Вечером 28 марта, когда эффектный ход комиссара с человеческой кровью не сработал, окружной врач Маркс внезапно потребовал повторного исследования крови группой специалистов. Он сказал комиссару, что в Бонне работает профессор Мюллер-Хесс, специалист в области изучения крови. Клингельхёллер занес слова Маркса в протокол: «Взятие образцов крови еще возможно, поскольку следов крови достаточно и на одежде Хуссмана, и на одежде Даубе. Но исследование необходимо провести немедленно». Никто не знает, как доктор Маркс через неделю после убийства вдруг узнал о группах крови. Сам он не определил группу крови Даубе и теперь надеялся, что это выполнит профессор Мюллер-Хесс на основании следов крови на одежде убитого. 29 марта Маркс взял образец крови у арестованного Хуссмана. 30 марта, через 8 дней после убийства, полицейский привез ящик с образцами в Бонн на Театральную улицу в Институт судебной и социальной медицины. Кое-как запакованная коробка содержала пробирку с кровью Хуссмана, его одежду, одежду жертвы, которую уже изучили в химической лаборатории в Реклингхаузене. Печальная была посылка, что и говорить, скорбная.
Виктору Мюллеру-Хессу, с 1922 г. руководителю Института судебной медицины в Университете Бонна, было в то время 45 лет. Он был родом из Баната и начинал свою карьеру в Кёнигсберге. Круглоголовый, приземистый, коренастый, неунывающий жизнелюб – Мюллер-Хесс был просто рожден, чтобы руководить Институтом судебной медицины и криминалистики. Он не был похож на своих коллег Реструпа и Тимма, которые криминалистику ставили выше судебной медицины. Мюллер-Хесс отдавал предпочтение судебной психиатрии. После Первой мировой войны многие гуманистические представления европейцев рухнули, поменялись интеллектуальная среда и мировоззрение, и Мюллер-Хесс верил, что изучение глубин и основ преступления с точки зрения психиатрии поможет его предотвратить. Однако не пренебрегал и криминалистикой. Он следил за изучением крови и интересовался всеми новыми методами, применяемыми в серологии.
Мюллер-Хесс надел одежду убитого на манекен, реконструируя, таким образом, обычное положение тела. Так легче было определить нахождение следов крови, проще установить, как она попала на одежду. К сожалению, Мюллер-Хесс выяснил, что из всех оставшихся пятен только два годятся для определения группы крови по методу Латтеса. По своему опыту он знал и придерживался того мнения, что исследование каждого набора кровавых следов должно осуществляться в каком-то одном месте, в одной лаборатории. Теперь же доктору пришлось иметь дело с результатом безграмотности и халатности. Крупные пятна крови, пригодные для качественного анализа, оставались лишь на пальто и ботинках Хуссмана.
С 1926 г. Мюллер-Хесс практиковал метод Латтеса и понял, что следы крови необходимо исследовать как можно скорее, поскольку процесс агглютинации проходит быстрее, чем предполагал сам Латтес. Темпераментный доктор негодовал, отчего, черт возьми, следы крови из Гладбека не доставили к нему еще 23 марта?
Анализ крови Хуссмана был простым и показал группу крови 0. Анализ крови Даубе на основании пятен на одежде убитого был сложнее, но прошел успешно и показал группу А. Когда Мюллер-Хесс поместил образцы крови с пальто Хуссмана под микроскоп и добавил свежие тельца групп А и В, агглютинировали обе группы. Агглютинация была четкой и однозначной. Значит, пятна на пальто – это точно группа 0. Это не могла быть кровь убитого, это была кровь Хуссмана. При анализе большого пятна на ботинках Хуссмана результат был иной. На обуви подозреваемого находились пятна группы А, и это была кровь Даубе. Мюллер-Хесс растворил все следы, какие еще оставались, результат получился один и тот же – группа А.
Мюллер-Хесс постарался отыскать на пальто Хуссмана еще хоть какие-нибудь следы. Обнаружен был кривой порез на лацкане пальто, под которым следовал разрез побольше на воротнике пиджака. Будто при борьбе кто-то полоснул ножом. Это открытие укрепило Мюллера-Хесса в подозрении, что и на пальто Хуссмана можно найти следы крови группы А. Подтверждением тому стали застиранные места. Но тут доктора ждала неудача. Чтобы составить общее представление, каким образом и в какой степени пальто вообще было испачкано кровью, Мюллер-Хесс обрызгал его перекисью водорода. Это дало новые сведения. Доктор обратил внимание, что реакция вспенивания произошла на многих местах пальто и брюк, там, где брюки вылезали из-под пальто, но пены не было там, где костюм и брюки были полностью закрыты пальто.
Мюллер-Хесс изучил отрывочные, путаные протоколы, отчеты и фотографии и первым в этом деле заметил, что смертельный порез на горле был нанесен жертве несколько раз слева направо. Убийца же при этом стоял за спиной жертвы. Даубе, очевидно, пытался оттолкнуть нож обеими руками, отсюда ранения и порезы на его ладонях. Опытному судмедэксперту, каким был Мюллер-Хесс, было известно, что при подобном нанесении ран кровь жертвы попадает на убийцу в наименьшей степени. Брюки и ботинки запачканы кровью жертвы, потому что преступник выставил вперед одну ногу для устойчивости. Бывает также, что в подобных случаях убийца скорее запачкается собственной кровью, поскольку ударяется носом о затылок жертвы, что вызывает носовое кровотечение. Этим можно объяснить собственную кровь Хуссмана на его одежде, но тогда ясно и его нежелание признаваться, когда именно у него шла носом кровь.
