Итак, мотив очевиден, но совершение самого преступления надо доказать или хотя бы так восстановить ход событий, чтобы подозреваемый не выдержал и сам признался. Вернебург и Лиссигкайт прежде всего постарались доказать, что Хуссман солгал: не провожал его Даубе до дома Кляйбёмеров и не возвращался потом один к себе домой. Для Даубе это большой крюк, и он никак не мог бы оказаться в 3.30 у дверей родительского дома, где и был убит. Скорее, наоборот, Хуссман проводил жертву до дома Даубе и там убил.
В итоге комиссары пришли к следующему выводу: у дверей своего дома Даубе объявил Хуссману об их окончательном разрыве, ни в какой Эрланген они вместе не поедут. Хуссман напал на Даубе сзади. Вероятно, это случилось, когда Даубе отошел к забору, чтобы помочиться, и это подействовало на Хуссмана возбуждающе. Третье мокрое пятно на тротуаре было не кровавое, похоже, так все и происходило. Хуссман перерезал Даубе горло, немного запачкав кровью свою одежду; очевидно, у убийцы пошла носом кровь. Ботинки Хуссмана были сильно испачканы кровью жертвы, но, наверное, не сразу, а в тот момент, когда преступник перевернул тело жертвы на спину, чтобы его кастрировать. «Трофей» от этого увечья Хуссман завернул в носовой платок, который впоследствии так и не нашли, и поспешил домой. Там он застирал пятна крови на одежде и вымыл ботинки, оттого они и были насквозь мокрые, а никакого дождя в ту ночь не было. Потом его «предостерег» звонок доктора Луттера, и сразу после визита ассистента Кремера Хуссман переоделся в чистую одежду и вымытые ботинки. Перед выходом из дома он избавился от своей «добычи» вместе с платком, вероятно, в туалете. При этом кровь накапала на один ботинок, а Хуссман не заметил. Он оставил и другие следы крови, например на ступеньках лестницы. Убийца торопился на улицу Шультенштрассе, где комиссар Клингельхёллер и заметил кровь на его ботинках.
Не слишком ли кровавое получилось преступление? Не разыгралось ли воображение у Вернебурга и Лиссигкайта? К сожалению, берлинские комиссары привыкли видеть мир не с лучшей стороны, уж они-то знали, на что способен человек. Они были уверены, что все произошло именно так, и если бы в первые сутки тщательно искали, уже обнаружили бы все необходимые доказательства, и Хуссман бы признался. Вместо этого его, наоборот, предупредили, и никто не подумал о важности следов крови. Комиссары попытались предъявить Хуссману на допросе результаты экспертизы доктора Мюллера-Хесса, чтобы у подозреваемого не осталось выхода, кроме как признаться, но это пресек опытный эссенский адвокат Рушен. Он понимал, как опасны для обвиняемого даже самые незначительные следы крови. Тактика двух берлинских сыщиков могла запутать Хуссмана, но не его адвоката. Рушен действовал весьма умело: по его наущению Хуссман отказался говорить с комиссарами и заявил, что даст показания только в суде. Одновременно Рушен всеми правдами и неправдами попытался найти безобидное объяснение – откуда взялись следы группы А на обуви его подзащитного. Отыскал некую вдову Штратман, которая показала, будто бы на улице Хегештрассе рядом с домом Кляйбёмеров той ночью была драка. После нее на мостовой остались лужи крови, в одну из них, утверждал Рушен, Хуссман нечаянно и наступил. Адвокат прекрасно знал, что к тому времени, когда Хуссман якобы в сопровождении Даубе шел к себе домой, кровавая лужа находилась на мостовой уже четыре часа. Капли на поверхности ботинок подозреваемого никак не могли быть из этой лужи. Рушен сумел вызвать у судьи и присяжных сомнения. Он привел в суд новых свидетелей с еще более абсурдными показаниями: будто бы на вечеринке в Бюре одному из студенческих старост разбили нос, и совершенно случайно именно кровь из его носа накапала на обувь Хуссмана, а между тем Хуссман выпивал в другом зале и вообще не встречался со старостой.
