{65}
ПАУЛ ВАН ОСТАЙЕН{66} (1896–1928)
Летнему ливню песнь
Ливень, омовение вне меня,
очищение улиц, всё тех же,
любовников, заждавшихся этого изобилия ласки,
но теперь их тела от тоски летней душной свободны
и качаются мерно в объятьях, в затяжной дождевой поцелуев пляске.
Добела отмытые дороги,
покорные, покойные после объятий улицы в хронологии,
деревья вдоль бульваров, живой победы пророки,
звонкие рожки, воскресающей жизни восторги,
чистой после очищения.
Люди, бежащие чистоты дождя,
но даже они, в кофейню войдя,
остаются частью великого
очищения.
Коммивояжер, который спеша
в кофейню забежал, чувствует вдруг, как душа
его проникается свежим паром,
исходящим от дождевика.
Осторожно орудуя проводами и отряхиваясь,
словно четвероногий друг,
так, что капли летят вокруг,
появляется трамвай. Восторгом переполненный его сигнал
захлебывается и напоминает щенячий лай.
Покойно, тяжело дыша, лежит страна в объятьях,
под серой королевской мантией скользящего тумана,
но полотнище дальнего дождя ничего не может скрыть.
Пар от пашни, песнь земли,
внове явленной ясности трели
из золоченой гортани жаворонка. Земля, что позволяет тонким, слабым
пальцам возлюбленного гладить себя.
Мороси ритм россыпью,
что идет к победе поступью армии пигмеев;
ливень, марш сонмища живописных поражений,
проблеск жизни. Прорвавшийся пафос,
могучий и властный; материнские лобзания первенца.
Деревни, обвитые в пылкую ветра страсть,
после услады забвению преданы;
как пряди, колосья растрепаны нежной рукой
любимого. Вековая земля, недолюбленная всласть
и ненасытная, почувствуй, как ветер очищает тело твое от страстей.
Покойно-пресыщенная изысканность поцелуев,
объятие дождя,
спокойное и покорное повиновение
юным, несмелым лучам солнца.
Ливень: омовение.
Добела умытые улицы, дребезжащие трамваи,
белые дороги, линии игривого света,
возродившиеся незапятнанными.
Свет, заливающий кофейни и магазины:
ожидание Спасителя.
Дождь прошел по земле Божьим посланником:
Иоанн, что души причащает песнопением.
Так ливень: высшее омовение во мне.
Я вижу людей в уличной толкотне,
они походят на свежее белье из прачечной; и нет иной
цели у дождя, кроме как мир подготовить,
очистить перед приходом солнца.
Я знаю Божьей милости весть святую —
и несу сквозь дождь радость живую,
иду по улицам и вдоль домов, как и они, торжествую
под потоком святым очищения.
Величественна прогулка: осознанный внешний ритм
безмолвно протекающего внутреннего мышления.
Ритм моего «Я», растворенный во всеобъемлющем ритме элементов.
Прогулка, сквозь ливень путь,
а путь сквозь вневременную благодать есть ливня суть.
Желание идти и чувствовать, как умирают капли
в холоде моего дождевика.
Иная реальность: мягкий дождь, что поглощает меня;
резкий порыв, что вбирает меня и дальше
в себе несет, лицо и ладони леденя;
нереальная реальность, такая неожиданная,
но и ждущая того, что сама она подготовила. Очищение.
Ведь как уносятся дождя потоки
после очищения, свершив свое предназначение,
так точно улицы бегут с одной лишь целью —
достигнуть площади,
которая, случившегося не осознавая
и всё еще чиста и непорочна настоящей красотой,
отдохновение нашла
в середке лужи солнечной.
Ошеломленное недавней битвой, выглядывает солнце
промеж побежденной армии облаков.
РЕМКО КАМПЕРТ{67} (р. 1929)
«Письма полные ненависти и подозрительных мыслей…»
Письма полные ненависти и подозрительных мыслей
отвисшие губы старых баб
фотографии солдатов спящих
небезвинным сном
сладострастные звуки
страх перед каждой ступенькой
или постоянные телефонные звонки
сено и старые календари в опустошенном доме
твой распахнутый рот и криком мое имя
когда я задыхаюсь на тебе.
