К трем часам дня освободился доктор Маркс и приступил к вскрытию тела погибшего. Вскрытие впоследствии оказалось бесполезным с точки зрения криминалистики. Никому не пришло в голову определять группу крови покойного и подозреваемого. Очевидно, даже доктор Маркс не читал публикаций Георга Штрассмана.
Тем временем Клингельхёллер в первый раз «ответственно» допросил Хуссмана в полицейском управлении. Протокол допроса – на четырех страницах – содержал немало вопросов об уликах против обвиняемого, но комиссар ни разу не спросил Хуссмана, был ли у того мотив убить Гельмута Даубе. Тем не менее Клингельхёллер вместе с подозреваемым отправился в 17 часов к судебному следователю доктору Мейеру за ордером на арест. Все, что комиссар мог предъявить абитуриенту, было так неубедительно, что Мейер уже в 17.30 отпустил парня домой. Советник прокуратуры Нееф, присутствовавший при разговоре, саркастически заявил: «Если бы подозрение пало на какого-нибудь рабочего, его бы уже давно арестовали. Но Хуссмана же здесь так хорошо знают». Вероятно, прокурор был прав. Мейер симпатизировал парню, что никак не влияло на недостаток улик и доказательств, о которых не позаботился как следует комиссар Клингельхёллер. Если же Хуссман и убил Даубе, то из-за некомпетентности и безалаберности полиции было упущено бесценное время и потеряны важнейшие улики. Хуссман находился на свободе и мог уничтожить еще оставшиеся следы. Клингельхёллеру из всех улик осталась лишь одежда и ботинки со следами крови.
9
Не было ни в Реклингхаузене, ни в Гладбеке, ни в Эссене ни одного полицейского, ни одного прокурора, ни судьи, которые 23 марта 1928 г. могли бы грамотно и квалифицированно провести данное расследование. Только 24 марта после полудня Клингельхёллер направил своего ассистента в химическую лабораторию в Реклингхаузене. Здесь занимались промышленными химическими экспериментами, но могли провести и реакцию по методу Уленгута. Посланный ассистент передал заведующему лабораторией доктору Бауману ботинки, пальто, костюм, рубашку, носки и одну перчатку Хуссмана. Может ли доктор Бауман определить, чья это кровь – Хуссмана или Даубе? Доктор ответил, что определит для начала, человеческая ли это кровь вообще или звериная. Ни слова об определении группы крови и уж точно ни единого звука о том, что необходимо немедленно направить образцы крови в специально оборудованный Институт судебной медицины. И доктор Бауман еще не знал об исследованиях крови.
Бауман нашел пятна крови на ботинках, на пальто, в правом кармане пальто и на правой штанине костюма. Также он обнаружил на пальто места, очевидно застиранные. В протоколе ни слова нет о том, что доктор Бауман исследовал кровь новейшими методами, которые открыли и которыми пользовались вот уже несколько десятилетий. Бауман немедленно провел анализ по методу Уленгута, для чего вырезал фрагменты запачканной ткани из пальто, а кровь на ботинках растворил при помощи физиологического раствора поваренной соли. Раствор сразу подействовал, следы крови оказались однозначно свежие. 27 марта доктор Бауман подтвердил комиссару Клингельхёллеру, что кровь на одежде и обуви – человеческая. В тот же день Бауман снова обследовал одежду и обувь и нашел новые пятна крови. В своем втором отчете он упоминал, что образцы с одежды и ботинок должны быть отправлены на более тщательное доследование, однако большинство пятен, причем наиболее крупных, он сам же в ходе своего исследования вырезал, так что для доследования остались лишь совсем мелкие. 28 марта Бауман по телефону сообщил комиссару, что, за исключением одного места на подоле пальто, остальные следы – это человеческая кровь. На этом он счел анализ кровавых следов завершенным.
Для людей вроде Клингельхёллера и его начальства уже одно только это определение крови как человеческой (как в случае с Люси Берлин) было чрезвычайно важной уликой. Пока Бауман проводил анализ кровавых пятен, Клингельхёллер пытался найти мотив убийства. Допросы, которые провел он и коллеги по его поручению, впоследствии оказались отрывочными и недостаточными. В результате допросов директора Даубе, его жены и нескольких соучеников их погибшего сына выяснились интересные подробности отношений Гельмута Даубе и Карла Хуссмана, и подозрения Клингельхёллера лишь окрепли.
Хуссман был родом из Гватемалы. Отец его был немец, после Первой мировой войны он приобрел в Южной Америке кофейную плантацию и в 1921 г. скончался на Азорских островах от тропической дизентерии. Мать Хуссмана родилась в Баден-Бадене и была родственницей жены директора Кляйбёмера. Фрау Хуссман считала своего мужа неспособным воспитать достойно их детей, и всех их отправили к Кляйбёмерам в Германию. Карл был младший. Его старшие братья учились в университетах в Гёттингене и Мюнхене. Кляйбёмер управлял также и состоянием сыновей Хуссманов, хранившимся в голландских банках. Карл Хуссман говорил о себе, что в его натуре «скрыто влияние тропической Центральной Америки». По свидетельствам его одноклассников и учителей, Карл Хуссман был порой преувеличенно вежлив и добр, а иногда властолюбив и жесток. Его одноклассники Каман, Штаквиц и Харш долго отказывались давать показания. Наконец признались, что боялись Хуссмана. В классе шептались, показал Каман, что Хуссман извращенец, его тянет к маленьким мальчикам, а Генрих Фогель из Боттропа рассказал, что не желает общаться с Хуссманом, поскольку он гомосексуалист и садист. Другие свидетели сообщили, что Хуссман «любил поколотить кого-нибудь тростью или зонтиком», «убивал кошек», «прекрасный лицедей, умеет притворяться благочестивым человеком. С виду такой добренький, а на самом деле – дрянь».
