{260}
ГОВАРД ФИЛЛИП ЛАВКРАФТ{261} (1890–1937)
Грибы с Юггота
I. Книга
Тот дом стоял во мраке и пыли
Аллей старинных; из далеких стран
Соленым морем пахнущий туман
Ветра к причалу с запада несли.
Я в окнах дома, проходя вдали,
Заметил, любопытством обуян,
Нагроможденья книг, что, как бурьян,
От пола и до потолка росли.
Загадкой очарован, я проник
В хранилище, нарушив древний сон,
И, в руки взяв одну из старых книг,
Рассказом был как громом оглушен.
Я поднял взгляд, дыханье затая, —
И жуткий хохот вдруг услышал я.
II. Погоня
По улицам я бешено бежал,
Прижав находку страшную к груди,
Сквозь переулки; сумрачный причал
За мной уже остался позади.
Я всё пытался скрыться в глубине
Кирпичных стен и с окнами, и без;
Последнею надеждой были мне
Спасительные проблески небес.
Никто не видел, как я взял ту вещь,
Но эхом смех преследовал меня;
Ночной лишь сумрак, темен и зловещ,
Меня мог спрятать, книгу сохраня.
Я в страхе мчался, книга жгла ладони,
А сзади топот — будто от погони.
III. Ключ
Не знаю я, что ветром занесло
В мой прежний дом, но, трепеща теперь,
Я понимал, что это было зло —
Уйти отсюда и захлопнуть дверь.
Мне книга открывала тайный путь
Сквозь все преграды, что хранят в себе
То прошлое, что нам нельзя вернуть
И что не повторить в своей судьбе.
Теперь имел я ключ от всех видений —
Лучей заката, сумрака лесов;
И был я непонятный людям гений,
Закрывший свою память на засов.
Пока сидел я, бормоча немножко,
Вдруг затряслось закрытое окошко.
IV. Узнавание
Вновь день настал, когда юнцом я был
И видел, как столетние дубы
Тумана обвивавшие клубы
Душили изо всех безумных сил.
Как и тогда — алтарь среди могил,
Землей укрывших черные гробы;
Был высечен на камне знак судьбы
И жертвенный костер вовсю чадил.
И, тело, распростертое на нем,
Вдруг увидав, я понял, что попал
На страшный Юггот и что я не спал —
Здесь эоны пытали жертв огнем.
Тут жертва испустила смертный крик —
И я себя узнал в ней в тот же миг!
V. Возвращение домой
И демон мне сказал, что он домой
Возьмет меня с собой, в страну теней,
На высоту, откуда всё видней,
Где лестница за мраморной стеной.
Пока мелькали мили подо мной,
Громада башни, озеро за ней,
Он говорил, что стану я сильней
На высоте, послушав моря вой.
Он обещал, и мы с ним сквозь закат
Летели мимо пламенных миров,
Где троны золоченые богов,
Которые от ужаса кричат.
И в шуме волн тот голос был нелеп:
«Здесь был твой дом, когда ты не был слеп».
VI. Лампа
Внутри пещеры лампу мы нашли;
Там на стене был высеченный знак,
Который страшен существам земли,
Хотя прочесть нельзя его никак.
Был найден только бронзовый сосуд,
Хранящий масла странные следы
И письмена, что смысла не несут
И не оберегают от беды.
И, опасаясь сорока веков,
Но также и страшась полночной тьмы,
Избавившись от ужаса оков,
Зажечь ту лампу захотели мы.
Она зажглась — мелькнули силы зла
И вспышка наши души обожгла.
VII. Холм Замана
Зловещий холм над городом навис,
Он был лесист, и зелен, и высок,
И он смотрел недобро сверху вниз
На шпиль у поворота двух дорог.
И шепот раздавался двести лет,
Что лучше не ходить по тем местам,
Что где-то на холме нашли скелет
И что мальчишки пропадали там.
Однажды почтальон пришел — и вот
Увидел, что исчезло всё село;
Ходил глазеть из Эйлсбери народ —
И эхо весть в округе разнесло,
Что, видно, почтальон сошел с ума,
Глаза и рот увидев у холма.
