тельность, чудачества и капризы. Например, Ландштейнер не выносил свиста и кричал в тишине лаборатории: «Кто тут свистит?» В квартире Ландштейнера на Восемьдесят шестой улице не было телефона, причем намеренно, а на средства от Нобелевской премии он приобрел летний домик в Нантакете и там в свои 65 лет плавал наперегонки с молодыми. Хольцер видел, как все больше ослабевает связь Ландштейнера с его родной Германией, с Европой, где ученого не поняли; как все сильнее его сознательное «врастание» в Новый Свет, где ему предоставили пространство и свободу для научной деятельности.
В октябре 1934 г. Хольцер вернулся в Европу как, вероятно, единственный специалист по судебной серологии Германии и Австрии, который лично учился у самого Карла Ландштейнера. И уж точно единственный, кто привнес в науку и практику собственные знания и опыт на основе двух открытий, едва знакомых в Европе по публикациям Ландштейнера и его сотрудника Левина в 1927–1928 гг.
Первое открытие было таким: человеческая кровь, кроме уже классического подразделения на группы A, B, AB и 0, обладает «индивидуальными особенностями». Еще Людвиг Хиршфельд, ныне крупный варшавский серолог, 20 лет назад, когда учился в Гейдельберге, вычислил, что группа А подразделяется на подгруппы А1 и А2 с разным титром. Филип Левин, восьмилетним ребенком переселившийся из России в Нью-Йорк, а с 1925 г. – сотрудник Ландштейнера, проводил на кроликах эксперименты с человеческой антисывороткой и заметил, что в человеческой крови есть вещества, которые точно так же абсорбируют антисыворотку, как это делают кровяные тельца группы А, например с анти-А-сывороткой. Ландштейнер и Левин выявили сначала два таких вещества. Они назвали их антигены, или факторы крови, и обозначили буквами M и N. В крови человека эти факторы появляются либо по отдельности, как М и N, либо вместе, как MN. Они передаются по наследству и распределяются среди населения в определенной пропорции: M – у 30 %, N – у 20 %, MN – у 50 % человек. В том же 1927 г. Ландштейнер и Левин открыли еще и фактор Р, тоже наследственный, свойственный 25 % человек и отсутствующий у других 75 %. Европейские серологи и судебные медики, прежде всего Фриц Шифф, воспользовались этим открытием, чтобы благодаря факторам уточнить свои методы установления отцовства. В первую очередь постарались выявить факторы M, N и P в свежей крови методом абсорбции. Хольцер тоже использовал факторы для метода установления отцовства. Но более всего Хольцера, конечно, интересовало применение только что открытых факторов крови в криминалистике.
В 1938 г. Хольцер переселился в Берлин и стал ассистентом Виктора Мюллера-Хесса, который в 1930 г. также перебрался из Бонна в Берлин. В Берлинском университете в Институте судебной и социальной медицины Хольцер изучал подгруппы и факторы крови и способы их определения в следах крови. К этому времени второе значительное открытие Ландштейнера и Левина, о котором Хольцер узнал в Нью-Йорке, стало весьма убедительно применяться в криминалистике. Это было поразительное открытие: групповые свойства есть не только у человеческой крови, но и у всех человеческих секретов – слюны, слез, спермы и пота. Двое ученых доказали, что секреты каждого человека той же группы, что и его кровь.
13
18 января 1939 г. в Ромфорде, графство Эссекс, Англия, пропала девятилетняя Памела Ковентри, симпатичная девочка, не по годам развитая, с каштановыми волосами и свежим личиком, дочь электрика, проживавшего в доходном доме в Морком-Клоуз в восточной части Элм-Парка. После обеда в 13.40 Памела отправилась в школу самым коротким путем – через Саутенд-роуд на Коронейшн-драйв, с обеих сторон застроенную таунхаусами. Минут через пять пути Коронейшн-драйв пересеклась с Бенхёрст-авеню, где находилась школа.
В 17 часов девочка не вернулась домой. Мать забеспокоилась, пошла в школу, встретила учительницу и узнала, что Памела вообще сегодня отсутствовала. Учительница думала, что девочка больна. Нет, Памела была здорова. Тогда учительница вспомнила, что две подружки-школьницы Вивьен Холл и Сьюзен Бейкер долго ждали Памелу на пересечении Коронейшн-драйв и Бенхёрст-авеню и поэтому опоздали на урок. Мать не знала, что Памелу могло задержать по дороге в школу, и отправилась к Вивьен и Сьюзен. Обе девочки подтвердили слова учительницы – около 14 часов они напрасно прождали подругу на углу Коронейшн-драйв, кидались снежками.
Мать надеялась, что Памела заигралась с кем-нибудь из подруг и не дошла до школы, а теперь уже вернулась домой, но дома ее не было. Тогда мать в 18 часов направилась в ближайший полицейский участок Эссекса.
Полиция, как положено, объявила девочку в розыск, но все надеялись, что она вернется сама. Зря надеялись. Тогда несколько полицейских патрулей уже в сумерках двинулись на поиски. На следующее утро Джуд Хорсман, ночной сторож из Хорнчерч, проезжая на велосипеде по Вуд-лейн, заснеженной дороге вдоль поля, обнаружил в канаве, заросшей кустарником, позади военного аэродрома в Хорнчерч детский труп. Это было тело Памелы Ковентри.
Тело без одежды лежало на гнилом матрасе в снегу. Шея была прикрыта шерстяной юбкой девочки, колени подтянуты к подбородку, ноги плотно прикручены к телу колючей проволокой. На проволоке остались клочки изоленты и суровая нить, которую используют в садоводстве для ограничения грядок, шпалер и подвязывания вьющихся растений вроде фасоли или гороха.
