Ученик лионского судебного медика Александра Лакассаня, Локар жил в то время, когда Альфонс Бертильон создавал основы научной криминалистики. Лакассань некогда служил военным врачом во французских колониях в Северной Африке, в тех мрачных уголках Алжира, где медицина, преступление и криминалистика существуют рука об руку. В 1880 г. Лакассань возглавил Судебно-медицинский институт в Лионе. Благодаря познаниям в области медицины и биологии, энергичности и предприимчивости, он стал «королем» судебной медицины на юге Франции. В 1889 г., используя новейшие методы исследования костей, сравнения зубов и некоторые другие, Лакассань сумел идентифицировать труп парижского судебного исполнителя Гуффэ, который был убит некой Габриэль Бомпар и ее любовником Эйро в Париже и в чемодане доставлен в Лион. Лакассань стал знаменит после этого случая, но еще больше – своим энтузиазмом в естественных науках и криминалистике. Его связывали с Бертильоном общие интересы, однако Лакассань все же вскоре понял односторонность метода Бертильона. Он искал для научной криминалистики более широкую сферу деятельности.
Еще до литературных сочинений Конан Дойла и новаторских работ Гросса Лакассань вдохновлял своих учеников, например Жоржа Дресси, Эмиля Виллебрена, на исследования следов преступлений далеко за рамками судебной медицины и криминалистики того времени. Так Лакассань полагал, что пыль, прилипшая к одежде, ушам, носу, ногтям человека, может дать сведения о его профессии или последнем месте пребывания, а Виллебрен составил целый каталог частиц, видимых под микроскопом, которые обнаружил под ногтями людей.
Лакассань обратил внимание Локара на возможности за пределами классической судебной медицины и научной криминалистики Бертильона. Позднее случайно Локар прочитал «Приключения Шерлока Холмса» и произведение Гросса, переведенные на французский язык. Эти книги стимулировали его интерес к естественно-научному изучению следов. Любой преступник, будь то вор, взломщик или убийца, на месте своего преступления соприкасается с какими-то мельчайшими частицами пыли, а значит, каждый контакт оставляет следы.
Двадцать лет спустя Локар писал во вступлении к своему обширному труду о криминалистическом исследовании пыли: «Вид грязи на башмаке или брюках сразу указывал Холмсу, в каком районе Лондона побывал его посетитель или по какой дороге он шел в окрестностях города. Особая красноватая грязь находится лишь при входе на почту на Вигмор-стрит. Конечно, даже такой гений, как Холмс, может ошибиться, определяя грязь издали, однако ценно само указание на применения подобного метода. Рассказы ‟Этюд в багровых тонах” и ‟Знак четырех” надо прочитать хотя бы ради удивления: как поздно додумались собирать с платья пыль, указывающую на то, каких предметов касалось подозреваемое лицо. Ведь мельчайшие частицы пыли на нашем теле и одежде – суть немые свидетели каждого нашего движения и каждой нашей встречи».
Исследование следов заинтересовало Локара настолько, что он отправился в небольшое «кругосветное путешествие», желая изучить состояние наук о следах в других странах. В Париже Локар посетил Бертильона, поехал в Лозанну, Рим, Берлин, Брюссель и, наконец, в Нью-Йорк и Чикаго. Но результатом путешествия он был разочарован. Бертильон не продвинулся дальше своей антропометрии и словесного портрета. Его попытки определить инструмент взлома по следам на двери были неудачными, как и снятие отпечатков обуви и босых ног, не слишком полезными были и графологические исследования. Все это не способствовало созданию настоящей криминалистической лаборатории. Научные интересы полиции и криминалистов пока почти не выходили за пределы бертильонажа, в основном – дактилоскопии.
В 1909 г. Эдмон Локар, разочарованный, вернулся в Лион с мечтой создать настоящую криминалистическую лабораторию для научного исследования тех следов, о которых писали Артур Конан Дойл и Ганс Гросс. Локар строил грандиозные планы, полагая необходимым использовать в работе криминалистов учение о следах, основанное на естествознании. В итоге полиции все равно придется «взять это дело в свои руки». В статье, написанной после возвращения, Локар писал о новой «полицейской науке», об «искусстве», главный принцип которых таков: в криминалистическом расследовании следует применять любой полезный естественно-научный метод. Это «искусство» все больше стремится к самостоятельности, добавлял он, к отделению от судебной медицины и химии.