VIII. Порт
От Эркхема тропа была трудна
На тот хребет скалы у Бойнтон-Бич;
Я думал, что к ночи смогу достичь
Вершины, что из Инсмута видна.
Там парусов виднелась белизна, —
Смотрел я, будто впавши в паралич,
Но мне бросать напрасно было клич —
Ведь так до них дистанция длинна.
О, парусники Инсмута! Опять
Я вспомнил вас; но ночь спустилась вмиг,
Как только я вершины скал достиг,
Откуда мог я город увидать.
Там были крыши, шпили — как же так?
Теперь внизу царил могильный мрак!
IX. Двор
Я знаю этот город — был я тут,
Где толпы, утонувшие в грязи,
Среди аллей, у берега вблизи
Бьют в гонги и своим богам поют.
Здесь, тощи, полуживы и пьяны,
Мигали мне дома глазами рыб;
Как я в отбросах только не погиб,
Пройдя на двор, где люди быть должны.
Зажатый в темных стенах, я ругал
Себя, что я забрел в такой притон;
Вдруг окна засветились — дикий бал
Увидел я тогда со всех сторон.
Разгул безумной смерти был вокруг —
Тела плясали без голов и рук!
X. Голубятники
Неслись мы по трущобам мимо стен,
Чьи выпуклости были как нарыв,
И толпы исторгали, сея тлен,
К чужим богам и дьяволам призыв.
И мчался миллион огней за мной,
Как вспышки нескончаемых зарниц,
А люди запускали страшных птиц
Под скрытых барабанов мерный бой.
Я знал, кто зажигает те огни,
А птицы улетают на тот свет
К великим тайнам сумрачных планет
И что несут под крыльями они.
И люди прекратили сразу смех,
Увидев клювы жутких тварей тех.
XI. Колодец
Сет Этвуд, фермер, в восемьдесят лет
Затеял рыть колодец у дверей;
Эб юный помогал, чтоб рыть скорей,
А мы смеялись: что удумал дед!
Однако же с ума свихнулся Эб,
А Сет колодец кирпичом закрыл,
Но столь же был конец его нелеп —
Он руку сам себе перерубил.
Пошли мы вместе после похорон
К тому колодцу — что за глубина?
Но столь глубоким оказался он:
Лишь черная дыра — не видно дна.
Бросали кирпичи — но вот ведь штука:
Мы снизу не услышали ни звука.
XII. Плакальщик
Они сказали, что через Бриггс Хилл
Ходить нельзя, чтобы попасть в Зоар,
Где Гуди Воткинс сотворил кошмар,
За что в семьсот четвертом вздернут был.
Я не послушал и пошел путем,
Ведущим на высокий косогор;
Прошло уже немало лет с тех пор,
Но чудо — оставался новым дом.
И, провожая уходящий день,
Остановившись, я услышал плач;
В луче заката там мелькнула тень —
И в страхе я бежать пустился вскачь.
Тот плакальщик коварный был злодей —
Четвероногий зверь с лицом людей.
XIII. Гесперия
Когда зимою розовый закат
Над шпилями и трубами встает,
Он открывает створы тех ворот,
Что за собой прекрасный мир таят.
И там огнями чудеса горят,
Там много приключений, нет забот;
Аллея с рядом сфинксов там ведет
К стенам и башням в бесподобный сад.
Страна цветов, где люди не жестоки,
Где память можно к прошлому вернуть,
Где Времени река находит путь
Сквозь пустоту, неся часов потоки.
Но древнего учения запрет
Нам говорит: туда дороги нет.
XIV. Звездные ветры
Порой в осенний сумеречный час
В окошках загорятся огоньки,
Уют храня погоде вопреки, —
И звездный ветер навещает нас.
Он кружит в танце мертвую листву
И дым камина лихо вьет в спираль,
Вперяя взгляд в космическую даль,
Где Фомальгаут виден наяву.
Тогда поэты, что с ума сошли,
Узнают силу югготских грибов
И ощутят все запахи цветов —
Таких, что не растут в садах земли.
Однако этот ветер — только сон:
К утру утихнув, растворится он.
XV. Антарктос
В глубоком сне мне птица говорила
Про черный конус средь полярной мглы,
Где снег лежит печально и уныло
Вокруг высокой конусной скалы.
