В декабре 1900 г. Уленгут по настоянию судебного медика из Грайфсвальда доктора Боймера испробовал свой метод для определения происхождения пятен крови, высохших в разное время. Причем успешно. Уленгут смог определить, кому принадлежат пятна крови из коллекции доктора Боймера – человеку или животному. Достаточно было растворить пятно и поместить его в пробирку с кроличьей сывороткой. Как только в местах соединения кровяного раствора и сыворотки образовывался белесый мутный осадок, становилось ясно, что сыворотка кроличьей крови вырабатывает антивещество против инородной крови определенного вида.
В 1901 г. Уленгут опубликовал свои исследования, не подозревая, что в Берлине 35-летний ассистент Института гигиены Август фон Вассерман (впоследствии автор знаменитой реакции для диагностики сифилиса) и его сотрудник Альберт Шютце занимаются примерно тем же самым. Они опубликовали свои наблюдения 8 февраля 1901 г., всего на день позднее, чем Уленгут. Открытие Уленгута, как только исчез скепсис, произвело сенсацию в сфере криминалистики и судебной медицины. Редко когда новый метод испробовали и проверяли с таким рвением. В 1902 г. профессор судебной медицины из Граца Юлиус Краттер полагал, что вычислил погрешности при применении метода «осаждения» Уленгута. Уленгут доказал, что погрешности при проведении эксперимента связаны с тем, что японский ассистент Краттера, доктор Окамото, использовал недостаточно очищенные средства для растворения пятен крови, а также слишком концентрированные образцы сыворотки. Уленгут выдвинул требование, чтобы впредь экспериментальные и исследовательские образцы сыворотки изготавливались в нескольких доверенных учреждениях, а именно – в Институте гигиены в Грайфсвальде или во всемирно известном берлинском Институте Роберта Коха. Кроме того, он обязал всякого, кто собирался исследовать следы крови, заранее еще раз проверять образцы сыворотки на их «специфичность» к человеческой крови и некоторым видам крови животных, прежде чем соединять соответствующие виды сыворотки с известными типами крови и наблюдать реакцию. Позднее выяснилось, что иногда поверхность, на которой находятся исследуемые следы крови, например древесная кора, сами по себе тоже могут вызывать оседание белка, в самых исключительных случаях. Но Уленгут решил перестраховаться. Перед каждым исследованием собственно следов крови сначала брали пробу несущей поверхности и в специальной реторте проверяли, насколько она по своим свойствам воздействует на процесс осаждения белка. После того как стали придерживаться именно такого порядка, метод Уленгута по определению человеческой или звериной крови ни разу не подвел. Им стали пользоваться в крупных и обычных расследованиях, в том числе в провинции, и на его основе делать выводы и выносить решения. Никто из тех, кто применял данный метод, не сомневался, что речь идет о выдающемся, основополагающем открытии естественно-научной криминалистики, которое прочно вошло в криминалистическую практику исследования крови. Но в июне 1904 г. метод идентификации следов крови Уленгута еще оставался привилегией немногих немецких и австрийских судебных медиков.
Даже Пауль Езерих, зная об этом методе, сам его ни разу не применял. Основной массе криминалистов метод был еще незнаком, о нем вообще мало кто знал, в том числе в Берлине.
5
Утром 20 июля Пауль Езерих явился в квартиру Йоханны Либетрут, где медика уже ждали комиссары Вен и Ванновски, судебный следователь Массман и сотрудники криминалистической службы. Езерих сразу оказался в центре всеобщего внимания. За прошедшие восемь лет криминалисты добросовестно старались освоить методы идентификации следов крови, однако своенравный одиночка Езерих по-прежнему обладал наибольшим опытом в этом деле. В жилище Йоханны Либетрут, кроме кухни, имелась еще и спальня. Поскольку квартира с некоторых пор пустовала, помещения казались теперь еще более грязными и запущенными, чем прежде. Низкие закопченные потолки, покрытые трещинами; грубые, едва обструганные доски на полу; низенькие окна с треснувшими пыльными стеклами и кучей дохлых мух. Кровать была не застелена, смятое белье валялось на полу.
