— Вотъ, папа, воскликнула моя прелестная дочь, — вотъ тотъ отважный человѣкъ, который меня спасъ: всѣмъ моимъ счастіемъ и свободой я обязана его храбрости.
Но мистеръ Борчель, который казался еще болѣе довольнымъ, чѣмъ она, зажалъ ей ротъ поцѣлуемъ.
— Ахъ, мистеръ Борчель! сказалъ я:- въ какомъ жалкомъ жилищѣ вы насъ застаете! И мы теперь ужъ совсѣмъ не тѣ, кого вы знали прежде. Вы всегда были намъ другомъ; мы давно узнали свою несправедливость къ вамъ и раскаялись въ своей неблагодарности. Послѣ той обиды, которую я нанесъ вамъ, мнѣ просто стыдно на васъ смотрѣть; но я надѣюсь, что вы меня простите, потому что я былъ тогда обманутъ низкимъ негодяемъ, и онъ, подъ личиною дружбы, всѣхъ насъ погубилъ.
— Мнѣ нечего вамъ прощать, возразилъ мистеръ Борчель, — потому что я никогда не считалъ васъ передъ собою виноватымъ. Я отчасти угадалъ тогда вашу ошибку; но, не имѣя возможности выяснить дѣла, только пожалѣлъ о васъ.
— Я всегда предполагалъ, сказалъ я, — что у васъ благородная душа, теперь же я убѣдился въ этомъ. — Но, милое дитя мое, разскажи же, какъ произошло твое освобожденіе, и кто были негодяи, хотѣвшіе тебя похитить?
— Увѣряю васъ, папа, сказала она:- что сама не знаю того нахала, который меня утащилъ; когда мы съ мамой гуляли вдоль дороги, онъ наѣхалъ из насъ сзади, и прежде чѣмъ я успѣла крикнуть, втолкнулъ меня въ карету, и лошади понеслись. По дорогѣ встрѣчали мы нѣсколько человѣкъ, и я кричала о помощи; но никто не обратилъ вниманія на мои мольбы. Тѣмъ временемъ негодяй употреблялъ всѣ средства, чтобы помѣшать мнѣ кричать: то льстилъ мнѣ, то угрожалъ, то клялся, что лишь бы я молчала, онъ не сдѣлаетъ мнѣ никакого вреда. Между тѣмъ мнѣ удалось сорвать занавѣску съ окна и тутъ вдругъ, кого же я вижу? Нашъ другъ мистеръ Борчель идетъ себѣ своей обычной скорой походкой, помахивая палкой, надъ которой мы такъ часто смѣялись! Какъ только мы поровнялись съ нимъ, я изо всей силы крикнула, называя его по имени и умоляя спасти меня. Я даже нѣсколько разъ принималась его звать, и наконецъ онъ громкимъ голосомъ приказалъ кучеру остановить карету. Но кучеръ не послушался и продолжалъ погонять, что было мочи. Я думала, что мистеру Борчелю ни за что ни догнать насъ, однако, черезъ минуту увидѣла его бѣгущимъ рядомъ съ лошадьми: онъ однимъ ударомъ палки свалилъ кучера на землю, послѣ чего лошади почти тотчасъ остановились. Мой похититель выскочилъ изъ кареты, сталъ угрожать и ругаться, потомъ выхватилъ шпагу и, наступая на мистера Борчеля, приказывалъ ему уходить, покуда цѣлъ: но мистеръ Борчель тою же палкой сломалъ его шпагу въ дребезги, погналъ его прочь и преслѣдовалъ еще около четверти мили; однако, тотъ убѣжалъ. Между тѣмъ я тоже вышла изъ кареты, желая помочь моему избавителю; но онъ возвратился ко мнѣ, торжествующій. Кучеръ успѣлъ придти въ себя и хотѣлъ также скрыться, но мистеръ Борчель приказалъ ему сѣсть на свое мѣсто и везти насъ тотчасъ обратно въ городъ. Видя, что дальнѣйшее сопротивленіе невозможно, кучеръ повиновался, но видно было — или мнѣ, по крайней мѣрѣ, такъ казалось — что онъ опасно раненъ. Онъ во всю дорогу жаловался на то, какъ ему больно, такъ что мистеръ Борчель самъ сжалился надъ нимъ, и по моей просьбѣ замѣнилъ его другимъ, взятымъ въ гостинницѣ, гдѣ мы останавливались на обратномъ пути.
