«В этой высокой комнате на полках и где попало поблескивали многочисленные бутыли и пузырьки. Всюду стояли низкие широкие столы, густо уставленные ретортами, пробирками и бунзеновскими горелками с трепещущими язычками синего пламени. Лаборатория пустовала, и лишь в дальнем углу, пригнувшись к столу, с чем-то сосредоточенно возился какой-то молодой человек. Услышав наши шаги, он оглянулся и вскочил с места»[5].
«– Нашел! Нашел! – ликующе крикнул он, бросившись к нам с пробиркой в руках. – Я нашел наконец реактив, который осаждается только гемоглобином и ничем другим! – Если бы он нашел золотые россыпи, и то, наверное, его лицо не сияло бы таким восторгом.
– Доктор Ватсон, мистер Шерлок Холмс, – представил нас друг другу Стэмфорд.
– Здравствуйте! – приветливо сказал Холмс, пожимая мне руку с силой, которую я никак не мог в нем заподозрить. – Я вижу, вы жили в Афганистане.
– Как вы догадались? – изумился я.
– Ну, это пустяки, – бросил он, усмехнувшись. – Вот гемоглобин – это другое дело. Вы, разумеется, понимаете важность моего открытия?
– Как химическая реакция – это, конечно, интересно, – ответил я, – но практически…
– Господи, да это же самое практически важное открытие для судебной медицины за десятки лет. Разве вы не понимаете, что это дает возможность безошибочно определять кровяные пятна? Раскрытие преступлений всегда упирается в эту проблему. Человека начинают подозревать в убийстве, быть может, через несколько месяцев после того, как оно совершено. Пересматривают его белье или платье, находят буроватые пятна. Что это – кровь, грязь, ржавчина, фруктовый сок или еще что-нибудь? Теперь у нас есть реактив Шерлока Холмса, и всем затруднениям конец!»
Так Дойл впервые представляет своего героя читателям. Здесь и сейчас Холмса занимает идентификация следов крови, в дальнейшем он больше не будет проводить химических экспериментов с кровью; его интересы идут гораздо дальше. И доктор Ватсон скоро убедится в этом, как только поселится со своим новым знакомым в квартире на улице Бейкер-стрит в доме № 221-б.
«Видите ли, у меня довольно редкая профессия. Пожалуй, я единственный в своем роде. Я сыщик-консультант, если только вы представляете, что это такое. В Лондоне множество сыщиков, и государственных и частных. Когда эти молодцы заходят в тупик, они бросаются ко мне, и мне удается направить их по верному следу. На свете нет и не было человека, который посвятил бы раскрытию преступлений столько врожденного таланта и упорного труда, как я».
О традиционной школе криминалистики Холмс говорит в связи с инспекторами Скотленд-Ярда Грегсоном и Лестрейдом: «Он и Лестрейд выделяются среди прочих ничтожеств. Оба расторопны и энергичны, хотя банальны до ужаса».
На месте преступления Холмс говорит: «Стадо буйволов и то не оставило бы после себя такое месиво!» Следы! В детективном деле нет ничего важнее следов и умения их толковать!
С возрастающим интересом Ватсон изучает своего друга и записывает собственные наблюдения: «Знания в области химии – глубокие. Знания в геологии – практические, но ограниченные. С первого взгляда определяет образцы различных почв. После прогулок показывает мне брызги грязи на брюках и по их цвету и консистенции определяет, из какой она части Лондона». Холмс точно так же способен, наблюдая за Ватсоном, например, сделать вывод, что доктор недавно вернулся с почты на Уигмор-стрит: на отворотах брюк и на подошвах ботинок у доктора – красноватая земля, такая есть только на этой улице и нигде более в округе.
И вот, наконец – первое дело Холмса, в котором участвует и Ватсон. В заброшенном доме обнаружен труп. Это американец Дреббер из Кливленда. На стене кровью по-немецки написано слово «месть». «Он вынул из кармана рулетку, большую круглую лупу и бесшумно заходил по комнате, останавливаясь или опускаясь на колени. Один раз даже лег на пол. В одном месте он осторожно собрал щепотку серой пыли с пола и положил в конверт».
Закончив обследовать место преступления, Холмс объявляет: «Убийца – мужчина. Рост у него чуть более шести футов, он в расцвете лет, ноги очень небольшие для такого роста, обут в тяжелые ботинки с квадратными мысками и курит трихинопольские сигары. Он и его жертва приехали сюда вместе в четырехколесном экипаже, запряженном лошадью с тремя старыми и одной новой подковой на правом переднем копыте. По всей вероятности, у убийцы красное лицо и очень длинные ногти на правой руке. Это, конечно, мелочи, но они могут вам пригодиться».
Холмс поясняет свои выводы: «Первое, что я увидел, подъехав к дому, были следы кеба у самой обочины дороги. Заметьте, что до прошлой ночи дождя не было целую неделю. Значит, кеб, оставивший две глубокие колеи, очевидно, проехал там нынешней ночью. Потом я заметил следы лошадиных копыт, причем один отпечаток был более четким, чем три остальные, а это значит, что подкова новая. Кеб прибыл после того, как начался дождь, а утром, по словам Грегсона, никто не приезжал, – стало быть, этот кеб подъехал ночью, и, конечно же, он-то и доставил туда тех двоих».
