их жен. Женщины, которые в последнее время «снимали у Йоханны Либетрут угол в квартире», опознали корзину без колебаний.
Следственный эксперимент показал, что корзина точно помещается в большой бельевой корзине. Вслед за этим корзину доставили к профессору Штрассману и доктору Шульцу. Шульц сделал расчеты и установил, что туловище девочки вполне могло поместиться в корзину. Очевидно, сначала преступник намеревался забрать корзину домой, но обнаружил на ней следы крови и бросил ее в воду. Затем Шульц исследовал под микроскопом красноватые пятна, имевшиеся на одной из сторон корзины. Речь шла о том счастливом случае, когда удалось с помощью микроскопа отчетливо рассмотреть красные кровяные тельца и не сомневаться, что это именно следы крови. В пятнах можно было различить волокна шерсти, которые, вероятно, попали на корзину вместе с кровью. Они совпадали с шерстяными волокнами нижней юбочки Люси Берлин. До того как корзина попала в воду, кровь, похоже, уже высохла. Только так можно было объяснить удивительную сохранность этих кровавых пятен.
На другой день газеты сообщили, что профессор Штрассман, благодаря легендарному методу Уленгута, обнаружил на стенках корзины следы человеческой крови. Экстренный выпуск провозгласил, что изучение следов крови замкнуло цепочку доказательств против Теодора Бергера, и еще раз кратко представил реакцию Уленгута, проведенную со всей тщательностью и даже торжественностью доктором Шульцем, профессором Штрассманом и доктором Паулем Езерихом в лаборатории анатомического театра.
Доктор Шульц строго придерживался предписаний Уленгута. Из следов крови на корзине получился красноватый раствор. Затем доктор Шульц приготовил еще один раствор, взяв на пробу не запачканный кровью материал корзины – плетение из ивовых прутьев. Вскоре он приготовил третий раствор – из знакомой ему человеческой крови. Затем доктор Шульц взял три пробирки – одну с раствором крови, обнаруженной в корзине; вторую – с раствором посторонней знакомой человеческой крови и третью – с препаратом ивового плетения. В каждую пробирку добавил в пропорции 1:1000 сыворотку из Грайфсвальда с антивеществом к человеческой крови. Если на корзине обнаружены следы человеческой крови, то в пробирке с соответствующим раствором в течение двух минут сформируется кругообразное помутнение, постепенно усиливающееся и означающее, что белок выпадает в осадок. То же самое должно произойти в пробирке с человеческой кровью. Раствор же ивовых прутьев должен остаться без помутнения и осадка. Вечером 29 июня Шульц наблюдал реакцию: осадок белка в пробирках с кровью образовался всего за 70 секунд. Ивовые прутья никакого осаждения белка не дали. Сомнения не оставалось – пятна на стенке корзины являлись следами человеческой крови!
«Берлинер моргенпост» сообщила, что «следы крови, несомненно, принадлежат убитой девочке». Человеческая кровь на корзине, принадлежавшей Йоханне Либетрут, – для миллионов человек вина Теодора Бергера была этим доказана.
12 декабря 1904 г. Бергер, по-прежнему отрицавший свою вину, предстал перед берлинским судом присяжных. Для толпы, собравшейся в туманное утро около здания суда, приговор был очевиден, как, впрочем, и для самих присяжных. Защитник Бергера, впоследствии известный берлинский адвокат Бан, осознавал эпохальное значение метода Уленгута. Он предпринял все, чтобы поколебать уверенность общественности в достоверности исследования. Бан напомнил присяжным, что еще в 1902 г. ученый Краттер сомневался в методе Уленгута. Напрасно старался адвокат – никаких сомнений ни у кого уже не было. Он процитировал берлинского судебного врача Штрауха, который не упускал случая указать на то обстоятельство, что по методу Уленгута нет возможности отличить кровь человека от крови обезьяны. Штраух, большой оригинал, попытался сосчитать обезьян, проживавших в Европе, кроме «скал Гибралтара», чьи следы крови теоретически могли бы быть действительно перепутаны со следами человеческой крови. В случае с Бергером это выглядело полным фарсом. В конце концов Бан потребовал, чтобы Август фон Вассерман, которого Уленгут на считаные дни опередил со своим открытием, был вызван в качестве эксперта. Бан рассчитывал, что Вассерман от досады опровергнет метод конкурента и поставит под сомнение хотя бы действия доктора Шульца. Но Вассерман, скромный и незаметный сын баварского банкира, был слишком порядочным и благородным человеком, чтобы поддаться мелким ничтожным эмоциям там, где речь идет о науке. Он лишь подтвердил, что исследование было проведено тщательно и добросовестно.
23 декабря 1904 г., за день до Рождества, Теодору Бергеру предоставили последнее слово. Смертельно бледный, он торжественно произнес слова, которые прозвучали как святотатство: «Я так же неповинен, как Христос, когда он стоял перед фарисеями и Пилат сказал: ‟На этом человеке нет вины”».
Присяжные признали Теодора Бергера виновным в убийстве Люси Берлин. Суд приговорил его к пятнадцати годам каторги.
