о выше. Причину найти несложно: людей слишком много, а земли, за которую они конкурируют, слишком мало. Плотность населения Англии – 410 человек на квадратный километр: примерно в три с половиной раза больше, чем во Франции (120 человек на квадратный километр), втрое больше, чем в Китае (145) и почти такая же, как в Индии (416)[226]. Из европейских стран плотность населения выше только в Голландии (497 человек на квадратный километр). В таких густонаселенных странах, как Англия и Голландия, пострадали не только потенциальные покупатели жилья, но и те, кто его снимает: домовладельцам приходится увеличивать стоимость аренды, чтобы окупить вложения. Богатые люди, которые владеют своими домами, не страдают от этого: все доходы, находящиеся в их распоряжении, они могут спокойно тратить на что захотят, а вот съемщикам и новым покупателям приходится отдавать до трети своих доходов просто для того, чтобы обеспечить себе крышу над головой. Таким образом, ограниченная доступность земли приводит к обеднению тех, у кого никакой земли нет, – точно так же, как и в эпоху до появления искусственных удобрений и дешевого транспорта. Если вы предложите всем, у кого нет собственного дома, выбор между дешевой пожизненной ипотекой и правом голоса, многие выберут дешевую ипотеку: она обеспечит бо́льшую финансовую безопасность и личную свободу. С этой точки зрения получается, что «кривая цивилизации» социальных реформ вовсе не обязательно направлена в одну сторону. Степень политического влияния, равно как и уровень инвестиций, может как повышаться, так и понижаться.
Я подозреваю, что если дело действительно до такого дойдет, то всеобщее избирательное право еще долго – может быть, даже несколько веков – будет оставаться символом свободы, которым богатые страны Запада будут пользоваться, чтобы показать, что они все еще разделяют некие общечеловеческие ценности. Никакому государству не захочется просто взять и отменить эту модель – по крайней мере, в открытую. Вместо этого голосования окажутся неэффективны, потому что системы выборов будут контролироваться политическими партиями. Угроза для либерализма состоит в том, что политические партии будут во все большей степени управляться олигархами, которые их финансируют; они будут подстраивать свои повестки под требования этой неизбранной политической элиты. Как показывает вышеупомянутое американское исследование, у обычных людей нет никакой возможности влиять на политику правительства: они просто участвуют в работе системы, которая выбирает представителей, связанных с неизбранной политической элитой и одобряющих инициативы, выдвигаемые этой самой элитой. Отчасти вследствие этого другие социальные реформы и улучшения, случившиеся в XIX и XX вв., окажутся еще уязвимее. С уменьшением среднего подушного состояния бедняков ухудшатся их условия жизни. Рабочие, отчаянно нуждающиеся в деньгах, станут больше рисковать и выбирать более опасные, но хорошо оплачиваемые профессии. Семьям, которым не хватает денег на аренду нормального жилья, придется жить в трущобах. Во времена тяжелых экономических кризисов государства пойдут на крайние меры: урежут пособия для бедных, а также расходы на здравоохранение и другие социальные службы.
Карл Маркс бы расплакался. При жизни он обрушивался с яростной критикой на «Опыт закона о народонаселении» Мальтуса, но, в конце концов, его представления сокрушат те самые силы, которые описывал Мальтус. Многие люди, в том числе и Маркс, считали, что Мальтус совершил фундаментальную ошибку, но главным их опровержением служило то, что экономист не мог предвидеть эффекта, который окажет технология на мировые запасы пищи. Как сейчас очевидно, технологические инновации лишь отсрочили проявление мальтузианских сдерживающих факторов, а не покончили с ними. Если новые технологии позволят нам получать все бо́льшие урожаи с одних и тех же участков земли в течение 200 лет, то население будет расти соразмерно с ними, и, в конце концов, мы дойдем до критической точки, когда доступных ресурсов перестанет хватать на всех; после этого все защитительные эксклюзивные модели поведения, изложенные выше, очень быстро отделят сытых и богатых от бедных и голодных. Даже если бы население мира стабилизировалось сейчас, на отметке в семь миллиардов, оно все равно бы «росло», потому что нам все труднее и труднее удавалось бы транспортировать запасы пищи по земному шару. Но население мира отнюдь не стабилизировалось: по прогнозам, в ближайшие 40 лет оно достигнет 9,5 миллиарда. И мы вряд ли сможем остановить этот рост: население Китая, единственной большой страны, которая попыталась замедлить рост своего населения в современную эпоху, введя в 1979 г. политику одного ребенка на семью, с тех пор увеличилось более чем на 30 процентов – примерно с миллиарда до 1,355 миллиарда человек. Таким образом, мы можем быть достаточно уверены, что если в мире не случится какой-нибудь серьезной эпидемии, то население продолжит расти, средства производства будут концентрироваться в руках все меньшей его части, и социальная иерархия будет становиться все более выраженной. Скорее всего, мы увидим революции отчаяния (а не амбиций) в попытке перераспределить доходы. Но революции сами по себе не кормят людей – они лишь передают активы из рук в руки. Когда подорожает нефть, а вместе с ней и пища, самые бедные люди не смогут позволить себе нормально питаться, путешествовать и снимать жилье, не говоря уж о том, чтобы отапливать его и обеспечивать электричеством. Может быть, у них еще будет право голоса. Многим будет на него наплевать. Кому нужна демократия, если она не может обеспечить нормальный уровень жизни? Детям из бедных семей, возможно, снова с малых лет придется работать вместо учебы. Проституция расцветет пышным цветом, особенно среди бедных, так что уважение к женщинам снова упадет. В подобных условиях на Западе наверняка снова появится класс де-факто рабов. Многие люди на самом деле предпочтут лишиться свободы ради пищи и крыши над головой, чем видеть, как их семья умирает от голода. Политическая улыбка демократии, которая представляет экономический рост как «норму», постепенно превратится в перекошенную гримасу разочарованных и обманутых.