Еще более удручали отдельные детали взаимоотношений Хуссмана и убитого. Гельмут Даубе был, по всеобщему мнению, юношей одаренным, но несколько не от мира сего, мечтатель и чудак. В 1926 г. Хуссмана оставили в школе на второй год, и он оказался в одном классе с Даубе. Хуссман сразу взял Даубе в оборот и сделался его другом. В 1927 г. между Даубе и дочерью Кляйбёмера, приемного отца Хуссмана, Ильзой вспыхнула гимназическая любовь, и Хуссман упорно расстраивал и разрушал их отношения. Даубе тогда признался своей матери, что Хуссман не выносит, когда любят кого-то, кроме него. Гельмут пытался отделаться от своего странного «друга», при этом сыграли определенную роль события, особенно во время поездки в горы Айфель, но директор Даубе и его жена об этом ничего не знали. После выпускных экзаменов в школе Хуссман уговаривал Даубе вместе поступать в университет в Эрлангене, но тот отказался. Он объяснил родителям, что ему лучше больше не учиться вместе с Карлом.
На основании этих показаний ассистенты комиссара Микфельд и Бауман с тревогой заподозрили, что в ночь с 22 на 23 марта разыгралась гомосексуальная трагедия любви и ненависти. Неужели Хуссман убил своего друга, который пытался отделаться от него? Гельмут был кастрирован, это в стиле подобных убийств, история преступлений знает много подобных случаев. В то же время доктор Луттер предоставил комиссару Клингельхёллеру новые детали дела. Фрида Блёмкер, одна из двух домработниц директора Кляйбёмера и пациентка доктора Луттера, сообщила, что в ночь убийства Хуссман явился домой только после половины четвертого, а она еще 21 марта видела в доме складной нож. В тот же день доктор Луттер был вызван к директору Кляйбёмеру, с которым случился сердечный приступ, и услышал от фрау Кляйбёмер странные слова: «Детская душа – потемки».
В связи с новыми показаниями исследования доктора Луттера стали для Клингельхёллера откровением. Кровь на одежде человеческая, а это опровергает все попытки Хуссмана объяснить, откуда следы крови взялись на его обуви и одежде. Не было никакой убитой кошки и раздавленной лягушки. 27 марта Клингельхёллер решил поразить Хуссмана известием, что кровь на его одежде человеческая, чтобы заставить признаться в убийстве.
В тот же вечер в 20.30 комиссар арестовал Хуссмана и до часу ночи допрашивал его в присутствии ассистентов Микфельда и Баумана. От этого допроса остался лишь разрозненный протокол, составленный по памяти. Только 28 марта допрос стали тщательно протоколировать, но этот подробный протокол свидетельствовал о том, что Клингельхёллер ни малейшего представления не имел о подлинном значении исследований следов крови.
Комиссар тупо повторял одни и те же вопросы: откуда взялась кровь на ботинках? Откуда кровь на пальто? Откуда кровь на брюках? Он всерьез надеялся, что Хуссман расколется от того, что кровь была определена как человеческая, и не задал ни одного четкого вопроса. Не сказал, например: «Кровь на ваших ботинках точно брызнула сверху с определенной высоты. Вы не запачкались в кровавой луже, потому что обошли ее. Это не кошачья кровь и не лягушачья. Это кровь человека. Вы не смогли вспомнить, когда у вас шла носом кровь. Вы не в состоянии объяснить, откуда взялась кровь на вашей обуви, а я вот могу: вы напали на Гельмута Даубе сзади, перерезали ему горло, а при этом, для устойчивости, выставили вперед правую ногу. Кровь жертвы брызнула и закапала на ваш ботинок». Клингельхёллеру не хватало опыта, вскрытие было сделано некачественно, так что комиссар вообще не представлял, как вести дело дальше. Упоминание о человеческой крови не привело к ожидаемому результату. Хуссман быстро сообразил, к чему клонит комиссар. Он стучал кулаками по столу, пил литрами воду, лицо его дергалось. Хуссман возмущался и оскорблялся, но неизменно овладевал собой – удивительная способность для его возраста. Плевать он хотел на анализ крови и назвал исследование «полным бредом». «Чушь! – кричал Хуссман. – Вздор! Так и пишите – вздор!»
Судебный следователь Мейер все-таки выдал ордер на его арест, хотя накануне, 23 марта, отказал, а выдал лишь потому, что Хуссман настаивал на совершенно неправдоподобном происхождении пятен крови. Мог ведь подозреваемый снова заявить, что это у него носом шла кровь, но он не помнит точно когда, так ведь нет, он настаивал, что это может быть только кровь животного. Придумал даже, что за неделю до убийства побывал на местной скотобойне и вляпался в лужу крови. Теперь, когда кровь была идентифицирована как человеческая, все эти утверждения были нелепы и бессмысленны. Впоследствии говорили, что Хуссман, ничего не понимающий в исследованиях крови, давно бы сам себя выдал, если бы криминалисты вовремя и качественно провели их.