ИНА РУССО{68} (1926–2005)
География
Вот перед вами модель земного шара
На подставке, старательно отделана, стоит
Под углом в двадцать три с половиной
Градуса из-за стержня, что через центр
Проходит (воображаемая ось, вот почему земля
Вращается, подобно колесу). Ежегодно
На фабриках производят миллионы таких моделей
Для использования в университетах, школах,
На лекциях, а иногда и в частных домах:
Маленьких, средних и больших размеров.
А в какой-то стране сидит какой-то дурак
Перед такой вот подделкой земли
И спицы и иглы втыкает в земную кору.
Непонятно, делает он это из злорадства,
Или со скуки, или просто по глупой ошибке.
Некоторые части поверхности глобуса еще не тронуты,
Огненная Земля, например, или Антарктика —
А другие похожи на подушечку для иголок:
Израиль, Индокитай и Африка.
Творцы
Ветер сокрушает поверхность воды
в миллионы отражений ясных
и гласные и согласные,
в необычайный миг,
сокрушают
души тишину
в сложную
слышимую мозаику.
Время, вернись
Как же мне жизнь
впору прожить
в этом маленьком месте
мне отведенном
если нынче часы
превратились в секунды
и тик-тик-тик-тик
сердце стучит и стрелка
каждый следующий миг
чуть
быстрее бежит?
АНТЬИ КРОГ{69} (р. 1952)
Мам
Мам, я пишу тебе стишок
без завитушек
без рифмы
без наречий
так лучше
босоногий стишок —
потому что ты умножаешь меня
больными маленькими ручками
подрубаешь меня черными глазами
и колкими словами
поворачиваешься грифельным профилем
смеешься и разбиваешь на голову мой лагерь
но ты каждый вечер приносишь меня в жертву
своему Господу Богу.
твое ухо мой единственный телефон
твой дом моя единственная Библия
твое имя мой волнолом в море жизни
мне так жаль мама
что я не та
какой хотела бы быть для тебя.
Сонет
сегодня вечером я знаю
что больше никогда не полюблю тебя:
твои ладони стали слишком маленькие
чтобы меня схватить
твое тело слишком нежно
чтобы меня освободить
из сердца вымыло боль и тоску
и тебя
я видела коров встающих из травы поутру
день видела умирающий как птица на спине
я должна встать
и разбить горизонт
потому что я устала
от твоей мокрой морды в моем паху.
Опять
я опять не свела концы с концами
кончился сахар и талоны на молоко
у швейной машинки скопились горы рваной одежки
пауки плетут макраме на стене
мое семейство скребет по сусекам ищет съестное
моя кроха мучается сыпью на попе
моя доченька где-то болтается
мой старшенький от недостатка чего-то загибается
мой муж стиснув зубы
пинает ящик с углем
и гасит сигарету в пустой тарелке…
перечитай-ка внимательно и скажи, великая поэтесса,
какого черта ты это делаешь?
я отказываюсь умирать среди водорослей и травы
или бездетной с любовником вдоль берега моря
или с премией гертцога в чужой стране
седой и богом забытой.
ГЕННАДИЙ ЗЕЛЬДОВИЧ{70}
ФЕРНАНДО ПЕССОА{71} (1888 — 1935)
Взыскуя красоты
I
Твои стихи, блаженство напоказ,
Тебе слагать, печальному, легко ли?
Я тоже был в эпикурейской школе
И доброй волей ум терял не раз.
Я совершенства жаждал: всякий час
Пускался я на поиски — доколе
Не понял, что любая цель в расколе
С безмерностью, что нам открыта в нас.
С того и плачем, что узнать влекомы
Границу своего же идеала.
Есть берег морю, небу — окоемы,
А нет предела только у тоски
О чем-то без предела и начала,
В которой мы безмерно велики.
II
Недостижима и не понята
Она, не существующая въяве.
Еще грустнее и еще слащавей,
Когда земная манит красота.
И потому пускай в ее составе
Найдутся только общие места,
Дабы любой поверивший спроста
Узнал, что прикасается к отраве.
Лишь тот, кто чашу выпил понемногу
Или глотком — а лишь бы без остатка
Хотя и поздно, узнает дорогу.
Он чувствует, как тяжесть налегла
И как смотреться пагубно и гадко
В прозрачность бесполезного стекла.
III
Безумье или глупость: только так
Хоть каплю блага выманить у рока.
Не думать, не любить, не чаять срока
И не разуверяться что ни шаг.
Любую вещь, открытую для ока,
Приветствует за доброе дурак;
Свой миру соприродный полумрак
Юродец принимает без упрека.
