XXV. Нѣтъ такого бѣдственнаго положенія, въ которомъ не нашлось бы утѣшительной стороны
Выйдя на дорогу, мы тихо пошли впередъ изъ этого мирнаго края. Старшая дочь моя такъ ослабѣла отъ медлительной лихорадки, подтачивавшей ея нѣжный организмъ, что одинъ изъ полицейскихъ изъ жалости посадилъ ее на свою лошадь; какъ видно, и эти люди не могутъ окончательно побѣдить въ себѣ человѣколюбіе. Моисей велъ за руку одного изъ малютокъ, другой шелъ съ матерью; я же опирался на руку меньшой дочери, все время плакавшей, но не о себѣ, а о бѣдномъ отцѣ своемъ.
Отойдя около двухъ миль отъ нашего бывшаго жилища, мы увидѣли бѣгущую за нами съ криками толпу, въ которой я узналъ человѣкъ пятьдесятъ бѣднѣйшихъ моихъ прихожанъ. Подбѣжавъ, они съ проклятьями и бранью схватили полицейскихъ служителей и стали кричать, что не позволятъ увести въ тюрьму своего пастыря, намѣрены защищать его до послѣдней капли крови и собирались разсправиться съ ними довольно жестоко. Все это могло повести къ весьма печальнымъ послѣдствіямъ, если бы я во-время не вступился за полицейскихъ и не вырвалъ ихъ съ большимъ трудомъ изъ рукъ расходившейся толпы. Дѣти мои вообразили, что теперь-то я навѣрное буду избавленъ отъ тюрьмы и въ сильнѣйшемъ восхищеніи начали громко выражать свою радость; но я скоро разочаровалъ ихъ и, обратясь къ бѣднымъ людямъ, отъ души желавшимъ оказать мнѣ посильную услугу, сказалъ имъ такую рѣчь:
— Такъ-то вы меня любите, друзья мои? Такъ-то вы слушаетесь меня? Или ужъ вы позабыли, что я говорилъ вамъ въ церкви? Какъ, возможно ли оскорблять служителей правосудія. Неужели вы рѣшились въ конецъ погибнуть, да и меня погубить вслѣдъ за собою? Укажите мнѣ зачинщика, кто изъ васъ первый это выдумалъ: ручаюсь вамъ, что ему не поздоровится отъ меня. Увы! Дорогія мои, заблудшія овцы, возвратитесь на путь долга, вспомните, чѣмъ вы обязаны Богу, своей родинѣ и мнѣ. Быть можетъ, настанетъ еще день, когда я найду васъ здѣсь въ лучшемъ положеніи и стану трудиться объ умноженіи вашего счастія. Но доставьте же мнѣ, по крайней мѣрѣ, такую радость, чтобы, когда я буду пересчитывать свое стадо для вѣчной жизни, ни одна моя овечка не оказалась пропавшею и были бы всѣ на лицо.
Въ искреннемъ раскаяніи они горько плакали и поочередно подходили проститься со мною. Каждому изъ нихъ я нѣжно пожалъ руку, всѣхъ благословилъ, и мы двинулись далѣе безъ всякой помѣхи. Подъ вечеръ дошли мы до города, впрочемъ, болѣе похожаго на деревушку: единственная улица его состояла изъ ряда жалкихъ домишекъ, утратившихъ всякое подобіе прежняго величія, и изъ всѣхъ старинныхъ зданій осталась только тюрьма.
Мы остановились сначала въ трактирѣ, гдѣ намъ тотчасъ дали поѣсть кое-чего, и я поужиналъ въ своей семьѣ съ обычной своей веселостью. Позаботившись о томъ, чтобы устроить ихъ на ночь поспокойнѣе, я отправился съ полицейскими въ тюрьму, которая, очевидно, была когда-то выстроена ради военныхъ цѣлей и состояла изъ одной обширной залы за крѣпкими желѣзными рѣшетками, съ каменнымъ поломъ. Тутъ, въ опредѣленные часы каждыхъ сутокъ, держались сообща всякіе преступники и съ ними же помѣщались на день содержавшіеся за долги. Кромѣ того, у каждаго изъ заключенныхъ была особая келья, куда его отдѣльно запирали на ночь.
