Хебергер и двое его сотрудников, Клюг и Буркерт, начали с обычной в таких случаях процедуры: опросили всех в Райхельсхофене – от самого Фридриха Линдёрфера до тех, кому Лина шила одежду. Никто не видел пропавшую с 10 мая. Но поначалу и Хебергер придерживался версии, что она куда-то уехала, и если речь вообще идет о преступлении, то совершено оно могло быть где-то в пути. Лина Линдёрфер была объявлена в федеральный розыск. К сообщению о розыске прилагался рентгеновский снимок ее увечного бедра. Все газеты в Средней Франконии опубликовали сообщение о розыске. Имя и описание пропавшей появилось в федеральном разыскном бюллетене. 19 июля для ускорения поисков из Ансбаха во все полицейские участки в ФРГ через телетайп был разослан запрос о помощи. В редакции газеты «Дома и вдалеке» выяснили адреса потенциальных женихов Лины, которые отвечали через газету на ее объявления. Всех мужчин по списку проверили, но это не дало никаких результатов, как и прочесывание Райхельсхофена и его окрестностей со служебными собаками. Предположили, что Лину мог убить незнакомец, с которым она уехала, а тело ее сбросить или утопить в одном из окрестных водоемов. Проверили и водоемы, с надувными лодками и водолазами – опять без всякого результата.
У Хебергера возникло подозрение, которое сначала и ему самому казалось абсурдным. Ему не давали покоя показания жителей Райхельсхофена – многие всерьез обращали внимание на враждебность, с какой к пропавшей женщине относились в семье ее брата. Сестры Лины, посещавшие родительский дом, подчеркивали, что их брат Фридрих стремился любой ценой завладеть комнатами Лины в мансарде. Он был всего лишь бочаром, небогатым крестьянином, и если бы сестра потребовала компенсацию за комнаты, заплатить ему было бы нечем. Очевидно, он просто задался целью выжить ее из дома путем издевательств. Фридрих и его семейство запирали от Лины дрова, выставляли под дождь ее велосипед, забирали себе ее участки в саду. Стало известно, что брат угрожал сестре: «Подожди, придет время – вышвырну тебя на улицу. Рада будешь унести ноги». В кухне пропавшей Хебергер обнаружил записи малограмотной Лины о ее взаимоотношениях с семьей брата. Например: «1960. 5 февраля он сказал выбьет мне все зубы», «5.3.61… хочет выбросить мои вещи». Стоило ли искать женщину по всей Западной Германии, если тайна ее исчезновения – здесь, в самом доме Линдёрферов? А если низкорослый, застенчивый, неловкий бочар знает эту тайну? Хебергер еще раз собрал и проанализировал все показания Фридриха Линдёрфера, его жены, детей и соседей об отъезде Лины. Никто, кроме брата, не видел, как сестра уезжает. Все пересказывали только слова Линдёрфера. И, разбираясь в этом, Хебергер сразу наткнулся на множество противоречий. Начальника местной полиции Пфлигля бочар уверял, будто не может описать ни автомобиль, в который села сестра, ни незнакомца за рулем, но через несколько дней Линдёрфер уже дал несколько описаний и того и другого. Согласно первой версии, машина стояла около пивоварни, затем бочар уверял, что на дороге в сторону Адельсхофена; потом – на дороге на Эндзее, наконец, около кузницы на углу Клаппенвег. И автомобиль был то серый, то зеленый, то желтый. Лина была одета вроде бы то в серое, без пальто, то в светлом пальто и с платком на голове.
Конечно, можно было предположить, что Линдёрфер не разглядел, не понял, забыл, растерялся. Или с самого начала врал, затем сам забывал, что он там насочинял ранее. Может, Лина вовсе не покидала дома? А если бочар убил свою сестру, не сумев выжить ее из дома, и счел убийство самым дешевым способом избавиться от нее и заполучить себе весь дом?
Хебергер отослал остатки еды из кухни Лины на экспертизу в Мюнхен, чтобы проверили на наличие яда. Никаких ядов в пище не обнаружили. Тогда он стал искать в комнатах пропавшей следы борьбы, особенно внимательно – следы крови. Но у полиции в Ансбахе не было ни средств, ни опыта для системного обнаружения и идентификации следов крови. На крышке одного старого колодца заметили несколько бурых пятен, похожих на кровь. Вырезали деревянные фрагменты. Показались подозрительными и рабочие штаны и башмаки Линдёрфера. 21 июля по распоряжению Хебергера вскрыли линолеум в комнатах Лины и переслали в лабораторию в Мюнхен. Никакой крови нигде не было. Хебергер и его сотрудники вынесли из усадьбы Линдёрферов кучу всякого хлама в надежде обнаружить следы пропавшей женщины. Напрасно! В конце июля поиски в усадьбе прекратили и снова сосредоточились на версии отъезда и убийства в пути. Проходили недели – ничего. И Хебергер во второй раз обратился к усадьбе бочара. 23 августа он и его коллеги снова появились в старом доме на перекрестке двух федеральных дорог. И опять Хебергер стал искать следы крови. Он привез с собой ультрафиолетовую лампу-детектор, которая как средство для поиска следов крови вызывала большие сомнения. На сей раз Хебергер уловил за деланым равнодушием семьи Линдёрфер нервозность и тревогу. Искали часами – никаких подозрительных следов. После 23 августа Хебергер был близок к тому, чтобы прекратить расследование и закрыть дело.
