которые были смешаны со следами крови на пальто. С явным волнением он наблюдал за реакцией и ждал результата. Докажет ли этот результат, что новый, революционный подход Ундрица – не шарлатанство, а серьезный научный метод?
Первые результаты были готовы минут через десять. Действие сыворотки уменьшилось с 1:256 до 1:64, то есть на две ступени. Это был верный признак того, что в следах крови содержалась именно человеческая кровь, но еще не могло служить доказательством. В 13.20 Додинваль провел тест не запачканных кровью фрагментов ткани, и выяснилось, что ткань сама по себе снижает степень действия сыворотки Кумбса на одну ступень – с 1:256 до 1:128. Данный показатель учли при подсчетах, значит, сила сыворотки, смешанной со следами крови, понизилась лишь на одну ступень. Этого было слишком мало, чтобы что-либо утверждать. Ученые засомневались, забеспокоились. Неуверенность исчезла, когда Моро между 14.00 и 14.20 исследовал фрагменты подкладки пальто Пьера Жакку со следами крови и без них. Ткань подкладки почти не вызывала уменьшения силы сыворотки Кумбса. Лишь незначительное отклонение при разжижении 1:256, но здесь сила сыворотки уменьшилась не более чем на полступени. Напротив, сыворотка, cмешанная со следами крови с подкладки пальто, утратила свою силу до степени 1:64. Уже на стадии 1:32 агглютинация была едва заметна. Даже с учетом того, что сам материал подкладки хотя и весьма ограниченно, но ослаблял действие сыворотки, все равно произошло уменьшение на три ступени. Этого было достаточно, чтобы определить наличие человеческой крови.
Остальное – уже эпилог. В 18.30 были завершены последние эксперименты, и Моро записал: «Пятно на подкладке габардинового пальто – это человеческая кровь». А также: «Кровавое пятно на габардиновом пальто, весьма вероятно, человеческого происхождения. Слишком ограниченное количество исследуемого материала не позволяет сделать более однозначное заявление».
Моро, конечно, осознавал, что результаты его проверки могут быть расценены как недостаточные для доказательства вины подсудимого. Адвокаты Пьера Жакку заявят: допустим, пятно крови на подкладке на задней части пальто их подзащитного – человеческая кровь. Но это еще не доказывает, что и прочие следы крови на пальто, в том числе в кармане и на шнуре от кинжальных ножен, где обнаружены клетки печени, также человеческого происхождения. Однако Моро, как ученому, стало ясно, что любое дальнейшее исследование оставшихся еще пятен крови на пальто не даст никакого более четкого результата.
Зато теперь Моро был убежден в надежности метода Ундрица и в результатах исследования своего коллеги и его заключениях. Кроме того, у него был богатый опыт участия в судебных процессах, и он предполагал, что защита прибегнет к обману и очковтирательству. Моро и его коллеги теперь были к этому готовы, и в доказательствах, подтвержденных профессором Ундрицем, были уверены.
Через несколько недель, 22 июня, Моро, Бок и Альдер подвели итог своей работе такими словами: «Мы подтверждаем тщательное и добросовестное исследование экспертов Ундрица и Хегга. Мы с уверенностью определили наличие человеческой крови, смешанной с клетками, которые точно не являются клетками крови, но одного из внутренних органов».
Конечно, правы были те критики, которым впоследствии в этой окончательной формулировке не хватало уверенности в том, что новый метод и его единичная частичная проверка и подтверждение не вполне достаточны для однозначного, компетентного юридического решения. Однако для Корню и Морио сомнений больше не было: против Жакку можно выдвигать обвинение. Морио желал проверить еще лишь один вопрос. Наличие человеческой крови и клеток печени было неопровержимо доказано, а вот кинжал – мог ли он при ударе извлечь из тела Цумбаха клетки печени? Версия Хегга с гравировкой на клинке оказалась несостоятельной.
В этой связи после «высокой комиссии» были предприняты несколько экспериментов в Марбурге, Базеле, Льеже и Женеве. Хегг лично достал печень на скотобойне и наносил пробные удары, однако толку от этого было мало, поскольку следственный эксперимент не соответствовал обстоятельствам преступления. Ответ, который мог быть сочтен за доказательство, нашел Ундриц. При изготовлении препаратов для гематологического исследования у него оставалось еще большое количество клеток печени, если печень до этого была обескровлена. Сначала Цумбаху был нанесен удар в аорту, так что жертва уже истекла кровью, когда кинжал ранил печень. На основе этого можно предположить, что при ранении обескровленной печени ее клетки останутся даже на совершенно гладком ноже. В доказательство Ундриц провел эксперимент на обезьянах, которым под общим наркозом вскрыл аорту, и они умерли от внутреннего кровотечения. После их смерти он проткнул их печень острым гладким металлическим прибором через шкуру животного, через плотное сукно, сложенное вдвое, и через хлопчатобумажную ткань. После извлечения прибора, даже после прохождения всех этих слоев, на его острие оставались клетки обескровленной печени.
Так обвинение получило полную доказательную базу. Отсутствие или наличие клеток печени на одежде убитого в местах порезов кинжалом более, видимо, никого не волновало. Впоследствии выяснилось, что защита еще могла за это зацепиться, как и за сомнение, являлся ли кинжал Жакку орудием убийства. Морио в этом вопросе удовольствовался осторожными заключениями докторов Франца и Оберштега, но более всего – мнением Хегга. Тот в собственной «генеральной экспертизе» на основании проведенных им опытов назвал кинжал орудием преступления.