В то злое царство сумрака и хлада
Еще никто не пролагал следы,
И озарялась черная громада
Лишь тусклым светом утренней звезды.
Не знают люди, что же там таится,
На милю вниз в ледовой глубине;
А я-то знаю — мне об этом птица
Поведала в моем глубоком сне.
О Боже правый, как безумен взгляд
Тех мертвых глаз, что в хрустале сидят!
XVI. Окно
Наш дом на лабиринты походил,
Всегда там было пыльно и темно;
Плитою заслоненное окно
Меня манило выше всяких сил.
Мечтательно я в детстве там ходил,
Где ночь царила мрачно и черно;
Окно всегда закрыто было, но
Я с возрастом всё любопытней был.
И каменщиков я привел сюда,
Чтобы узнать, что скрыла тайна стен;
Они плиту убрали — и тогда
Оттуда к нам ворвался затхлый тлен.
Они сбежали — я же, вглубь дыры
Всмотревшись, видел дикие миры.
XVII. Память
В ночных степях, где солнце не встает,
Которым ни конца, ни края нет,
Где огоньки разносят слабый свет,
Ходил стадами чей-то странный скот.
Где южная виднелась сторона,
Равнина простиралась под уклон,
Вплоть до кривой стены, что, как питон,
Была длинна и очень холодна.
И, холодом мне душу цепеня,
Дышала степь — печальный тихий дол.
Вдруг кто-то незаметно подошел
И подозвал по имени меня.
Но, заглянув под черный капюшон,
Я понял, что покойником был он.
XVIII. Сады Йина
За той стеной, что я теперь нашел,
Чьи до небес взлетают гордо шпили,
Прекрасный сад — цветы там всё покрыли,
Там много птичек, бабочек и пчел.
Аллеи и мосты там над прудами,
Где крыши отражаются церквей,
Среди покрытых вишнями ветвей,
И цапли там парят под небесами.
Там всё для смелых, в ком мечты горят,
Кто не боится отворить ворот, —
Течений там крутой водоворот
И там растет зеленый виноград.
Бегом я устремился вдоль стены, —
Увы, нигде ворота не видны.
XIX. Колокола
Издалека я слышал год от года
Тяжелый слабый колокольный звон;
Не с колокольни раздавался он,
Неясной мне была его природа.
Дотошно я перебирал подряд
Воспоминанья в поисках ответа;
Тогда я вспомнил инсмутское лето —
Как чайки в тишине легко парят.
Я в страхе слушал, как за нотой нота
Всё раздавались в мартовской ночи;
И дождь меня повел через ворота,
Чтоб к этой тайне подобрать ключи.
Я понял, где мелодия, — она
Неслась из глубины, с морского дна.
XX. Ночные бестии
Я не могу сказать, откуда вдруг
Явились эти твари ночью в дом —
Рогатые, с раздвоенным хвостом,
Со взмахами крылатых черных рук.
Их — легионы многие вокруг,
Щекочут, жалят хвостовым шипом;
Меня хватают и несут силком
В кошмарные глубины — сколько мук!
И над зубцами гор летят они,
Всё ниже, в преисподнюю летят;
Несут меня они в кромешный ад,
Где плещутся лишь шогготы одни.
Они ночами делают визиты,
Но морды их ужасной маской скрыты.
XXI. Ньярлатхотеп
Оттуда, где Египет распростерт,
Явился странный Он, кому феллахи
Поклоны клали, в розовой рубахе —
Он, молчалив и тонок, тайно горд.
И толпы собирались там и тут,
Как будто бы витал над ними дух;
Но вскоре же прошел в народе слух,
Что бестии вослед за ним идут.
И скоро показались из морей
Забытые давно уж города,
Предстали взору общему тогда
Разваленные крепости людей.
Он уничтожил всё, посеяв страх, —
И Хаос разметал всю землю в прах.
XXII. Азатот
Я с демоном в безумии мистерий
Покинул светлый гармоничный мир,
Уйдя во тьму без времени, материй,
Где только вечный хаос черных дыр.