Входя въ тюрьму я думалъ, что только и буду слышать жалобы и стенанія; но вышло совсѣмъ наоборотъ. Узники только о томъ, повидимому, и хлопотали, чтобы не задумываться и проводить время повеселѣе. Мнѣ сказали, что отъ меня, какъ вновь прибывшаго, ожидается обычная, въ такихъ случаяхъ, контрибуція, и я поспѣшилъ удовлетворить ихъ, чѣмъ тощій кошелекъ мой былъ почти вовсе опорожненъ. На эти деньги немедленно послали купить водки, и вскорѣ тюрьма огласилась пѣснями, хохотомъ и руганью.
— Какъ же такъ? думалось мнѣ:- такіе плохіе люди веселятся, а я буду сидѣть, повѣся носъ? Я сравнялся съ ними только тѣмъ, что попалъ въ тюрьму, но, мнѣ кажется, имѣю право чувствовать себя счастливѣе ихъ.
Раздумывая такимъ образомъ, я старался настроить себя радостнѣе; но искренняя радость не достигается усиліями воли, которыя сами по себѣ утомляютъ душу. И такъ, я задумчиво сидѣлъ въ углу тюрьмы, когда подсѣлъ ко мнѣ одинъ изъ товарищей по заключенію и заговорилъ со мною. Я принялъ себѣ за правило никогда не избѣгать бесѣды съ людьми, которые на нее напрашиваются; потому что, если собесѣдникъ окажется хорошимъ человѣкомъ, его разговоръ можетъ быть для меня поучителенъ; если же онъ плохъ, то я могу ему пригодиться. Теперешній товарищъ мой былъ человѣкъ бывалый, мало образованный, но одаренный природнымъ умомъ и глубокимъ знаніемъ свѣта, или, точнѣе говоря, знаніемъ людей съ худшей ихъ стороны. Онъ спросилъ, озаботился ли я приготовить себѣ постель, о чемъ я и не подумалъ.
— А вѣдь это плохо, сказалъ онъ:- вамъ дадутъ только соломы, а комната ваша очень просторна и холодна. Но такъ какъ вы, по всей видимости, изъ порядочныхъ людей, къ которымъ когда-то причислялъ себя и я, то я охотно подѣлюсь съ вами частью своего постельнаго бѣлья.
Я поблагодарилъ его и выразилъ удивленіе, что встрѣчаю такое человѣколюбіе въ тюрьмѣ, въ несчастіи, и, чтобы показать ему, что я изъ образованныхъ, прибавилъ:
— Какъ видно, древній мудрецъ понималъ, какъ цѣнно для опечаленнаго участіе себѣ подобныхъ, говоря «тонъ космонъ айре, ей досъ тонъ етайронъ»; и точно, что намъ въ цѣломъ мірѣ, если мы въ немъ одиноки? прибавилъ я.
— Вы говорите — міръ! подхватилъ мой собесѣдникъ:- міръ, сэръ, занимается только пустяками, а между тѣмъ космогонія, т. е. сотвореніе міра во всѣ времена ставило въ тупикъ философскіе умы. Какихъ воззрѣній не было высказано насчетъ мірозданія! Санхоніафъ, Манефъ, Верозъ и самъ Оцеллій Луканъ тщетно пытались разъяснить его. У послѣдняго, напримѣръ, мы встрѣчаемъ изреченіе «Анархонъ ара кай ателютанонъ то панъ», и это означаетъ…
— Прошу извинить меня, сэръ, сказалъ я, — за то, что прерываю потокъ вашей учености; но я, кажется, все это уже слышалъ. Если не ошибаюсь, я имѣлъ удовольствіе видѣться съ вами на ярмаркѣ въ Уэльбриджѣ, и не правда ли, васъ зовутъ Эфраимъ Дженкинсонъ?
Въ отвѣтъ на это онъ только вздохнулъ.
— Вы, можетъ быть, помните меня? продолжалъ я:- докторъ Примрозъ; еще вы у меня лошадь купили.
Тутъ онъ меня сразу узналъ; до той минуты, благодаря темнотѣ помѣщенія и наступающей ночи, онъ не могъ разсмотрѣть моего лица.
— Да, сэръ, сказалъ мистеръ Дженкинсонъ, — я васъ очень хорошо помню: я купилъ у васъ лошадь и позабылъ заплатить за нее. Вашъ сосѣдъ Флемборо единственный человѣкъ, который можетъ мнѣ серьозно насолить на слѣдующей сессіи окружнаго суда, потому что онъ рѣшился показать подъ присягой, будто я фальшивый монетчикъ. А я искренно сожалѣю, сэръ, что обманулъ васъ, да и другихъ обманывалъ; потому что, видите ли, къ чему привели меня всѣ мои штуки.