— Такъ поди же, я поздравлю тебя съ возвращеніемъ, безцѣнное дитя мое! воскликнулъ я:- а ты, ея смѣлый избавитель, прими тысячу разъ нашу благодарность! Намъ теперь нечѣмъ угостить васъ, только мы рады вамъ отъ всей души. И вотъ что, мистеръ Борчель, разъ что вы спасли мою дочь, если вы считаете ея особу достаточною для себя наградой — берите ее. Коли не сочтете для себя унизительнымъ породниться съ такой бѣдной семьей, какъ наша, женитесь на моей дочери: вамъ не трудно будетъ получить ея согласіе, потому что я знаю, что ея сердпе вамъ принадлежитъ; да и мое также. И позвольте вамъ сказать, сэръ, что я вручаю вамъ немалое сокровище. Правда, ее довольно восхваляли и за красоту; но я не это имѣю въ виду: подъ именемъ сокровища я разумѣю ея душу.
— Однако же, сэръ, возразилъ мистеръ Борчель, — вамъ, вѣроятно, извѣстны мои обстоятельства, а также и то, что я не въ состояніи содержать ее, какъ она того заслуживаетъ?
— Если вы затѣмъ это говорите, чтобы отвадить меня, сказалъ я, — то я, разумѣется, беру назадъ свое предложеніе; но я не знаю человѣка, который былъ бы болѣе васъ ея достоинъ: будь у ней хоть тысячу жениховъ, и будь я довольно богатъ, я бы все-таки не выбралъ для нея никого, кромѣ моего дорогого, благороднаго Борчеля.
Но на все это онъ упорно промолчалъ, что показалось мнѣ довольно обидно; потомъ, ни словомъ не упомянувъ о моемъ предложеніи, онъ вдругъ спросилъ, нельзя ли достать въ гостинницѣ порядочнаго кушанья, и когда ему сказали, что можно, приказалъ принести сюда самый лучшій обѣдъ, какой возможно приготовить въ такое короткое время. Онъ заказалъ также дюжину отборнѣйшаго вина и кое-какихъ лекарствъ для меня, прибавивъ съ улыбкою, что одинъ-то разъ позволительно кутнуть, а онъ хоть и сидитъ со мной въ тюрьмѣ, но что-то особенно расположенъ сегодня повеселиться. Вскорѣ явился трактирный слуга и занялся приготовленіями къ обѣду. Тюремщикъ далъ намъ столъ и былъ вообще до крайности почтителенъ; разставили въ порядкѣ вино и принесли два очень вкусно приготовленныхъ блюда.
Дочь моя еще ничего не слыхала о несчастномъ положеніи старшаго брата, и намъ не хотѣлось отравлять ея веселости этимъ извѣстіемъ; но я тщетно пытался казаться веселымъ: не взирая на всѣ мои усилія, мысли мои постоянно обращались къ этому печальному предмету, такъ что подъ-конецъ я не выдержалъ и, разсказавъ всю повѣсть его злоключеній, выразилъ желаніе, чтобы его пустили къ намъ и позволили участвовать въ нашемъ временномъ удовольствіи. Когда гости нѣсколько оправились послѣ ужаснаго впечатлѣнія, произведеннаго на нихъ моимъ разсказомъ, я попросилъ также пригласить къ столу другого товарища по заключенію, мистера Дженкинсона, на что тюремщикъ безпрекословно согласился. Когда въ корридорѣ раздалось бряцанье цѣпей моего сына, Софія вскочила и побѣжала ему навстрѣчу, а мистеръ Борчель только спросилъ меня въ эту минуту:- Вашего сына зовутъ Джорджъ? — и, получивъ мой утвердительный отвѣтъ, снова замолчалъ. Когда мой бѣдный сынъ вошелъ, я невольно замѣтилъ, что онъ посмотрѣлъ на мистера Борчеля со смѣшаннымъ выраженіемъ удивленія и почтительности.
— Поди сюда, поди, дитя мое, воскликнулъ я:- какъ ни пришибла насъ судьба, но Богу угодно было даровать намъ нѣкоторый отдыхъ среди нашихъ горестей. Сестра твоя возвращена намъ, и вотъ ея избавитель: этому отважному человѣку обязанъ я тѣмъ, что еще есть у меня дочь. Протяни ему руку, сынъ мой, и дружески пожми ее: онъ заслужилъ отъ насъ самую горячую благодарность.
