Вэкфильдский священник — страница 7 из 39

— Правда, сынъ мой, отвѣчалъ я:- но если комендантъ самъ приглашаетъ непріятеля занять городъ, то вся вина падаетъ на него. А это именно и случается съ тѣми людьми, которые охотно поддаются заблужденію. Грѣхъ не въ томъ, чтобы соглашаться съ очевидностью, а въ томъ, чтобы нарочно закрывать глаза передъ многими обстоятельствами, доказывающими противное. Хотя бы вначалѣ ошибочное мнѣніе составлялось въ насъ и поневолѣ, но если мы пребываемъ въ немъ по собственному побужденію или допускаемъ его овладѣть нами безъ зрѣлаго размышленія, то это съ нашей стороны доказываетъ или порочность, за которую мы заслуживаемъ наказанія, или же неразуміе, за которое справедливо будутъ презирать насъ.

Тутъ въ разговоръ вмѣшалась моя жена и, оставивъ въ сторонѣ мои доводы, стала доказывать, что въ кругу нашихъ знакомыхъ не мало есть толковыхъ людей, завѣдомыхъ вольнодумцевъ, изъ которыхъ, однако же, выходили превосходные мужья; а съ другой стороны бываютъ и такія умныя дѣвушки, которыя способны обратить своихъ мужей на путь истинный.

— Почему знать, другъ мой, прибавила она, — на что способна наша Оливія? Эта дѣвочка обо всякомъ предметѣ умѣетъ наговорить съ три короба; и, насколько я понимаю, она очень начитана по части философскихъ диспутовъ.

— Что ты, моя милая, да какіе же диспуты она читала? Я, кажется, такихъ книгъ ей даже въ руки не давалъ. Ты, навѣрное, что нибудь спутала.

— Нѣтъ, папа, ничего не спутала, вступилась Оливія, — и это правда, что я начиталась довольно всякихъ диспутовъ. Вотъ, напримѣръ, я прочла споръ Твакума со Сквэромъ[1]; разсужденія Робинзона Крузе съ дикаремъ Пятницей; и даже теперь читаю статью о препирательствахъ передъ Судилищемъ Любви.

— И прекрасно, сказалъ я, — сейчасъ видно, что ты умница и какъ нельзя лучше подготовилась къ миссіонерской дѣятельности. Поди же, помоги матери готовить пирогъ съ крыжовникомъ.

VIII. Любовь, не обѣщающая никакого блеска, можетъ, однако же, дать много хорошаго

На слѣдующій день мистеръ Борчель опять зашелъ къ намъ. Его учащенныя посѣщенія по нѣкоторымъ соображеніямъ начинали тревожить меня, однако не могъ же я отказать ему отъ дому ни съ того, ни съ сего. Впрочемъ, его визиты были намъ не въ убытокъ, потому что онъ такъ усердно помогалъ намъ во всѣхъ полевыхъ работахъ, что положительно заслуживалъ нашу хлѣбъ-соль. Къ тому же, своими забавными прибаутками онъ такъ развеселялъ всю компанію, что съ нимъ намъ легче было работать, и былъ вообще такъ деликатенъ, уменъ и неприхотливъ, что я поневолѣ то смѣялся надъ нимъ, то жалѣлъ его, но постепенно привязывался къ нему всѣмъ сердцемъ. Единственное, что мнѣ въ немъ не нравилось, было явное предпочтеніе, какое онъ оказывалъ моей дочери: онъ въ шутку уже называлъ ее своей маленькой возлюбленной, и когда приносилъ нашимъ дѣвочкамъ въ подарокъ ленты, Софьѣ всегда доставались самыя красивыя. Не знаю, какъ это случилось, но мы стали замѣчать, что съ каждымъ разомъ онъ становился все любезнѣе, остроуміе его теряло свою сухость, а простота манеръ принимала характеръ высшей житейской мудрости.