Здесь никому не ведомые вещи
Господь Всего в мечтаньи бормотал,
Пока сонм тварей, жуткий и зловещий,
В потоке света страшно трепетал.
Они плясали там, уродства полны,
Расставив лапы и разинув пасть.
Откуда эти медленные волны,
Что в космосе свою имеют власть?
«Я Его Вестник», — демон поднял глас
И Богу дал по голове тотчас.
XXIII. Мираж
Не знаю я, существовал он где-то,
Тот странный мир, уплывший в Пустоту,
Но вижу я его — он полон света,
И я его лелею, как мечту.
Там были реки и дома когда-то,
Там лабиринты сказок и чудес,
И, как багрянец зимнего заката,
Там пламенные сполохи небес.
Там пустоши на берегах безлюдных
И старая деревня там была,
А вечер там исполнен звуков чудных —
Я слушал, как звонят колокола.
Не знаю я, как мне попасть туда,
И если я там буду, то когда?
XXIV. Канал
Во сне обитель зла я увидал:
Дома пустые вились в два ряда,
А между ними темная вода —
Зловонный нескончаемый канал.
Там окна в стенах кое-где видны,
И ветер подгоняет ком листвы,
Но окна эти черны и мертвы —
Их освещает тусклый свет луны.
Там нет следов и звуки там нерезки —
Лишь от воды, текущей в океан
На поиски чужих далеких стран,
Теченья утомительные всплески.
Откуда эта дрянь во сне взялась
И смоет ли теченье эту грязь?
XXV. Сен-Тоуд
«Сен-Тоудского звона берегись!» —
Услышал я и бросился бежать
По переулкам сумрачным опять,
Лишь изредка бросая взгляды ввысь.
Мне это крикнул старый человек —
Он крикнул мне и скрылся тут же прочь;
А я бежать пустился в злую ночь,
И был безумства полон этот бег.
Вновь «берегись!» звучало как приказ,
Что это значит — я не знал из книг,
Мне это прокричал другой старик;
Я «берегись!» услышал в третий раз.
Бежал я, сердце рвалось из груди —
И черный шпиль увидел впереди.
XXVI. Злые духи
Жил Джон Уэтли в миле от селенья,
В хибаре у подножия холма;
И он был недалекого ума —
Такого все о нем держались мненья.
Он книгам посвящал весь свой досуг,
Искал себя, держась от всех вдали, —
И вот морщины на лицо легли,
В глазах застыл невиданный испуг.
Так проводил и ночи он, и дни,
Каким-то бесом словно одержим;
И как-то раз втроем пошли за ним —
Но в ужасе пришли назад одни.
Там с духами Уэтли говорил —
У каждого по паре черных крыл.
XXVII. Старый маяк
От Ленга, где чернеют пики гор
Под звездами, не видными в ночи, —
Там света неизвестного лучи.
И пастухи ведут свой разговор,
Что этот свет холодный, голубой
На отдаленном маяке горит,
Где Старый Он живет, и говорит
Он с Хаосом под барабанов бой.
Еще они вам скажут шепотком,
Что в желтой маске это существо,
Но что оно с невидимым лицом
И нет под маской этой ничего.
Ходили люди к свету маяка —
Но не вернулся ни один пока.
XXVIII. Предвосхищение
Не знаю, отчего, но с давних лет
Живет предвосхищение во мне;
Оно — как будто трещина в стене,
Волшебный открывающая свет.
В нем ясности определенно нет —
Как будто вызываю я во сне
Воспоминанья о далеком дне,
Где приключенья дивного секрет.
Тогда леса, закаты мне видны,
Селенья, города, холмы и шпили,
Я слышу песни, что мы так любили,
И вижу море и огонь луны.
И стоит жить видений этих ради —
О них мечтаю я, как о награде.
XXIX. Ностальгия
Один раз в год, в осеннем грустном свете,
Над бездной океанской пустоты
Щебечут стаи птиц нам с высоты
О той стране, что держат на примете.
Сады там зеленеют на рассвете,
В них расцветают белые цветы —
Туда зовут неясные мечты
Птиц, забывающих о здешнем лете.
Они летят в одну из дальних стран,
Где город белобашенный встает, —
Но, лишь пустыня бесконечных вод,
Под ними расстелился океан.