«…Рост человека в девяти случаях из десяти можно определить по ширине его шага. Я измерил шаги убийцы и на глинистой дорожке, и на пыльном полу в комнате. А потом мне представился случай проверить свои вычисления. Когда человек пишет на стене, он инстинктивно пишет на уровне своих глаз. От пола до надписи на стене шесть футов.
Надпись на стене сделана указательным пальцем, обмакнутым в кровь. Я рассмотрел через лупу, что, выводя буквы, убийца слегка царапал штукатурку, чего не случилось бы, если бы ноготь на пальце был коротко подстрижен. Пепел, который я собрал с пола, оказался темным и слоистым – такой пепел остается только от трихинопольских сигар. Ведь я специально изучал пепел от разных сортов табака; если хотите знать, я написал об этом целое исследование. Могу похвастаться, что с первого же взгляда определю вам по пеплу сорт сигары или табака. Между прочим, знание таких мелочей и отличает искусного сыщика».
Ватсон так характеризует работу Холмса: «Вы сделали великое дело: благодаря вам раскрытие преступлений находится на грани точной науки».
Холмс у Дойла – ученый-криминалист, который отслеживает и анализирует всевозможные следы, обнаруженные на месте преступления, – технически, химически, биологически, и на основании этих научных изысканий уже делает выводы и реконструирует ход преступления.
Символично, пожалуй, вот что. В том же 1893 г., когда Дойл, сам измученный и уже уставший от своего героя, отправил его в пропасть у Райхенбахского водопада, в Германии вышла книга, научная, а вовсе не художественная, но как будто систематизирующая идеи и методы раннего Холмса. Это было «Руководство судебного следователя» – прагматичное пособие по криминалистике и юриспруденции. Автор книги, Ганс Гросс, сам был судебным следователем в Граце, в Австро-Венгрии, практиком, ученым-криминалистом, естествоиспытателем. Знал ли он о Дойле и Холмсе? Вряд ли. Скорее сам по себе и совсем другим путем, но пришел к тем же открытиям и выводам. Гросс начинает свою книгу с описания антропометрического метода Бертильона, рассказывает о судебной медицине, ядах, баллистике, серологии и исследовании крови, об использовании микроскопа, о применении в криминалистике химии, физики, геологии и минерологии, зоологии, ботаники. Об этом свидетельствуют названия глав. А вот подзаголовки: об исследовании волос, пыли, грязи на обуви, экскрементов, пятен на одежде. Главу о применении микроскопа Гросс предваряет такими словами: «Сколь бы ни были сегодня развиты конструкции микроскопов и сколь бы многого ни достигла нынче наука при помощи этого удивительного прибора, столь же мало используется мастерство микроскопистов судебными следователями (Гросс имел в виду криминалистов). Исследования крови, определение пятен семени и сравнение волос – вот, собственно, и все, что связывает микроскописта и следователя. Иные исследования – скорее редкость, исключение, тем не менее, в бесчисленном множестве случаев именно микроскописты подводят следователей к решающим открытиям и могли бы внести ясность еще во множество так и не раскрытых дел». То же самое Гросс относил и к химикам, физикам, биологам, техникам. Каждая глава его книги – призыв преодолеть прежние границы криминалистики и пользоваться возможностями естественных наук и техники. «Можно и о химике сказать, что судебный следователь слишком мало пользуется его знаниями, и, обратись следователь к химику, не осталось бы столько нераскрытых дел». Или: «Возьмусь утверждать, что ботаник способен оказать помощь следователю в самых трудных, важных и интересных случаях». Или: «Грязь на сапогах и прочие загрязнения могут рассказать нам больше о том, где находился владелец сапог, нежели скучное дознание».
В 1893 г. вышло первое издание книги. Гросс не надеялся на второе. И ошибся. Второе издание появилось уже через год. Через четыре года – третье и четвертое. Удивительно быстро для книги такого рода. Не доказывает ли это, что настала пора сбыться литературным наброскам Артура Конан Дойла и системным рассуждениям и призывам Ганса Гросса?
Судя по всему, время пришло. В 1907–1908 гг. вышло пятое издание книги Гросса. И последовал «отклик» – из юго-западной германской провинции, из местности близ Кайзерслаутерна, среди полей, холмов и лесов, среди мирных деревень и хуторов. Тихое захолустье, где менее всего можно было бы ожидать подобных происшествий. И вот именно здесь в День Вознесения в 1908 г. на лесистом холме у деревни Фалькенштайн было совершено преступление, ставшее «событием года». Не было в этом происшествии никаких особенных обстоятельств, ничего экстраординарного, и жертва убийства не была знаменита, как не был знаменит и преступник. Только вот выдала убийцу земля на подошвах ботинок.
2
Как ни старался фотограф Фридрих Хартман в Кайзерслаутерне в январе 1908 г., никакая ретушь не могла помочь – Маргарита Фильберт оставалась невзрачной, тощей, плоской особой лет тридцати, которой придавали хоть какой-то объем пышная юбка, блуза с рюшами и огромная шляпа. Без родни, без мужа и надежды когда-либо выйти замуж, Маргарита служила экономкой в местечке Рокенхаузен в доме окружного архитектора Зеебергера и утешалась приобретением платьев, которые, по ее мнению, превращали ее из простушки в даму.