Вот почему фотография «Восход Земли» так меня поразила. Она показывает нам конечность ресурсов нашей планеты, пустоту наших карманов и нереалистичность наших мечтаний о свободе, всеобщем благосостоянии и равенстве возможностей. До 1968 г. мы могли говорить о движении вперед и бесконечном размножении. Постепенно распространилось понимание, что так не получится: ограниченный размер Земли помогает нам точно предсказать некоторые аспекты нашего будущего. У нас никогда не будет больше, чем есть сейчас. Мы никогда не увидим настоящего экономического роста такого же уровня, как в XX в. Смотря в будущее, мы должны думать о кризисном планировании, а не об оптимистичном идеализме. Утопическое мышление осталось в прошлом.
Меня все это, конечно, повергает в депрессию. Но я бы все-таки предпочел, чтобы мы направились к Устойчивому будущему – пусть мы и вряд ли до него дойдем, – а не рухнули в противоположный конец спектра, к Всеобщему кризису, в котором солнечная, водяная и ветряная энергии и биотопливо не успевают компенсировать исчезновение ископаемого топлива. В таких обстоятельствах нас ждет не упорядоченная иерархия, а беспорядочная. Экономика бедных государств погибнет. Их политическая система быстро перестанет функционировать – и воцарится анархия. В центральном ядре Запада начнется спад экспорта. Импорт пищи тоже пойдет на убыль, когда рухнет экономика стран-экспортеров. Цены поднимутся, инфляция начнет быстро расти, и люди перестанут тратить деньги на что-то, кроме самого необходимого. Компании, торгующие предметами роскоши, разорятся. Опустеют полки магазинов, еду будут выдавать по карточкам. Система правопорядка постепенно начнет приходить в упадок. Международная торговля между странами Запада постепенно иссякнет. На улицы выведут военных. Те, у кого есть возможность защитить свои запасы еды от грабителей, возьмутся за оружие – других вариантов не останется. А что произойдет потом, когда экономика окончательно развалится, и солдаты и сами разойдутся по домам, чтобы защитить свои семьи, предположить легко – и ужасно. Любой, кто хоть как-то зависит от системы здравоохранения, коммерческой помощи, пособий и так далее, окажется в очень уязвимом положении. Напротив, те, у кого есть личные запасы еды и кто может гарантировать, что прокормит других, будут обладать огромной властью – до тех пор, пока смогут сохранять контроль над этими запасами. Даже в сельской местности будет очень трудно восстановить устойчивый образ жизни. Мы утратили методы земледелия, которыми так успешно пользовались во время Сельскохозяйственной революции XVIII и начала XIX в., из-за деквалификации населения в целом и сельскохозяйственных рабочих в частности. Не будет никаких излишков, чтобы прокормить города. Подобный кризис может легко привести к смертности на уровне 60 процентов или даже больше – как во времена «Черной смерти». Оставшееся население Земли вернется примерно на уровень XVII в., отчаянно пытаясь адаптироваться к миру без автомобилей, грузовиков, тракторов, искусственных удобрений и рыболовных катеров. Единственное, что, скорее всего, точно выживет, – право на собственность: оно выжило и после «Черной смерти», и после кризисов XVII в. Когда снова восстановится стабильность (со значительно уменьшившимся населением), выжившие тут же поделят между собой все, до чего смогут дотянуться. Они начнут перестраивать общество, повторяя многие шаги, рассмотренные во второй половине книги, и, возможно, в конце концов на планете установится олигархия, похожая на ту, которую мы рассматривали выше, говоря об Устойчивом будущем. Но вот сразу после катастрофы выжившие, по сути, станут такими же вассалами, как и их средневековые предки. Независимые военачальники будут доминировать в невероятно опасной неофеодальной системе; войска будут защищать их самих, их территории и работников от нападения соперников.