2 ноября Корню зачитал в Женевской прокурорской палате обвинение, выдвигаемое против Пьера Жакку. Он потребовал, чтобы Жакку предстал перед судом присяжных по обвинению в убийстве и в покушении на убийство. Обвиняемый выкрикнул: «Эти обвинения – недоразумение; это позор, бесчестие. Я невиновен. До последнего своего часа я буду утверждать, что невиновен. До конца дней моих стану протестовать против этого юридического преступления!» Жакку это не помогло, даже несмотря на поддержку врачей. 18 января 1960 г. в женевском Дворце юстиции состоялось первое заседание суда присяжных по обвинению Пьера Жакку в убийстве. Председателем суда был судья Бард. Среди присяжных – четыре домохозяйки, одна фабричная работница, один ювелир, несколько государственных служащих, ремесленников и рабочих. Для Женевы это был процесс века.
20
Судебный процесс, основанный на косвенных уликах, крупнейший в послевоенной криминалистической истории Женевы, с первых дней предъявил миру нагромождение доказательств против Пьера Жакку. На длинном столе вдоль одной из стен Пьер Хегг аккуратно распределил все обвиняющие улики – от велосипеда до пальто, от потерянной пуговицы до кинжала.
Сколько свидетелей в период с 18 января до 4 февраля прошли через этот суд и отвечали на вопросы судьи Барда – никто не представил ничего нового, не подтверил алиби обвиняемого, ничем не опроверг обвинения, но и не предъявил никаких новых отягчающих свидетельств или улик. Никто не видел Жакку ни по пути к дому Цумбахов, ни по дороге обратно в Женеву. Никто не мог с уверенностью объяснить страшное преступление, в котором обвиняли Жакку, вообще никто ни в чем не был уверен. Постоянно ощущалось сомнение во всем – в доказательствах, в реконструкции преступления, в обвинении. Неизменно снова и снова возникал вопрос: неужели такой человек, как Пьер Жакку, вооружившись пистолетом и кинжалом, мог отправиться ночью на велосипеде в План-лез-Уат? Жакку совершил эту поездку, желая отомстить чловеку, который якобы увел у него возлюбленную, или отнять компрометирующие документы? Мыслимо ли, чтобы Жакку, случайно встретив впервые пожилого человека, зверски искромсал его, имея в виду, что подобный способ убийства поведет следствие по ложному пути и заставит заподозрить бывшего служащего Иностранного легиона? Все может быть в этом мире. Куда только не заведут измученного, психически сломленного человека его демоны! А сомнения все равно оставались. И тем усерднее обвинение выдвигало тщательно подготовленные технические и научные доказательства, чтобы они день за днем бросались в глаза всем участникам процесса.
Между 27 и 29 января в суд были вызваны Хегг, Ундриц, Моро, Альдер и Бок, а с ними – судебные медики Навилль, Франц и Оберштег, чтобы представить научную доказательную базу обвинения. Никто лучше самого Жакку и его адвокатов не знал, что судьба подсудимого зависит от экспертизы следов крови, от заключения, являлся ли кинжал орудием убийства. Защита подготовилась и, как полагали многие, надежно вооружилась.
Она привлекла на свою сторону и представила в суде четырех экспертов, которые, по расчетам адвокатов, должны были подорвать доверие к профессору Ундрицу и его исследованию. Это были, как и эксперты со стороны обвинения, не швейцарские специалисты. Главный адвокат Жакку, Флорио, пригласил двоих французов. Один из них был доктор Роже ле Бретон – судебный медик и серолог из Парижа, невысокий, говорливый человек лет сорока, безусловно, опытный в сфере классической серологии и в ее исследовательских методах, а также участник многочисленных криминалистических исследований. Однако ле Бретон был весьма честолюбив и тщеславен, и оттого часто позволял втянуть себя в очередное дело, в котором либо недостаточно смыслил, либо не был к нему подготовлен.
Второй эксперт по линии защиты заслуживал уважения хотя бы в силу своего возраста – профессор Морис Мюллер, директор Института судебной и социальной медицины в Лилле. Именно он в 1946 г. предпринял первые шаги по улучшению метода Уленгута. Его не подстегивало ни тщеславие, ни честолюбие; им руководило убеждение старого человека, что судебную серологию требуется оградить от проникновения чужаков вроде Ундрица.
Женевский адвокат Пьера Жакку Раймон Николе тоже позаботился об участии специалистов и заручился поддержкой двух австрийских ученых – профессора Антона Веркгартнера, директора Института судебной медицины в Граце, и его главного врача Вольфганга Мареша. Веркгартнеру, как и Мюллеру, было за шестьдесят, он был высоким, седовласым и весьма солидным. Веркгартнер был последователем знаменитой венской школы, и австрийская судебная медицина была ему многим обязана. Еще в 1920-х гг. он понял, какое значение имеет для криминалистики и правосудия определение групп крови. Веркгартнер стал одним из первых применять в криминалистике метод Уленгута на микроскопическом уровне для изучения следов крови, подлежащих исследованию только под микроскопом. Мареш, почти на 30 лет моложе, стал его учеником и последователем в области серологии.