Два зла на свете: правда и порыв.
Узнать их зло на свете путь единый —
И ту, и этот взглядом охватив:
Она ужасна, в нем же — пустота:
Не меньший ужас. Будто две долины
С боков неодолимого хребта.
IV
Глубокий вздох, умчи меня в края,
Где ни чужбины, ни родного дома
И где существованье не влекомо
К потусторонней форме бытия;
Где чувствований мутная струя
Сподобится и формы, и объема
И где владыкой утвердится дрема,
Душевной жизни искру притая.
Умчи меня… Но что чужие сферы
И что края, незримые доселе,
Когда не приступ запоздалой веры,
Еще мечта, еще один порыв,
Как все мечты, летящий мимо цели,
Еще сильнее сердце искрутив?
V
И ум, и веру отодвинув прочь,
Воздержимся от скорби, от укора
И поцелуев — ибо очень скоро
Надвинется отсроченная ночь.
Не ощущай, но жизнь свою упрочь,
Отдав ее на милость благотвора
Названьем сон; без топи, косогора,
Подобный путь нетрудно превозмочь.
Гряди сюда с кифарами и маком,
Дурные сны развея сонным зельем, —
Гряди, Морфей, опутай души мраком
И в ту опустошенность уведи,
Где чувствуем, что грудь полна весельем,
Что ничего не чувствуем в груди.
VI
О сон, о морок! Видно, оттого-то
Желаем преисполниться пустот,
Что сердце ждет — и понапрасну ждет,
И мало сил для горестного счета.
И что за сна мы жаждуем? — чьего-то:
Чужой мечты и сладостных тенет,
В которых затеряется, уснет
Вся бодрость, отворенная для гнета.
А морока забвенного хотят
Не иначе, как только под наплывом
Бессонных чувств — и гибнут, уступив им,
И остается тот последний ад,
Где в сумраке, тягучем и тоскливом,
Уже не порываются к порывам.
Усыпальница Христиана Розенкрейца
Еще не видев тело нашего мудрого Отца, мы отошли в сторону от алтаря и там смогли поднять тяжелую плиту желтого металла, за ней же покоилось лучезарное тело, целое и не тронутое тлением… в руке была маленькая пергаментная книга, писанная золотом и озаглавленная «Т.», которая, после Библии, составляет главное наше сокровище и не предается в руки непосвященных.
I
Когда от жизни пробудит природа,
Себя поймем и вызнаем секрет
Паденья в Тело, этого ухода
Из духа в Ночь, из просветленья в бред, —
О сне земли, о свете небосвода
Прозрим ли Правду после стольких лет?
Увы! душе без проку и свобода,
И даже в Боге этой Правды нет.
И даже Бог явился Божьим сыном:
Святой Адам, он тоже грехопал.
Творитель наш и потому сродни нам,
Он создан был, а Правда отлетела.
Безмолвен Дух, как мировой Провал.
И чужд ей мир, который — Божье Тело.
II
Однако прежде прозвучало Слово,
Утраченное в тот же самый миг,
Когда из Тьмы Предвечный Луч возник,
Угаснувший средь хаоса ночного.
Но сознавая свой превратный лик,
Сама из Тьмы, Душа в себе готова
Узнать сиянье радостного зова,
Распятых Роз таинственный язык.
Хранители небесного порога,
Отправимся искать за гранью Бога
Секрет Магистра: сбросив забытье,
К самим себе очнувшиеся в Слове,
Очищены в неостудимой крови, —
Отсюда к Богу, льющему ее.
III
Однако здесь, бредя осиротело,
Себя сновидим, явь не обретем,
И если сердце Правду разглядело,
То Правда обращается в фантом.
Пустые тени, алчущие тела,
Его найдя, узнаем ли о том,
Пустоты стискивая то и дело
В объятье нашем призрачно-пустом?
Ужель Душа не отомкнет засовы,
Не станет знать, что дверь не заперта,
А только — выйти и пойти на зовы?
Немому и усопшему для плоти,
Но с Книгою в закрытом переплете,
Отцу Магистру явлены врата.
Кристиан Розенкрейц — легендарный основатель учения розенкрейцеров. Завещал вскрыть свою могилу много лет спустя после своей смерти. Основу учения розенкрейцеров составляло некое тайное знание; в частности, им приписывали способность всеведения, изобретение особого, выражающего суть вещей языка. Один из символов доктрины — черные розы на фоне андреевского креста.