В XVII в. в Европе появились чай, кофе, шоколад, лимонад, апельсиновый сок и крепкие напитки – бренди, аквавит, голландский джин. Популярность приобрели новые французские вина: «Шато Латур», «Шато Лафит», «Шато Марго», «Шато От-Брион». Последнее из вин пробовал лондонский хроникер Сэмюэл Пипс в 1663 г. Игристое шампанское появилось в Лондоне и Париже примерно в то же время[114].
Во многих отношениях именно этот класс горожан создал модель современной жизни. Они жили не в огромных дворцах, а в домах более скромных пропорций. Трехэтажные кирпичные дома с террасами, построенные в Лондоне после Великого пожара 1666 г., задали шаблон для градостроительства в последующие 250 лет. Эти дома делились на гостиную, столовую и спальни. Использовались маленькие, более эффективные камины, которые все чаще топили углем. Кухни, которые в прежние века нередко были отдельным помещением, тоже стали частью дома и располагались неподалеку от столовой, с отдельной буфетной для грязной работы вроде мытья тарелок и мисок, оттирания кастрюль и готовки мяса, рыбы и овощей. Идеалом был полный порядок. Жанровые картины голландских художников демонстрируют поразительную разницу между обиталищами простолюдинов – с их темными интерьерами, покосившимися досками, разваливающимися каминами, лужами на полу, разбитыми горшками и людьми в рваной, изношенной одежде, и светлыми, чистыми и аккуратными домами успешных семей среднего класса.
На всех этих голландских картинах невозможно не заметить, как часто буржуа изображают серьезными и обеспокоенными, а большинство смеющихся лиц принадлежит красноносым пьяным беднякам. Может быть, они беспокоятся из-за торговли или с трудом выдерживают тяготы работы. Или, может быть, хотят выглядеть ответственными. В конце концов, подниматься по социальной лестнице – дело трудное. А лестница, по которой они собирались лезть, в самом деле весьма высока. Хотя буржуа Англии, Голландии и Франции XVII в. уже не стремились подражать аристократам, которые держали в домах по 40 слуг, во всех остальных отношениях они стремились быть похожими на тех, кто стоял выше них. Все больше и больше семей заявляли о том, что имеют право на герб. Все чаще они отправляли сыновей в университеты для получения образования. Требовали они и других внешних атрибутов уважения. В 1650 г. один французский наблюдатель писал: «До этого столетия нельзя было и помыслить, чтобы жены секретарей, юристов, нотариусов и торговцев требовали называть себя мадам»[115]. В Англии мужчины требовали обращаться к себе «мистер», а женщины – «миссис» или, примерно с 1660-х гг., «мисс», если были не замужем. Следование моде становилось обязательным. Когда Людовик XIV в 1669 г. принял посла Османской империи, люди стали буквально одержимы всем турецким – пили кофе, читали турецкую литературу, носили тюрбаны, лежали на коврах и кучах подушек. Серьезное стремление, как говорится в поговорке, «не отстать от Джонсов» началось именно в этом столетии. Французский драматург Мольер написал язвительную сатиру на амбициозный средний класс в 1670 г. «Мещанин во дворянстве» – это история месье Журдена, сына торговца тканью, который готов на все, чтобы его признали аристократом – и постоянно выставляет себя на посмешище.
Не стоит, конечно, считать, что средний класс появился полностью оформившимся и за одну ночь. Во многих отношениях потребительство конца XVII в. стало лишь прелюдией для более мощных волн социальной мобильности в XVIII и XIX вв. Но в XVII в. структура европейского общества распухла посередине и заметно нависла над жестким поясом общественного контроля.
Заключение
Можно было бы сказать, что именно этот век по-настоящему отделил Древний мир от современного, в котором люди стали уповать на помощь других людей, а не на Бога. В нем произошел сдвиг к светскому материализму, который заметен везде – от общественного договора Гоббса до методов ведения войны. В прежние столетия результат битвы считался показателем воли Божьей; в XVII в. его стали считать следствием того, как хорошо (или плохо) командир распорядился доступными ему ресурсами. Во многих других отношениях тоже кажется, что XVII в. породил современный мир: количество суеверий стремительно пошло на убыль, научный рационализм, напротив, находился на подъеме, а уровень насилия продолжал падать.
Впрочем, не все нововведения этого века можно назвать прогрессивным движением в сторону современности. Пуританство в Англии и Америке, которое началось со стремления к моральным и богословским реформам, приняло чудовищные формы. В 1636 г. пуританский проповедник из колонии Массачусетского залива Джон Коттон составил свод законов; согласно ему семейную пару, которая занималась сексом, когда у женщины была менструация, нужно было казнить[116]. В мае 1650 г. в Англии был принят Акт о прелюбодеянии, по которому за внебрачный секс полагалась смертная казнь. Рассказ о женщине из Девона по имени Сьюзен Баунти, обвиненной в прелюбодеянии, просто шокирует. Когда родился ее сын, ей дали на несколько мгновений подержать его, после чего отобрали, а ее отвели на виселицу. А всего через шесть лет на трон взошел Карл II – женатый, но имевший не менее восьми незаконнорожденных детей от шести любовниц. Просто голова кругом идет. А еще больше она идет кругом, когда читаешь о процессе Салемских ведьм 1692–1693 гг.: девятнадцать человек повесили, а еще одного раздавили насмерть за то, что он отказался выступать в суде. А потом мы вспоминаем все гражданские войны, революции и восстания, вызванные голодом и социальной несправедливостью. Несмотря на научное мышление, естественные права и буржуазную утонченность, современный мир рождался в муках. Он появлялся с трудом, крича, как младенец, окровавленный и голодный. Если нам сейчас кажется, что главное достижение XVII в. – рациональный подход к миру, то нужно вместе с этим и вспомнить, что десятки тысяч людей в это же самое время лишились жизни в «домах ведьм», на кострах и виселицах Европы.