6
Сорок пять лет спустя, летом 1950 г., один французский журналист и криминалист, который в молодости присутствовал на процессе Теодора Бергера, изучил это дело до мелочей и лично знал Ванновски, писал: «Вспоминая то туманное декабрьское утро, я должен признаться, что у меня не было ни малейшего сомнения в виновности субъекта на скамье подсудимых. Он убил Люси Берлин. Находка корзины замкнула круг, а обнаружение на ней человеческой крови окончательно сковало это кольцо. Сейчас, когда исследование следов крови стало неотъемлемой частью криминалистики, трудно представить ажиотаж, вызванный в 1904 г. открытием Уленгута. Это открытие дало импульс развитию криминалистической и судебной серологии, которая с тех пор является главной практической частью исследований крови. С серологии началось возведение всего здания ‟крововедения”, каким мы знаем его сегодня, а начиналось все с дела об убийстве Люси Берлин. А все-таки с тех пор я часто вспоминал адвоката Бана и думал, отчего он тогда не встал и не крикнул присяжным: ‟Господа присяжные! Пусть даже доказано, что кровь на корзине – человеческая, но разве это доказывает, что это кровь именно Люси Берлин? Неужели все в этом зале совершенно в этом уверены? Существует ли хотя бы малейшее доказательство того, что эта кровь отличается от крови миллионов других человек, которые так или иначе могли бы соприкасаться с корзиной? Вы все, конечно, пребываете теперь под влиянием, несомненно, поразительного нового умения судебных медиков и криминалистов находить человеческую кровь даже по самым крошечным ее следам. Однако мы забываем, что обнаружение следа человеческой крови не доказывает, что это кровь именно того самого, конкретного человека, и пока доказать это невозможно. Никто из ученых и криминалистов на земле не в состоянии доказать, что кровь на этой корзине – это кровь именно Люси Берлин!” Я уверен, что это воззвание тогда не изменило бы приговора Теодору Бергеру. Его все равно признали бы виновным. Слишком много он успел нагрешить. Однако справедливости ради следовало бы адвокату высказаться в таком духе. Но как любое человеческое изобретение криминалистика не могла продвинуться сразу на два шага вперед. В декабре 1904 г. умели отличать только кровь человека от крови животного, и впереди был следующий шаг – способность определять, кому именно из людей принадлежит данный образец крови. Тогда это казалось бредовой идеей, и никто не подозревал, что основа для ее воплощения была уже заложена в 1901 г., когда Уленгут создал свой метод».
Француз, написавший эти строки в возрасте семидесяти лет, был во многом прав. Прежде всего в том, что 1901 г. имел особое значение для развития судебной серологии. Действительно, 14 ноября 1901 г. в «Венском клиническом еженедельнике, издании императорско-королевского медицинского общества в Вене» появился незаметный реферат «Об агглютинации обычной человеческой крови», в котором содержались основы того, что французский криминалист назвал неминуемым следующим шагом. Автором реферата был Карл Ландштейнер.
Реферат начинался словами: «Недавно я поделился одним своим наблюдением: сыворотка крови нормального обычного человека склеивает, спекает в комки (агглютинирует) красные кровяные тельца другого здорового индивидуума». Ландштейнер выдвигал гипотезу, что у разных людей кровь отличается, и между разными видами крови существует непереносимость, так что в результате реакции один вид крови «склеивает» кровяные тельца другого вида крови. «Вышеописанное комкование, или агглютинация, может быть вызвано и сывороткой, которую сначала высушили, а потом снова растворили. Раствор сыворотки может быть получен даже из капли крови, упавшей на несущую поверхность и засохшую 14 дней назад», – так закончил свой реферат Ландштейнер.
Карл Ландштейнер был в то время 33-летним ассистентом профессора Антона Вайхсельбаума в Патологоанатомическом институте Венского университета. Стеснительный молодой человек, погруженный только в свою работу, он еще семилетним мальчиком потерял отца Леопольда Ландштейнера, издателя венской газеты «Моргенпост». В студенческие годы Карл был прилежным, увлеченным и замкнутым. С 1885 г. он изучал медицину и химию в Вене, Мюнхене, Вюрцбурге и Цюрихе. Работая в Первой венской хирургической университетской клинике, Ландштейнер был потрясен и удручен тем, насколько современная ему медицина пока бессильна перед множеством недугов. И он разочарованно замкнулся в теоретической медицине. Особенно его интересовали патология, бактериология и серология.
В 1901 г. ученым уже было известно, что красные кровяные тельца комкуются, или, говоря научным языком, агглютинируют, и, таким образом, способны привести к смерти человека или животного. Это явление наблюдали медики, с тех пор как англичанин Харви в 1628 г. открыл кровообращение, и иногда врачи делали старым или больным пациентам трансфузию – вливание свежей крови от здоровых людей. Сводная статистика 1871 г. свидетельствовала о том, что из 263 переливаний крови 146 закончились смертельным исходом! Венский хирург Бильрот первым предположил, что существуют разные виды крови, не подходящие друг другу. Но на его гипотезу не обратили внимания. Немецкий медик Ландуа заметил, что при смешении крови человека и животного, а также при смешении крови разных животных происходит агглютинация. Но никто не изучал это явление системно. Патологоанатомы, исследовавшие кровь умершего человека, которому никогда не делали переливания, предположили, что комкование кровеносных телец, или агглютинация, происходит от неких, еще неизвестных болезней. Агглютинация казалась тайной, разрешить которую можно, изучая не здоровую кровь, а кровь больного человека или животного.