ибудь пробовали готовить консоме без электричества? Или желе – начиная с фруктов и обрезков мягких оленьих рогов? В течение XX в. мы растеряли огромное количество знаний по домоводству, причем вполне практичных и базовых – например, как развести огонь, чтобы поскорее вскипятить воду (не так, как для готовки), как гладить вещи без электрического утюга и как месяцами хранить еду без холодильника. Главное следствие из нашей зависимости от электричества – растущая неспособность обходиться без него.
Не стоит и говорить, что это же верно и для работы. Переход от картотек к компьютерным базам данных с виду кажется легко обратимым процессом. Картотека, в конце концов, – не самая сложная в мире технология. Но на самом деле все куда сложнее. С приближением 2000 г. профессиональные консультанты стали предупреждать, что многие компьютерные системы не переживут перехода с двузначной даты «99» на «00». Люди начали понимать, насколько же уязвимы на самом деле могут быть электронные системы. Только после этого стала очевидна вся реальная сложность компьютеризации: данные теперь не просто хранились в потенциально менее надежной системе – в случае, если компьютеры действительно окажутся уязвимыми, то к неэлектронным системам вернуться уже будет нельзя. Для этого вам придется снова переписать всю картотеку вручную. Компьютеризация – это улица с односторонним движением.
Очень трудно оценить значительность перемены, которая происходит повсеместно. Как мы уже видели на примере часов в XV в., мы начинаем принимать изобретения как должное вскоре после того, как они входят в нашу жизнь. Но один из способов оценить значительность любой перемены довольно прост: спросить себя, легко ли ее будет отменить. Проведя несколько дней без электричества в том доме в Суффолке, я даже начал думать, что отменить все великие перемены XIX в., описанные в предыдущей главе, – разрушить железные дороги, снова узаконить рабство и подчиненное положение женщин, лишить права голоса всех, кроме богатых мужчин, – было бы легче, чем отказаться от зависимости от электричества. От него зависит все наше делопроизводство. Оно необходимо для систем, которые поддерживают жизнедеятельность общества, от банковских счетов и оплаты пластиковыми картами до записей, которые ведут врачи, стоматологи и полиция. Без электричества современные поезда не смогли бы ходить – из-за отсутствия как сигналов, так и, собственно, топлива, – а самолеты сталкивались бы друг с другом. Фондовые рынки без электричества прекратят работу. Логистика поставок пищи рухнет. Приборы, которыми мы себя развлекаем, больше не будут работать, равно как и многие незаменимые домашние приборы. Тем не менее у всей нашей электронной и электрической системы есть врожденная уязвимость. Если мы переживем солнечную бурю такой же мощности, как «Кэррингтоновское событие» 1859 г., которое вывело из строя всю зарождавшуюся тогда телеграфную систему и погрузило мир в ауру, похожую на северное сияние, то она может вполне вывести из строя все спутники, системы коммуникации, компьютеры, фены и кофеварки. И только после этого мы наконец поймем, насколько же значительной переменой стала наша зависимость от электричества[192].
Изобретение будущего
Вы, возможно, еще помните первую строку главы о XIV в., в которой я писал, что в Средневековье люди не знали, что такое общественная история. Не стоит и говорить, что будущее они представляли себе еще меньше. Невероятный Роджер Бэкон, может быть, и предсказал в своем монастыре, что люди смогут строить автомобили, летательные аппараты, подвесные мосты и водолазные костюмы, но вот образа будущего как такового у него не было. Он исходил лишь из тех соображений, что подобные инженерные проекты не выходят за рамки возможного. Будущего и прошлого для средневекового разума не существовало – он был полностью погружен в вечно продолжающееся настоящее. В XVI в., однако, люди постепенно начали понимать прошлое. К XVIII в. ощущение постоянных изменений в западном обществе превратилось в концепцию прогресса, изложенную Тюрго и Кондорсе, а это привело к тому, что люди начали представлять себе и будущее. Гегель предполагал, что либеральные ценности по-прежнему будут торжествовать и приведут к «концу истории», когда во всем мире примут одну и ту же, самую совершенную форму правления. Для Карла Маркса, конечно, это был социализм, и он, бесспорно, не единственный, кто считал, что социалистическое государство – желаемый результат развития человечества. В конце XX в. историк Фрэнсис Фукуяма проанализировал траекторию развития Запада вплоть до падения Берлинской стены и пришел к выводу, что остальной мир тоже постепенно проникается идеями либеральной демократии.