Главный агент изменений
Конкурентов за этот титул в XVII в. у нас трое: Галилео Галилей, Исаак Ньютон и Джон Локк. Но нельзя забывать и о менее известных именах, в частности, Уильяме Гарвее, Христиане Гюйгенсе и Антони ван Левенгуке. Из этих шестерых наибольшую заслугу в формировании современного мира обычно приписывают Ньютону. Но мы уже увидели, что людям понадобилось немало времени, чтобы осознать ценность его работ. Смысл выбора главного агента изменений в каждом веке состоит не в том, чтобы назвать человека, влияние которого проявилось через много лет после его смерти. По этому критерию главным агентом изменений в XII в. следовало бы назвать Аристотеля, а не Пьера Абеляра. Так что я поставлю на первое место Галилея. Он не только популяризировал научный метод, но и был ведущим производителем научных инструментов, а также специалистом в основах физики, хронометраже и астрономии. Он сделал больше, чем любой другой человек, живший в его или другое время, чтобы поставить под сомнение претензии церкви на обладание абсолютной истиной. Глубоко веря в свои научные открытия, ценой собственной свободы он защищал не просто набор научных знаний. Он защищал саму истину.
1701–1800Восемнадцатый век
В 1738 г. разбойник, мерзавец и пройдоха по имени Бампфилд Мур Карью, самопровозглашенный «король цыган», был арестован за бродяжничество. Его схватили, когда он выпрашивал деньги у путешественников, притворяясь потерпевшим кораблекрушение моряком. На суде от него потребовали рассказать, где он был; услышав ответ «в Дании, Швеции, России, Франции, Испании, Португалии, Канаде и Ирландии», судья приговорил его к депортации в Мэриленд в Америке. Карью поблагодарил его за то, что его отправили в «Веселую землю»[117], и очень просто отреагировал на перспективу провести оставшуюся жизнь в рабстве: сразу после прибытия в Новый Свет он сбежал. Вскоре его схватили и надели на шею тяжелый железный ошейник. Это его не смутило: он сбежал снова, подружился с индейцами, которые и спилили ошейник. Потом «король цыган» отправился в Нью-Йорк пешком, выпрашивая на пути подаяние, и сумел инкогнито пробраться обратно в Англию. Вскоре после возвращения, прогуливаясь по набережной Эксетера под руку с немало настрадавшейся женой, он столкнулся с капитаном того самого корабля, который отвез его в Новый Свет. Момент вышел неловкий: по закону сбежавших после депортации нужно было вешать. Предаст ли его капитан? Да, черт возьми, так и вышло. Но Карью повезло: вместо того чтобы повесить, его снова отправили в «Веселую землю». Не стоит и говорить, что он опять сбежал и по пути домой пережил немало приключений. В 1745 г., в почтенном возрасте 52 лет, он надиктовал мемуары, и они стали бестселлером по всей стране. Даже через сто лет англичане еще рассказывали друг другу о «знаменитом девонширском разбойнике и похитителе собак», сравнивая его с Робином Гудом.
Карью входит в ту же категорию персонажей XVIII в., что и пират Эдвард Тич, известный как Черная Борода, и Генри Эвери, «король пиратов», чьи подвиги пересказывались вместе с приключениями многих других преступников из книги Чарльза Джонсона «Общая история ограблений и убийств самых знаменитых пиратов» (1724). Примерно к той же категории «героических злодеев» можно отнести и разбойника Дика Тёрпина; его биография была опубликована сразу после казни в 1739 г. Сотни подобных преступников прославлялись в дешевой литературе той эпохи и в драматических произведениях вроде невероятно популярной сатиры Джона Гея «Опера нищего» (1720). Все это прославление криминала может вас удивить. В конце концов, это же был век Просвещения, политической экономии и научных экспериментов. Еще это был век элегантности, гармонии и порядка: музыки Вивальди, Баха, Генделя, Гайдна и Моцарта, архитектуры рококо, мебели Джорджа Хепплуайта, Томаса Чиппендейла и Томаса Шератона, пейзажных парков Ланселота Брауна и Хамфри Рептона, изысканных скульптур Кановы, венецианских картин Каналетто и Гуарди и французских шедевров Ватто, Фрагонара и Буше. Даже в Англии наконец-то появились художники международного значения – Джошуа Рейнольдс, Томас Гейнсборо, Джозеф Райт, Джордж Стаббс, Джордж Ромни и Уильям Хогарт. Прежде всего это была эпоха революций – Американской, Промышленной, Французской. Но то, что эти преступники XVIII в. стали так знамениты, на самом деле не так и нелогично.