На суде с 16 по 30 октября 1928 г. аргументам Рушена не особенно поверили. «Неизвестная кровь группы А» на обуви обвиняемого была зловещим знаком. Суд склонялся к тому, что реконструкция преступления Вернебурга и Лиссигкайта верна. Тем не менее суд присяжных 30 октября оправдал Хуссмана, с оговоркой: «Обвиняемый мог бы быть признан виновным на основании косвенных улик и неубедительных доводов в пользу его невиновности».
В 1928 г. ни один другой случай в любой части света не привлекал столько внимания криминалистов, судебных медиков и общественности к проблеме серологии и исследованию следов крови, как убийство Даубе. Впервые, еще до начала процесса, криминалист – это был Вернебург – опубликовал в «Криминалистическом ежемесячнике» большой доклад «Практическое значение исследований групп крови», где подчеркнул, что определение группы крови может иметь решающее значение в расследовании преступления. В случае убийства Даубе шанс был упущен. Многочисленные ошибки во время расследования в Гладбеке повлекли за собой официальные внутренние расследования, взаимные упреки, обвинения и извинения. Но важнее всего другое: наконец-то стало ясно, насколько важна серология для судебной медицины.
10
В конце октября 1928 г., когда был вынесен приговор по делу Хуссмана, в Инсбруке молодой медик Франц Йозеф Хольцер собирался защищать кандидатскую диссертацию. Хольцер был родом из Лустенау, местечка на границе Австрии и Лихтенштейна, и на всю жизнь остался в душе австрийским провинциалом, куда бы ни бросала его судьба – в Нью-Йорк, Мюнхен или Берлин.
Через 2 месяца, 1 января 1929 г., Хольцер получил место ассистента в Институте судебной медицины в Инсбрукском университете, впрочем, более или менее случайно. Поначалу, как все студенты, он трудился в старинных помещениях, где в 1927 г. преподавал профессор Карл Майкснер. Но еще в конце 1928 г. Хольцер и не помышлял о том, чтобы стать судебным медиком. Он вообще не строил никаких определенных планов, не имел честолюбивого намерения быстро сделать карьеру, а собирался подучить химию. Что ж, усмехался профессор Майкснер, если господин кандидат желает всю жизнь любоваться на пробирки, то пожалуйста, этого добра в лаборатории полно, милости просим.
Так Хольцер в начале января 1929 г. оказался в Институте судебной медицины и занялся серологией. Майкснер увлеченно изучал возможности установления отцовства через группу крови. В то же время в Тироле были совершены несколько преступлений, подтвердившие важность серологии и исследования следов крови.
Метод Латтеса для установления группы крови к тому времени уже широко применялся, и к началу 1929 г. был накоплен весьма ценный опыт. Выяснилось, что агглютинин в сыворотке крови, то есть анти-A- или анти-B-вещества в следах крови, ведут себя совершенно непредсказуемо. Свойства сывороточного агглютинина меняются не только у разных людей, они зависят еще и от внешнего воздействия – температуры, холода или жары, возраста кровавого следа. В зависимости от всего этого сывороточный агглютинин по-разному воздействует на тестовые красные кровяные тельца. Иногда интенсивность воздействия мгновенно гаснет. Порой, наоборот, долго сохраняется. Самое неприятное, что анти-A- и анти-B-вещества, помещенные одновременно в сыворотку группы 0, сохраняются или ослабевают независимо друг от друга и в разной степени. Значит, можно предположить, что в засохших следах сыворотки группы 0 сохраняется анти-A-вещество, но анти-B-вещество либо ослабевает, либо вовсе исчезает. Если соединить такой высохший след с тестовыми тельцами крови, «свернутся» тельца группы А, а тельца группы В – нет. Может показаться, таким образом, что перед нами кровь группы В, на самом деле мы имеем дело с группой 0. Случай экстремальный, однако возможный. Точно так же в другом крайнем случае при исследовании следа группы А исчезнет анти-B-вещество, так что возникнет впечатление, будто мы имеем дело с группой АВ. Установить группу АВ по методу Латтеса было невозможно, поскольку в этом случае в сыворотке нет антител. Таким образом, если во время эксперимента не происходит никакой агглютинации, может идти речь о следах крови другой группы, при этом в этих следах крови в сыворотке из-за высыхания исчезли все антитела. Применение метода Латтеса требовало серьезного опыта. Однозначно установить группы А, В или 0 можно только через агглютинацию в относительно свежих следах крови.