Но сынъ, не обративъ вниманія на мои слова, продолжалъ стоять неподвижно въ нѣкоторомъ отдаленіи.
— Милый братъ, воскликнула Софія, — что же ты не благодаришь моего добраго защитника? Храбрые люди должны всегда нравиться другъ другу!!
Онъ продолжалъ молчать все съ тѣмъ же удивленнымъ видомъ. Наконецъ гость нашъ, видя, что его узнали, и не думая болѣе скрывать своего природнаго достоинства, велѣлъ моему сыну подойти ближе. Я отъ родуне видывалъ ничего величавѣе того благороднаго жеста, которымъ онъ разрѣшилъ ему приблизиться. По мнѣнію одного философа, самое величественное зрѣлище представляетъ хорошій человѣкъ въ борьбѣ съ несчастіемъ; но по-моему, есть нѣчто еще болѣе величественное, а именно, когда хорошій человѣкъ приходитъ на помощь несчастному.
Посмотрѣвъ нѣкоторое время на моего сына съ видомъ превосходства, онъ сказалъ:
— И такъ, легкомысленный юноша, вотъ уже во второй разъ вы провинились…
Но тутъ одинъ изъ тюремныхъ сторожей пришелъ доложить ему, что въ городъ только что пріѣхалъ въ каретѣ какой-то знатный вельможа съ нѣсколькими слугами, приказалъ ему кланяться и спросить, когда ему угодно будетъ принять его.
— Скажите, чтобы подождалъ, воскликнулъ нашъ гость, — покудая найду время его принять! — и, обращаясь къ моему сыну, продолжалъ:- И такъ, сэръ, оказывается, что вы во второй разъ провинились въ томъ самомъ преступленіи, за которое я уже разъ объявлялъ вамъ строгій выговоръ, а теперь законъ готовитъ вамъ справедливое наказаніе. Вы, можетъ быть, воображаете, что, рискуя собственною жизнію, имѣете право располагать жизнію ближняго? Но какая же разница между дуэлистомъ, ставящимъ на карту свое пустое существованіе, и обыкновеннымъ убійцей, который убиваетъ навѣрняка? Развѣ шуллеръ, который плутуетъ, можетъ оправдаться тѣмъ, что сперва выложилъ и свои деньги на столъ?
— О, сэръ! воскликнулъ я, — кто бы вы ни были, сжальтесь надъ бѣднымъ, сбитымъ съ толку созданіемъ! То, что онъ сдѣлалъ, предпринято имъ не по собственному почину, а по настояніямъ несчастной матери, которая заклинала его своимъ благословеніемъ отомстить за семейную честь. Вотъ, сэръ, и то письмо, которое она писала ему по этому поводу: оно докажетъ вамъ ея безразсудство и, быть можетъ, уменьшитъ его вину.
Онъ взялъ письмо, прочелъ его и сказалъ:
— Ну, это хоть и не можетъ вполнѣ оправдать его, однакожъ, дѣйствительно уменьшаетъ виновность его и дозволяетъ мнѣ простить его. Ну, сэръ, продолжалъ онъ, добродушно взявъ моего сына за руку, — я вижу, что вы очень удивились, заставъ меня тутъ; однако, я и прежде нерѣдко заглядывалъ въ тюрьмы, да еще по менѣе интереснымъ поводамъ. Сегодня я явился сюда затѣмъ, чтобы оказать правосудіе человѣку, возбуждающему глубочайшее мое уваженіе. Я въ теченіе долгаго времени былъ непризнаннымъ свидѣтелемъ добрыхъ дѣлъ твоего отца: подъ его скромною кровлей пользовался уваженіемъ, безъ примѣси лести, и у его веселаго семейнаго очага испыталъ такое счастіе, какого не отыщешь ни въ какихъ дворцахъ. Я далъ знать моему племяннику, что отправляюсь сюда и буду его ждать здѣсь; какъ видно, онъ уже и пріѣхалъ. Будетъ лучше для васъ — и для него не такъ обидно, — если мы не осудимъ его безо всякаго суда. Коли онъ виноватъ, то долженъ исправить свою вину; кажется, я безъ хвастовства могу сказать, что никто еще не обвинялъ въ несправедливости сэра Уильяма Торнчиля.