Старший инспектор эссекской полиции Бейкер хорошо знал, какое негодование вызывают убийства детей. Он обратился за помощью в Скотленд-Ярд, где главный констебль Хоруэлл уполномочил инспектора Бриджера расследовать дело на месте, а также оповестил знатока английской судебной медицины Бернарда Спилсбери.
Когда Бриджер прибыл в Хорнчерч, ясно было одно: Памелу Ковентри изнасиловали. Кроме того, всякий опытный полицейский сразу бы понял, что ребенка жестоко задушили. Свидетели видели, как Памела поворачивает на Коронейшн-драйв, но до перекрестка этой улицы с Бенхёрст-авеню она так и не дошла; место обнаружения тела – всего в нескольких минутах ходьбы от перекрестка, следовательно, преступление совершено в районе Коронейшн-драйв, серой и унылой 19 января и покрытой грязным тающим снегом. Около 14 часов Памелу, вероятно, кто-то забрал отсюда на машине. Поиски без конца, понял Бриджер, опросы от дома к дому, от улицы к улице, горы рутинной работы, и неизвестно, будет ли результат, ведь даже в самом добропорядочном и безобидном отце семейства можно увидеть сексуального маньяка. Бриджер хорошо знал эти блуждания впотьмах, когда успех возможен, если показания случайного свидетеля, какая-нибудь улика укажут на связь убийцы, его жертвы и места преступления.
Бриджер почти не надеялся обнаружить никаких важных улик при первом осмотре места преступления. Проволока, изолента и нить никак не характеризовали убийцу. Родители девочки по просьбе инспектора составили подробный список одежды и вещей, которые могли быть у Памелы в тот день. Пропало все, кроме юбки, значит, есть надежда что-нибудь найти, напасть на след. Утром 19 января Бриджер мобилизовал всех сотрудников местной полиции на поиски – в поле и в парке, на улицах, в садах, в сараях, в подвалах и на территории аэродрома. Комендант аэродрома предоставил в помощь 300 солдат.
Вскоре со своим чемоданчиком прибыл Бернард Спилсбери – спокойный, замкнутый, неизменно элегантный. Тело девочки находилось в ледяном морге, но Спилсбери десятилетиями трудился в таких моргах, ему было не привыкать, он даже не гнущимися от мороза пальцами работал превосходно. Памела, похоже, отчаянно защищалась – руки и ноги были в синяках и ранах. Повреждение на челюсти – от удара кулаком. Пока Бриджеру эти заключения не помогли. Спилсбери размотал проволоку и отогнул вниз прикрученные ноги. Под грудью оказался зажат сигаретный окурок. Он отвалился и упал рядом с телом, Спилсбери подхватил его пинцетом. Очевидно, убийца курит. Он курил, пока скручивал жертву, и в возбуждении не заметил, что окурок застрял между грудью и ногой девочки.
Спилсбери был опытнейшим судебным патологоанатомом в Англии. Он не был ученым, не занимался серологией и вообще, дожив до 60 лет, не особенно следил за развитием науки за пределами Англии. Спилсбери привычно отложил окурок вместе с проволокой в сторону, туда же – изоленту и нить, чтобы все улики были отвезены в лабораторию Скотленд-Ярда, основанную в 1935 г. Не забыл он и еще кое-что, что выполнял вот уже 15 лет, – взял образец крови покойной и отправил в Лондон на исследование доктору Рошу Линчу. Сам Спилсбери был назначен «штатным патологоанатомом Скотленд-Ярда и Министерства внутренних дел»; доктор Линч же был «штатным аналитиком» и «химиком Министерства внутренних дел».
Спилсбери по праву считается основателем судебной медицины в Англии, а Линч, маленький, тощий, невзрачный человечек – пионером английской естественно-научной криминалистики. Внешне у них было лишь одно сходство – гвоздика в петлице. В 1939 г. Линчу было 50 лет, он руководил отделением клинической биохимии в больнице Святой Марии в Лондоне. Уже много лет он считался лучшим специалистом в криминалистическом изучении ядов, а заодно и в исследовании крови. Линч часто определял группу крови покойников, которыми занимались Спилсбери и Скотленд-Ярд. Когда Скотленд-Ярд открыл собственную лабораторию, ее директор, доктор Джеймс Дэвидсон, и молодой серолог Джон Томас сами проводили исследования следов крови, но в 1939 г. и Рош Линч оставался практикующим судебным серологом. Он, как и Спилсбери, не был ни ученым, ни первооткрывателем, однако интересовался, что нового происходит в серологии за пределами Англии. 20 января Линч получил от Спилсбери образцы крови убитой Памелы Ковентри для установления группы крови, также Спилсбери упомянул о сигаретном окурке. Линч определил группу крови погибшей – А. Затем сразу связался со Скотленд-Ярдом, и, когда его соединили с Хоруэллом, попросил доставить ему в лабораторию этот окурок, так, чтобы не пострадал кончик, особенно от сырости, и не исчезли следы слюны. Возможно, ему удастся превратить остатки засохшей слюны на окурке в улику, что поможет найти преступника. Хоруэлл ответил, что суперинтендант Катберт из лаборатории Скотленд-Ярда взял окурок на хранение, и сейчас как раз полным ходом идет исследование. Уже известно, что это окурок самокрутки, и у курильщика привычка набивать сигарету остатками других окурков, судя по обугленным частичкам табака.