Езерих осмотрел полы, обрывки ковров, стены, мебель, каждый предмет обстановки, наконец белье и одежду в комнате и в платяном шкафу. По его распоряжению множество предметов из квартиры были обернуты в чистую бумагу и перевезены в его лабораторию: коврик, большая бельевая корзина, белье и обувь Бергера, все ножи, кухонное полотенце и сифон кухонной сливной трубы. По своему опыту Езерих знал, что в сливной трубе остается кровь после того, как преступник пытается смыть следы, например убийства или незаконного аборта. Затем он «налепил» фильтровальную бумагу, пропитанную перекисью водорода, в подозрительных местах на полу. Пена образовалась только в одном месте – под кроватью, где пол носил красноватый оттенок. Езерих велел выпилить доски с этого места, упаковать и отправить в его лабораторию. В кухне он собрал кое-где грязь, скопившуюся между досками, спрятал в конверт и также увез в лабораторию. Вскоре в кухне между сливом и плитой Езерих обнаружил пятно, напоминавшее кровь. С этой стены содрали обои и отвезли на исследование на Фазаненштрассе. Квартиру тщательно сфотографировали и снова опечатали. Езерих обещал немедленно приступить к работе вместе со своим ассистентом и помощником Карлом и сразу известить комиссаров, как только обнаружит следы крови.
21, 22 и 23 июня были днями тягостного ожидания. О поиске следов крови в квартире Йоханны Либетрут прознали газеты. Тема кровавого следа впервые появилась на страницах прессы. «Фоссише цайтунг», наиболее авторитетная газета в Берлине того времени, писала не только о том, что следы крови выдадут Теодора Бергера, но и о том, что следы крови «можно толковать». Впервые прозвучало имя Уленгута. Правда, имя это переврали – ученого назвали «профессором Ульхорстом из Грайфсвальда», однако и в таком искаженном виде публика узнала о недавно открытом методе идентификации крови человека и животного. И восторженная вера в науку и прогресс, охватившая широкие массы после великого открытия Роберта Коха, получила новое подкрепление благодаря этим публикациям. Люди уверовали в некую научную мистерию, в таинство, особенно когда пресса сообщила: метод Уленгута столь сложен и кропотлив, что провести подобное исследование могут только в Институте Роберта Коха или в лаборатории профессора Штрассмана и его ассистента доктора Шульца. И публика надеялась, что Ванновски, Вен, Езерих и профессор Штрассман в ближайшие дни обнаружат следы крови на одежде или на вещах из квартиры Йоханны Либетрут и тем самым докажут вину Теодора Бергера.
На Александерплац не происходило ничего, что могло бы оправдать эти надежды. Продолжали поступать какие-то смутные показания насчет ночной гостьи Бергера с 9 на 10 июня; приносили разные корзинки, и все не те. В общем, никакого прогресса. Наоборот, сообщения от Езериха с каждым разом все больше разочаровывали. Никаких следов крови ни на ковре, ни на одежде, ни в трубе, ни на ножах, ни на досках, ни в грязи между ними. Перекись водорода и гваяковая настойка давали слабую реакцию на определенных участках одежды, но, если здесь и была кровь, ее так тщательно отстирали, что доказать ее присутствие теперь было невозможно. Единственные сколько-нибудь значимые следы крови были обнаружены на обоях. Однако здесь речь шла, безусловно, о крови клопов. Под микроскопом четко были видны останки этих раздавленных насекомых.
Встревоженные комиссары и судебный следователь бросились к Езериху и Штрассману. Может ли быть, чтобы в квартире убили и расчленили ребенка, запихнули его в корзину, не оставив при этом никаких кровавых следов? Штрассману не хватало опыта. Он опирался на труды французских криминалистов и судебных медиков. Если исходить из того, что убийца – Бергер, то при данном повреждении тела жертвы его одежда была запачкана кровью незначительно, и у него было достаточно времени, чтобы основательно отмыться. При расчленении жертвы преступник также мог почти не запачкаться кровью. Тело Люси Берлин еще не окончательно истекло кровью в день его обнаружения. У Бергера было время с 9 июня до ночи 11 июня. Он мог использовать ванну для сбора крови, а чтобы слить кровь ночью, у него было в распоряжении несколько туалетов в доме. Нож мог выбросить. Никаких однозначных доказательств его вины не было, одни лишь «косвенные улики».