Но в Лионе Локар столкнулся с полным равнодушием полиции и властей. Провинциальная криминальная полиция Франции, хотя и знала о методах и открытиях Бертильона, но находилась в руках префектов департаментов и мэров, а они были приверженцами старой эмпирической школы. Однако Сюртэ (Национальная служба безопасности), которая вместе с Парижской полицией непосредственно подчинялась министру внутренних дел, с 1907 г. все больше перенимала полицейские функции по всей Франции. Для борьбы с бандами «гастролеров» Сюртэ создала «мобильные бригады» – подвижные соединения криминальной полиции (уголовного розыска). В руках Сюртэ все чаще сосредоточивалась криминалистическая работа в крупных городах. Однако большинству полицейских казалось, что полиции достаточно и антропометрии, а больше науки и не надо. И только благодаря личным связям Локару удалось добиться поддержки префекта департамента Роны в Лионе. Ему передали в распоряжение две комнаты на чердаке Дворца юстиции, а также выделили двоих служащих Сюртэ в качестве помощников. Так в 1910 г. было положено начало учреждению, позднее названному Лионская полицейская лаборатория. Вход в нее находился в узком переулке, на задворках здания Дворца юстиции с его торжественной коринфской колоннадой. От главного портала этого здания вели две широкие каменные лестницы. Теперь Локар ежедневно проходил по мрачному коридору центральной телефонной станции и по крутой винтовой лестнице поднимался на 4-й этаж в свою лабораторию. Двадцать лет спустя, уже известный ученый, он продолжал работать здесь. Помещения были просторные, однако условия работы оставляли желать лучшего. Все так же приходилось топить углем старые железные печки, отчего стены покрывались новым слоем копоти.
Но и эти проблемы не помешали Локару осуществить свою мечту. Его собственной научной работе по исследованию следов немного мешала обязанность по-прежнему проводить антропометрические измерения по Бертильону. Локар занимался этим день за днем. Но в 1911–1912 гг. через его руки прошли уголовные дела, в которых ему удалось по следам в пыли определить путь расследования преступления. Так было с бандой фальшивомонетчиков Брена, Кереска и Латура, а также с делом Гурбена. Долгое время Сюртэ безуспешно пыталась вычислить, кто в Лионе штампует фальшивые франки. Сыщики много раз указывали на трех лиц – Брена, Кереска и Латура. Но вину их доказать не удавалось. Не могли обнаружить и мастерскую. Специалисты лишь установили, что в фальшивых монетах содержатся сурьма, олово и свинец. Локар попросил инспектора Корена, расследовавшего дело, прислать ему одежду подозреваемых. Тот сначала медлил, он не мог понять смысла предложения, но, в конце концов, послал ему одежду одного из подозреваемых. Локар с лупой исследовал карманы и с помощью пинцета собрал всю металлическую пыль, которую удалось обнаружить. Над белой глянцевой бумагой он вычистил щеткой рукава одежды. С помощью лионских химиков Менье и Грегуара Локар убедился в том, что пыль содержит сурьму, олово и свинец. Он боялся поверить в свой успех, когда обрабатывал полученный из пыли раствор пироантимонатом натрия. Но образовавшиеся кристаллы, линзообразные, часто сгруппированные по три вместе, были типичным признаком сурьмы. После обработки хлорным соединением рубидия в растворе образовались октаэдры и тетраэдры – признак олова. Свинец выдал себя образованием призматических удлиненных пластинок с асимметричными отверстиями.
Вскоре Корен передал этому странному доктору в лабораторию одежду и других подозреваемых. Локар получил аналогичные результаты. Ни один из подозреваемых не мог толком объяснить происхождение металлической пыли на своей одежде, и их всех арестовали. Они признались в изготовлении фальшивых денег.
Событие это произвело ошеломляющее впечатление на сотрудников уголовной полиции, и впоследствии они сами стали обращаться в лабораторию Локара за решением своих загадок. Так было и в деле Эмиля Гурбена, служащего лионского банка, которого подозревали в убийстве Мари Латель. Девушку нашли мертвой в родительском доме, никаких следов преступник не оставил. Убийство произошло, вероятно, в полночь.
Было известно, что Гурбен пытался ухаживать за Мари Латель, даже сватался к ней, в основном, конечно, имел виды на ее приданое. Его арестовали, однако он утверждал, что в день убийства вечер и ночь провел с друзьями на даче «Ла Терре» в нескольких километрах от дома Латель. Жандармы опросили приятелей Гурбена, те подтвердили его алиби – до глубокой ночи они играли в карты, Гурбен из дома не уходил, и все вместе после часа ночи, когда Мари Латель была уже мертва, отправились спать. Расследование преступления зашло в тупик, но следователь слышал о работе Локара и обратился к нему за помощью. Локар обследовал тело в морге и заметил отчетливые следы удушения на ее шее. После этого он сам отправился в тюремную камеру к Гурбену и извлек из-под его ногтей грязь, собрал ее в бумажный конверт и у себя в лаборатории проанализировал на листе белой глянцевой бумаги. Локар обнаружил большое количество эпителия кожи в виде прозрачных, слипшихся пластинок, пожелтевших от йода. Судя по всему, это был эпителий с шеи Мари Латель. Но это еще не доказывало вину Гурбена. Локар обратил внимание, что чешуйки были покрыты странной розовой пылью. Под микроскопом при большом увеличении пылинки превратились в многогранные зерна, похожие на кристаллы от 3 до 10 микрон (1 микрон = 1 тысячная доля миллиметра). Это были признаки рисового крахмала. Среди частиц пыли он обнаружил также висмут, стеарат магния, окись цинка, розовую краску на окиси железа, венецианский красный цвет и попросил жандармов принести ему из комнаты жертвы все ее косметические средства. На следующий день Локару достали изготов