Съ этими словами онъ указалъ мнѣ на свои кандалы.
— Хорошо, сэръ, отвѣчалъ я:- вы были со мной такъ добры, желая оказать мнѣ услугу въ такое время, когда съ меня взять нечего, что я за это постараюсь смягчить, или даже вовсе устранить показанія мистера Флемборо; при первой возможности я нарочно пошлю къ нему за этимъ моего сына и даже не сомнѣваюсь, что онъ непремѣнно исполнитъ мою просьбу. Что до моихъ показаній, то съ этой стороны вамъ вовсе нечего опасаться.
— Очень хорошо, сэръ, воскликнулъ онъ, — въ такомъ случаѣ и я постараюсь отплатить вамъ чѣмъ могу. Во-первыхъ, отдамъ вамъ большую часть своего постельнаго бѣлья, а, во-вторыхъ, буду горой стоять за васъ въ тюрьмѣ, гдѣ, смѣю сказать, пользуюсь нѣкоторымъ вліяніемъ.
Я поблагодарилъ и при этомъ не могъ удержаться отъ замѣчанія, что крайне удивился, видя его такимъ молодымъ: при нашемъ первомъ свиданіи я принималъ его за человѣка лѣтъ шестидесяти, по крайней мѣрѣ.
— О, сэръ, отвѣчалъ онъ, по всему видно, что вы мало знаете свѣтъ! На мнѣ былъ тогда парикъ; а что до возраста, то я умѣю представлять людей какихъ угодно лѣтъ, отъ семнадцати до семидесяти. Эхъ, кабы я потратилъ на изученіе какого либо ремесла хоть половину тѣхъ хлопотъ, какія употребилъ на изощреніе себя въ плутняхъ, я былъ бы ужъ, пожалуй, богатымъ человѣкомъ. Но хоть я и мошенникъ, а все же могу удружить вамъ, да еще такъ, какъ вы и ее ожидаете.
Дальнѣйшій разговоръ нашъ былъ прерванъ появленіемъ тюремщиковъ, пришедшихъ сдѣлать намъ перекличку и запереть насъ на ночь по кельямъ. Между прочими пришелъ и парень съ охабкой соломы: онъ проводилъ меня по узкому коридору въ комнату съ такимъ же каменнымъ поломъ, какъ и въ общей залѣ; въ одномъ изъ угловъ этой кельи я разостлалъ солому, оправилъ себѣ постель съ по-мощью бѣлья, удѣленнаго мнѣ товарищемъ, послѣ чего проводникъ вѣжливо пожелалъ мнѣ спокойной ночи. Тогда я, по обыкновенію, предался благоговѣйному размышленію, возблагодарилъ Создателя, пославшаго мнѣ новыя испытанія, улегся на солому и спокойно проспалъ до утра.
XXVI. Преобразованія въ тюрьмѣ. Для полноты воздѣйствія законы должны не только карать, но и награждать
На другой день рано утромъ я былъ разбуженъ моей семьей, которая, собравшись у моей постели, горько плакала. Мрачная обстановка моя произвела на нихъ удручающее впечатлѣніе. Я слегка пожурилъ ихъ за это, увѣряя, что спалъ какъ нельзя лучше, а потомъ освѣдомился о здоровьѣ старшей дочери, которая не пришла съ ними. Мнѣ сказали, что вчерашнія волненія и усталость усилили ея лихорадку, и они сочли болѣе благоразумнымъ оставить ее въ гостинницѣ. Тогда я послалъ сына поискать для семьи удобную квартиру какъ можно ближе къ тюрьмѣ. Онъ повиновался, но не могъ ничего найти кромѣ одной комнатки, которую и нанялъ за самую дешевую цѣну для матери и сестеръ.
Тюремный сторожъ изъ состраданія согласился дозволить Моисею и обоимъ его братишкамъ поселиться вмѣстѣ со мною въ тюрьмѣ. Въ одномъ изъ угловъ комнаты для нихъ устроили довольно удовлетворительную постель, но мнѣ хотѣлось сперва узнать, каково покажется моимъ малюткамъ спать въ этой мрачной комнатѣ, которая, очевидно, испугала ихъ, когда они пришли въ первый разъ.