Будущее можно было увидеть не только на страницах политической аналитики и утопической идеологии. Писатели-фантасты познакомили с будущим людей, которых не интересовали ни Маркс, ни Гегель. В 1880-х гг. вышло несколько романов о том, что нас ждет в будущем; главный герой погружался в глубокий сон и просыпался через много лет. Самыми известными из них стали «Взгляд назад, 2000–1887» Эдварда Беллами (1888), в котором Америка изображается в 2000 г. социалистической страной, и «Вести ниоткуда» Уильяма Морриса (1890), в котором автор излагает собственное социалистическое видение общества будущего. Местом действия подобных произведений был реальный мир; они были идеалистическим выражением надежд авторов на будущие изменения в их обществе. Многие комментаторы, говорившие о «прогрессе» Запада, тоже смотрели на будущее через розовые очки. Некто Джон Эльфрет Уоткинс-младший в издании Ladies’ Home Journal в 1900 г. сделал ряд предсказаний о жизни в 2000 г. Он утверждал, что поезда будут ездить со скоростью 250 километров в час, автомобили станут «дешевле лошадей», фермеры будут возить сено «автомобилями вместо телег», фотографии станут «пересылать телеграфом по всему миру», университетское образование станет бесплатным и доступным для всех мужчин и женщин, появятся «воздушные военные корабли и крепости на колесах», люди будут покупать «уже готовые обеды» в магазинах точно так же, как покупали хлеб в пекарнях, а еду будут продавать, не подвергая ее воздействию воздуха. Впрочем, другие предсказания оказались менее успешными: Уоткинс также писал, что в домах вместо угля будут использоваться миниатюрные гидроэлектростанции, комаров и мух полностью истребят, диких животных не останется, лекарственные средства больше не придется глотать, а клубника будет вырастать размером с яблоко. Политики, которые занимались неблагодарным делом предсказания будущего, тоже обычно давали оптимистические прогнозы. В 1930 г. граф Биркенхед писал, что в следующие сто лет «военное дело не станет более жестоким. Цивилизованный мир стремительно превращается в одну экономическую единицу… катастрофа одной страны скажется и на всех других»[193].
В начале XX в. определенные идеи вероятного будущего – «что может произойти» – существовали в среде образованных людей, историков, философов, политиков и их многочисленных читателей, но вот понятия, как предсказать реальное будущее – «что произойдет на самом деле» – пока еще не существовало. Самой распространенной была идея, что общество будет прогрессировать до определенного момента, а потом перестанет меняться, достигнув состояния счастья. Собственно, большинство предсказаний будущего были счастливыми. Но потом началась Первая мировая война. Она шокировала многих верующих в прогресс и лишила их прежнего благодушия. Как могут просвещенные страны и империи нападать друг на друга с такой жестокостью? После Первой мировой войны особенно обескураживающими выглядели грандиозные повествования старых историков, которые превозносили все революции, сделавшие возможными текущий мировой порядок. Ведь якобы непревзойденная современная эпоха оказалась более разрушительной для человеческой жизни, чем все суеверные, опутанные иерархическими сетями чудовищные режимы предыдущих пятисот лет. В то же время люди начинали осознавать, что социалистические революции вовсе не всегда приводят к социалистическому раю, которого ожидали Эдвард Беллами и Уильям Моррис, не говоря уж о коммунистическом обществе Карла Маркса. Был написан целый ряд романов-антиутопий, самыми знаменитыми из которых стали «О дивный новый мир» (1932) Олдоса Хаксли, а также «Облик грядущего» (1933) и «1984» (1949) Джорджа Оруэлла. Но, пожалуй, наиболее пророческим – особенно учитывая, что он был написан еще до Первой мировой войны, – оказался рассказ Эдварда Моргана Форстера «Машина останавливается» (1909). В нем Земля изображается настолько загрязненной, что жить на ее поверхности становится невозможно; людям приходится прятаться в подземных бункерах, а их жизнью управляет подобная Интернету машина, которая позволяет людям общаться между собой по видеосвязи и обеспечивает все их потребности. Постепенно они становятся настолько зависимы от машины, что теряют всякую связь с природным миром и понимание смысла жизни. Когда машина ломается, у них не остается никаких ресурсов или навыков, на которые можно опереться, и человечество гибнет.
Представления о будущем, как хорошем, так и плохом, вышли за пределы нашей планеты после того, как был запущен первый искусственный спутник Земли, и это дало старт «космической гонке» между СССР и США. Высадка двух астронавтов с «Аполлона-11» на Луну в июле 1969 г. еще подстегнула жанр космической фантастики, уходящей далеко за известные горизонты. Но ко времени этого «маленького шажка для человека и огромного шага для всего человечества» появилось и другое, куда более важное соображение о будущем. В 1956 г. геолог Мэрион Кинг Хабберт предсказал, что производство нефти будет следовать математической кривой: сначала постепенный рост производства, затем, в течение определенного периода, – резкий рост, выход на пик, а потом – резкий спад после того, как резервы нефти закончатся, и медленный уход к нулю после выработки последних ресурсов. Кривая имеет колоколообразную форму. Воспользовавшись формулой расчета для этой кривой, Хабберт предсказал, что известные к тому моменту запасы нефти будут исчерпаны в 1970 г. К счастью для нас, человечество затем обнаружило новые запасы. Но эту кривую оказалось легко перенести на другие ресурсы – природный газ, уголь, медь. Можно предсказать характер использования ресурса, оценить оставшиеся запасы и принять меры, которые не допустят его исчерпания – по крайней мере, в теории. Стоит отметить, что в конце XX в. государства нисколько не стремились сократить эксплуатацию минеральных ресурсов; они, похоже, считали, что любой дефицит приведет к повышению цен, которое, в свою очередь, заставит искать альтернативы. Тем не менее понимание, что ресурсы мира ограничены, заставили многих простых людей беспокоиться о будущем. Публикация в 1968 г. «Восхода Земли» (первой фотографии Земли, сделанной из космоса астронавтом из «Аполлона-8» с лунной орбиты) поразила многих. Смотря на это изображение Земли, вы очень четко понимаете: какой бы религии вы ни придерживались, какими бы невероятными ни были технологические дост