В своем отчете в начале апреля Мюллер-Хесс заключил, что кровь на ботинках Хуссмана – это точно кровь Даубе. «Минимальные следы крови на пальто Хуссмана, какие еще оставались в моем распоряжении, принадлежат той же группе, что и кровь подозреваемого. Следы крови убитого Даубе на пальто Хуссмана, идентичные следам крови жертвы на обуви подозреваемого, обнаружить не удалось, поскольку они были извлечены для другого исследования. Для данного случая было бы весьма ценно, если бы изучение всего комплекса следов проводил один исследователь в одной лаборатории, поскольку оно имеет решающее значение для определения состава преступления. Кроме того, в данных обстоятельствах огромную ценность имело бы полное описание следов крови до их использования – их положение, форма, размер, свойства должны быть запротоколированы».
Если бы… если бы… Посылая свое экспертное заключение в Гладбек, Мюллер-Хесс предполагал, что из-за катастрофических упущений дело безнадежно. Оставалось лишь надеяться, что комиссару удастся напугать подозреваемого. На ботинках следы группы А – пусть объяснит, откуда они, или признает свою вину.
Пока Мюллер-Хесс проводил свои исследования, 31 марта в Гладбеке объявился рабочий Ковальски. Он сообщил «по собственному почину», что, работая в саду школьного директора Кляйбёмера, в рыхлой земле нашел складной нож Карла Хуссмана, якобы, по словам подозреваемого, потерянный в саду 20 марта. Удивительным образом нож был обнаружен на том самом месте, которое ассистенты уголовного розыска тщательно обыскали 23 марта. Еще поразительнее, что Блёмкер, домработница Кляйбёмеров, не могла вспомнить, что она такое заявила доктору Луттеру. Она забыла, когда и где видела этот нож в последний раз, и не помнила, чтобы Хуссман в ночь убийства вернулся домой только в 3.30.
В новых обстоятельствах и по результатам экспертизы из Бонна эссенский окружной прокурор Лингельман обратился за помощью к начальнику Управления прусского регионального уголовного розыска Хагеману. 1 апреля Хагеман командировал в Гладбек двух опытных специалистов из Берлина – Людвига Вернебурга, 45 лет, дипломированного юриста, с 1919 г. комиссара уголовного розыска, начальника «убойного отдела» и одного из известнейших «убойных комиссаров» имперской столицы; и Рудольфа Лиссигкайта, 32 лет, также комиссара уголовного розыска, впоследствии начальника берлинского «убойного отдела». Оба прибыли сначала в Эссен и изучили материалы дела. Лиссигкайт отметил: «Судя по всему, время безнадежно упущено. Тяжкое преступление совершено 10 дней назад, а следствие топчется на месте; местный уголовный розыск как будто недееспособен. Можно было бы сразу уехать обратно. Потерянного не наверстать».
Разумеется, местная полиция встретила столичных комиссаров без восторга. Сыщикам пришлось сначала допрашивать самих же полицейских, чтобы собрать воедино и упорядочить все уже существующие результаты расследования, чтобы они стали пригодны для использования в суде.
Когда это было успешно завершено, принялись за поиски мотива и реконструкцию преступления. Сразу подтвердились гомосексуальные наклонности подозреваемого, сам же Хуссман себя и выдал – в следственной тюрьме пытался соблазнить одного молоденького мошенника, подсовывая тому страстные записки вроде «Любимый, если бы мы были вместе, все остальное уже было бы неважно». Терпеливые, тактичные опросы школьников подтвердили, что во время той поездки в горы Айфель Хуссман и Даубе впервые поссорились. В 1926 г. во время одного похода «Хуссман хотел залезть в постель к Даубе». Выяснилось также, что он пытался неоднократно вступать в определенного рода отношения с младшеклассниками. Шла речь о непристойных танцах Хуссмана во время другой поездки. Старшеклассник Каппен сообщал: «Он вел себя как дикий зверь. Мы боялись его. Один из нас пошел спать, вооружившись ножом». Комиссары из Берлина запротоколировали все показания о переменчивых отношениях Даубе и Хуссмана – Даубе, более слабый, снова и снова старался отделаться от Хуссмана, но тот постоянно подчинял себе его, пока тот, видимо, не нашел в себе силы для окончательного разрыва. По многочисленным свидетельствам, Хуссман мучил и избивал своего друга. «Я много раз видел, – сообщал абитуриент Харш, – как он издевался и истязал Гельмута, да так, что Даубе плакал от боли… Так, однажды Хуссман зажал его ноги между партой и скамейкой и отлупил палкой по заду». Абитуриенты Шёллер, Эрпенбок и Каппен рассказывали о случае во время поездки на Лаахерское озеро. Хуссман со звериной гримасой бил Даубе в живот и выкручивал ему руки, и тот стонал от боли. Разве все это не указывало на мотив – мстительный гомосексуал с садистскими наклонностями подчинил себе слабовольного Даубе и убил во время ночной ссоры, когда тот предпринял последнюю попытку порвать с ним?