Лина Линдёрфер не первая и не последняя в Западной Германии пропадала бесследно. Десятки тысяч исчезали так же, не оставляя никаких следов. За годы национал-социализма у немцев сформировалась аллергия на государственный контроль и власть, после войны эта реакция лишь усилилась, и в ФРГ очевидна была противоположная тенденция – тотальная либерализация и отмена всякого контроля. В системе оповещения и розыска зияли дыры, через которые человек легко мог исчезнуть. ФРГ стала излюбленным местом пребывания для преступников из разных стран. Как сказал один французский бандит: «Мы сохраннее всего в стране, которую мучает совесть из-за ее прошлого». С чего бы Хебергеру в расследовании повезло больше, чем его другим коллегам? Он готов уже был сдаться, но ему не давала покоя нервозность семейства Линдёрфер. Не означало ли это, что в их доме найдутся следы страшного происшествия, если подвергнуть усадьбу планомерному тщательному обследованию? Хебергер вспомнил недавний доклад одного сотрудника в Институте судебной медицины и криминалистики в Эрлангене о современных возможностях обнаружения и исследования следов крови. Этот сотрудник, ассистент доктор Лотар Лаутенбах, утверждал, что за последние годы исследования крови шагнули далеко вперед, а ученые, полиция и криминалисты давно уже работают вместе.
27 августа Хебергер решился позвонить в Институт судебной медицины и криминалистики в Эрлангене и попросить о помощи. Если ему пришлют опытного серолога, то он убедит прокурора выдать ордер на обыск, и усадьбу бочара можно будет исследовать от кровли до подвала. Если и тогда ничего не обнаружат, значит, все, не судьба.
23
Институт судебной медицины и криминалистики в Эрлангене в августе 1962 г. одним из первых в Германии стал применять пробу Оухтерлони и метод смешанной агглютинации.
В сентябре 1958 г., в самый разгар процесса Пьера Жакку, Морис Мюллер из Лилля на конгрессе судебных медиков в Цюрихе делал доклад об «идентификации биологических продуктов иммунохимическими методами». Впервые Мюллер наглядно представил, каким образом шведу Оухтерлони в Гётеборге удалось четко вычленить человеческий или животный белок в следах крови, преодолев недостатки метода Уленгута. Метод Оухтерлони представлялся теперь таким простым, странно даже, что его не открыли раньше.
Оухтерлони пришло в голову поместить гель из агара как своего рода буфер между раствором из следов крови и соответствующей антисывороткой. Ученый нанес агаровый гель в теплом жидком состоянии на маленькую стеклянную пластинку. После остывания на ней образовался слой желатина в несколько миллиметров толщиной. Металлическим цилиндром диаметром 5 мм из этого гелевого слоя были выдавлены отверстия – одно посередине, еще четыре – вокруг на расстоянии 1 см от центрального. Во время проверки крови на ее человеческое или звериное происхождение в центральное отверстие добавили раствор из изучаемого следа крови. При этом уже было не важно, чистый это раствор или нет. В четыре окружающие отверстия поместили одновременно четыре антисыворотки – 2 раза – античеловеческую и 2 раза – антиживотную. Пластинку положили во влажную камеру при температуре 37 градусов на 24–30 часов, после чего обнаружилось, что между центральным отверстием с раствором крови и отверстием с антисывороткой протянулись четкие поперечные линии. Благодаря этим линиям стало очевидно осаждение белка в гелевой основе, что никак не могло быть уже ложно истолковано. Наоборот, в центральное отверстие можно поместить антисыворотку и провести еще множество тестов. Теперь можно было в четыре другие отверстия одновременно поместить контрольный раствор для антисыворотки из того вида крови, которому эта сыворотка противодействует, а потом – раствор из исследуемой крови и испытуемый раствор из того материала, на каком были обнаружены следы исследуемой крови.
Тест Оухтерлони занимал больше времени, чем метод Уленгута, зато давал более точный результат и наименьшую погрешность. Французские ученые Уриель, Шейдеггер и Грабар из Института Луи Пастера доказали, что линии преципитации белка в агаровом геле четко окрашиваются и могут быть сфотографированы и представлены как полновесное доказательство. В то же время французы Хартман и Туалье разработали метод применения теста Оухтерлони для мельчайших следов крови. Они проводили опыты не на стеклянной пластинке, а под объективом микроскопа, и отверстия у них имели диаметр 1,6 мм. Крошечных следов крови и капель сыворотки было достаточно, чтобы произошло очевидное осаждение белка. До 1955–1960 гг. активно использовали реакцию Уленгута и сложный тест Кумбса, после 1960 г. обратились к методу Оухтерлони. Чувствительность теста Оухтерлони была не меньше, чем у Кумбса, но проба Оухтерлони была гораздо проще и надежнее.
Еще легче и быстрее работал второй новый метод – смешанная агглютинация. В 1960 г., во время процесса Пьера Жакку, англичанин Стюарт Кайнд, руководитель биологического отделения Криминалистической лаборатории в Харрогейте, опубликовал в журнале «Природа» два эссе об одном пока малоизвестном методе определения группы крови в кровавых следах. Речь шла о феномене «смешанной агглютинации». Через год последовала еще одна публикация – самого Р.Р.А. Кумбса из Кембриджа. Соавтором называлась Барбара Додд из отделения судебной медицины Медицинского колледжа Лондонской больницы. Публикация носила название «Возможное применение принципа смешанной агглютинации для идентификации следов крови». В том же году английский журнал «Медицина, наука и закон» опубликовал доклад английской исследовательницы M. Перейра, сотрудницы серологического отдела криминалистической лаборатории столичного Нового Скотленд-Ярда «Исследование современных методов группирования высохших следов кр