Однако же из темной глубины
Им песни позабытые слышны.
XXX. Прошлое
Меня новинки вовсе не манят —
Мне в старом городке пришлось родиться:
Из окон крыш виднелась черепица
И в пристань упирался дальний взгляд.
Лучи заката лились с высоты,
Расцвечивая уличную пыль
И золотя церквушки острый шпиль —
Виденья детской сказочной мечты.
Сокровища, не ведомые тлену,
Соблазн для злобных призраков таят,
Что по дорогам спутанным летят,
Земли и неба пробивая стену.
Они, освободив меня от пут,
Встать одному пред вечностью дают.
XXXI. Обитатель
Он стар был, когда нов был Вавилон,
Была его загадка долго скрыта;
И наконец из-под кусков гранита
Предстал, прекрасен, нашим взорам он.
Там было много древних прочных стен,
Широких мостовых и старых плит,
И изваяний фантастичный вид —
Вот мир, попавший в лет ушедших плен.
Вниз уводили ветхие ступени
К загадочным развалинам ворот;
Камнями был завален узкий вход —
Там древностей таинственные тени.
Но, вход пробив, мы крикнули «беги!»,
Услышав снизу грозные шаги.
XXXII. Отчуждение
Он телом оставался здесь всегда,
С рассветом он был дома, но лишь ночь
Пожалует, он духом мчался прочь —
Куда влекла полночная звезда.
Он видел Яддит, но хранил мечты,
Вернувшись целым из гурийских зон —
Оттуда, где в ночи скитался он
И слышал зовы труб из пустоты.
Проснулся как-то старцем он с утра —
И взгляды ближних были не милы,
И всё плыло, как из туманной мглы, —
Фантомы, ложь, пустая мишура.
Друзья не признают его своим —
Напрасно он тянуться будет к ним.
XXXIII. Портовые гудки
Над шпилями, нагроможденьем крыш
Всю ночь из порта слышатся гудки;
И к берегам, что страшно далеки,
Они несутся, нарушая тишь.
И каждого, кто ночью не уснул,
Влечет гуденье это через мрак;
С заливов, огибая Зодиак,
Сквозь космос к нам доносится тот гул.
Они ночами задают маршрут,
Который к темным сказкам нас несет;
И слышится нам эхо из пустот
Тех слов, которых люди не поймут.
И в хоре, что всё тише и слабей,
Земных мы не услышим кораблей.
XXXIV. Возвращение
Дорога уводила вниз — туда,
Где мшистые лежали валуны;
И капли, беспокойны, холодны, —
Невидимая капала вода.
Безветренно — ни вздоха и ни стона,
Молчали и деревья, и кусты;
И вдруг из непроглядной темноты
Возникла предо мной громада склона.
До неба возвышалась та скала,
И острый пик был страшен и высок;
А лестницей был лавовый поток,
Но для шагов крута она была.
Я закричал: что за звезда и год
Мне запрещают этот переход?!
XXXV. Вечерняя звезда
Я увидал ее издалека —
Оттуда, где леса прикрыли луг;
Она сияла тускло мне, но вдруг
Вся вспыхнула, как золото ярка.
Спустилась ночь, и старенький маяк
Мерцающим сияньем бил мне в глаз;
Но светом ярче в миллионы раз
Звезда горела, разгоняя мрак.
И возникали в воздухе опять
Виденья прошлых лет — сады, леса,
Ночные башни, море, небеса;
С чего бы — не могу я вам сказать.
Но знал я, что в космической ночи
От дома моего шли те лучи.
XXXVI. Непрерывность
В вещах старинных есть незримый след
Той сущности, прозрачной как эфир,
Которая пронизывает мир
И служит связью тех и этих лет.
И это — непрерывности печать,
Секретный ключ, открыть способный дверь
В закрытый мир, где прячется теперь
Минувшее — его не увидать.
Но в час, когда вечернюю зарю
Багровый провожает небосклон,
Встают века, что впали в мертвый сон,
Но не мертвы, а живы. Я смотрю
И в странном свете вижу: вот она —
Твердыня лет, где стены — времена.