Вечером 23 июня стало ясно: эксперимент со следами крови не удался, и последней возможностью связать Бергера с убийством Люси Берлин остается корзина. Улик против него много, но доказательство его вины только одно – корзина. Комиссару Ванновски, когда он уходил уже от профессора Штрассмана, внезапно пришел в голову вопрос. Предположим, корзина нашлась, и допустим, что она плавала по реке с останками убитой, тогда каковы шансы обнаружить следы крови в корзине? Возможно ли, чтобы следы крови не смыло водой совершенно, чтобы оставалось хотя бы что-то, что можно было бы идентифицировать как след человеческой крови? Профессор Штрассман ответил, что, если в корзине остался хотя бы самый крошечный след крови, реакция Уленгута как высокочувствительный и высокоточный метод даст возможность доказать, что это следы человеческой крови. Все зависит, конечно, от того, успела ли кровь впитаться в корзину до того, как она попала в воду. Неизвестно, дал ли Штрассман честный ответ комиссару Ванновски или отделался общими словами. Ясно только, что Ванновски и Вен следующие три дня пребывали между надеждой и отчаянием.
Прошли пятница 24-го и суббота 25 июня. Вен приказал выследить бездомных бродяг, которые проводили ночи на берегах Шпрее, и узнать, не видел ли кто-нибудь из них плывущую по реке после 11 июня корзину. Все напрасно! Подошло к концу и воскресенье 26 июня. И тут поздно вечером в Десятом полицейском участке неожиданно появилась фрау Буххольц, жена торговца углем с Бернауэрштрассе, вместе с боцманом Вильгельмом Клунтером. Клунтер, племянник Буххольца, приехал вечером в гости в Берлин из Гросс-Вустервитца. В разговоре фрау Буххольц и ее муж упомянули об убийстве Люси Берлин. Клунтер и его штурман Тарнов уже много недель не читали газет и о деле Люси Берлин ничего не знали. Поэтому не явились в полицию и не сообщили, что 11 июня в 4 часа утра, покидая берлинскую гавань Гумбольдтхафен, они заметили на воде маленькую корзину с открытой крышкой и выловили ее. В ней оказалась дамская булавка для волос. Корзина валяется теперь под лестницей их квартиры в Гросс-Вустервитце. Дежурный вахмистр тотчас доставил Клунтера на Александерплац. Комиссара Вена вызвали по телефону. Вздохнув с облегчением и в то же время охваченный беспокойством, как человек, который неожиданно увидел перед собой желанную цель, Вен немедленно послал Клунтера домой за корзиной. Однако пришлось ждать до 27 июня, пока боцман не появился у Вена с корзиной в руках. Вен сразу стал изучать плетение корзины. Двадцать минут спустя он уже не сомневался, что корзина соответствует описанию, которое дала Йоханна Либетрут. Размер, цвет и поврежденная застежка на крышке – все совпадало. К одной из сторон корзины прилипли маленькие обрывки газеты и упаковочной бумаги, похожие на те, в какие были завернуты части тела девочки. Увидев на той же стороне корзины много красных пятен, напоминавших кровь, Вен воспрял духом. Он поставил в известность Ванновски и приказал привести Йоханну Либетрут. Появившись на пороге кабинета Вена, Йоханна сразу заявила: «Вот она, моя корзина!» Она подбежала к столу, в волнении осмотрела ее со всех сторон и проверила ремень. «Корзина была прежде похлипче», – заметила Йоханна. Но это легко было объяснить: ивовые прутья корзины из-за долгого пребывания в воде разбухли, и плетение стало плотнее. Это была ее корзина. Вен понял, что Йоханна начинает подозревать Бергера. Когда он объяснил ей, что корзину вынули из воды в нескольких сотнях метров от того места, где 11 июня обнаружили тело Люси, Йоханна разразилась бранью, забыв об осторожности, и назвала дюжину лиц, способных опознать корзину. Вен приказал доставить на Александерплац этих свидетелей – проституток, рабочих,