Неужели не существует более надежного метода? В свое время Латтес пытался выяснить, нельзя ли исследовать высохшие следы крови не по агглютининам в высохшей сыворотке, а напрямую по групповым свойствам эритроцитов, они-то есть в любом высохшем кровавом пятне. Но кровяные тельца в засохших следах крови теряют форму и спекаются в корку, невозможно было установить их группу, только наблюдая реакцию агглютинации или ее отсутствия. На этой стадии Латтес подхватил эксперименты Карла Ландштейнера 1902–1905 гг.
Разве Ландштейнер не доказал, что кровяные тельца в высохших следах крови теряют форму и способность к «комкованию», однако при этом не исчезают их групповые свойства А, В, АВ или 0? Разве он не доказал, что между этими свойствами и противоположными им антивеществами сыворотки возникает «сила притяжения» и групповые качества в совершенно высохшей кровяной корке по-прежнему притягивают анти-A- или анти-B-вещества? Не нашел ли он способ доказать это притяжение, если смешать анти-A- или анти-B-сыворотку со следами крови и с тестовыми тельцами известной группы? Разве не доказано, что, судя по способности или неспособности анти-A- или анти-B-сыворотки агглютинировать соответствующие тестовые тельца, можно вычислить, отнимает ли антивещество незнакомого кровавого следа эти тельца и притягивает ли их к себе и какие именно? Если, как выясняется, групповые свойства запекшихся красных кровяных телец в кровавых следах стабильнее, чем в антивеществе сыворотки, тогда должен быть способ «заставить говорить» эти групповые свойства путем притяжения, иными словами, путем абсорбции, поглощения или непоглощения соответствующими антивеществами.
Латтес пытался найти этот способ, а также русский ученый Попов, французы Мартен и Роше, японец Хигучи. При этом подтвердилась теория о том, что свойства кровяных телец (агглютиноген) в следах крови несоразмерно стабильнее, чем антивещество сыворотки. Тем более срочно следовало изучить эти свойства непосредственно в следах крови. Но данные исследования продвигались трудно. Например, имеется след крови группы А, к нему добавляют анти-А-сыворотку, согласно свойствам группы А, кровь данной группы привяжет к себе анти-А-вещество, но лишь до известной степени, так сказать, до полного «насыщения». Способность к абсорбции у следов крови всякий раз иная, поглощение зависит от количества сыворотки и от силы анти-А-субстанции. Всегда результат разный – порой поглощение полное, иногда остатки антивещества остаются в сыворотке. Необходима повторная проверка, чтобы удостовериться, прошла абсорбция анти-А-вещества или нет. Если поглощение полное, тест на кровяных тельцах группы А установит, что сыворотка «пуста», то есть не подействовала, не произошло никакой агглютинации тестовых кровяных телец. Если же анти-A-вещество осталось в сыворотке, результаты исследования не ясны. Вопрос вот в чем: как можно количество и мощность сыворотки, смешанной со следами неизвестной крови, отрегулировать так, чтобы все антивещества, содержащиеся в сыворотке, были абсорбированы полностью? Как только не вычисляли, но слишком уж много неизвестных в этом уравнении, результата не было. Однако ученые не оставляли идею, что группы крови в незнакомых кровавых следах можно исследовать и установить таким образом, что групповые свойства А, B и AB сами «заговорят», а в случае группы 0 ее можно будет узнать по ее «молчанию».