Мы обѣдали въ полѣ и усѣлись или, вѣрнѣе, полулежа расположились вокругъ скромной трапезы; скатерть была разостлана на копнѣ сѣна и мистеръ Борчель оживлялъ всѣхъ своею веселостью. Къ довершенію нашего удовольствія, два черныхъ дрозда звонко перекликались съ одной изгороди на другую, а прирученный снигирь прилеталъ клевать крошки изъ нашихъ рукъ; словомъ, мы были настроены самымъ мирнымъ образомъ.

— Въ такую пору, сказала Софія, — мнѣ всегда приходитъ на память то прелестное стихотвореніе Гэя, гдѣ онъ описываетъ двухъ счастливыхъ любовниковъ, умирающихъ въ объятіяхъ другъ друга. Въ этихъ стихахъ такъ много чувства, что я сто разъ перечитывала ихъ, всегда съ новымъ восторгомъ.

— А по-моему, подхватилъ Моисей, — даже лучшія мѣста этой баллады никуда негодятся въ сравненіи съ «Галатеей» Овидія. Вотъ римскіе поэты дѣйствительно знали толкъ въ контрастахъ и умѣли пользоваться ими для достиженія сильнѣйшихъ эфектовъ, а въ этомъ вѣдь весь секретъ трогательной поэзіи.

— Замѣчательно, сказалъ мистеръ Борчель, — что оба поэта, упомянутые вами, были причиною, что въ ихъ отечествахъ привился вкусъ къ фальшивой напыщенности: у нихъ каждая строка загромождена эпитетами. Зато наименѣе даровитые писатели скоро догадались, что очень легко подражать имъ именно этимъ способомъ, и нынѣшняя англійская литература, такъ же какъ латинская во времена упадка, представляетъ рядъ роскошныхъ картинъ безъ всякаго смысла и содержанія: это просто наборъ словъ, красивыхъ и звучныхъ, но ничего не говорящихъ воображенію. Но вы находите, можетъ быть, что, подвергая другихъ столь строгой критикѣ, я обязанъ дать имъ случай отплатить мнѣ тою же монетой? Согласенъ и сознаюсь, что только затѣмъ и высказалъ эти замѣчанія, чтобы имѣть поводъ прочесть вамъ одну балладу, которая, можетъ быть, тоже плоха, но во всякомъ случаѣ свободна отъ указанныхъ мною недостатковъ.

БАЛЛАДА.

   «Веди меня, пустыни житель,

             Святой анахоретъ;

   Близка желанная обитель:

             Привѣтный вижу свѣтъ.

   Усталъ я; тьма кругомъ густая;

             Запалъ въ глуши мой слѣдъ;

   Все безконечнѣй степь пустая,

             Чѣмъ дальше я впередъ».

   — Мой сынъ (въ отвѣтъ пустыни житель),

             Ты призракомъ прельщенъ:

   Опасенъ твой путеводитель —

             Надъ бездной свѣтитъ онъ.

   Здѣсь чадамъ нищеты бездомнымъ

             Отверзта дверь моя,

   И скудныхъ благъ удѣломъ скромнымъ

             Дѣлюсь отъ сердца я.

   Войди въ гостепріимну келью:

             Вотъ, сынъ мой, предъ тобой

   И брашно съ жесткою постелью,

             И сладкій мой покой.

   Есть стадо: но безгрѣшныхъ кровью

             Руки я не багрилъ:

   Меня Творецъ своей любовью

             Щадить ихъ научилъ.

   Обѣдъ сбираю непорочный

             Съ пригорковъ и съ полей;

   Деревья плодъ даютъ мнѣ сочный,

             Питье даетъ ручей.

Войди же въ домъ; заботъ мы чужды,

             Нѣтъ блага въ суетѣ:

   Намъ малыя даны здѣсь нужды;

             На малый мигъ и тѣ.

   Какъ свѣжая роса денницы

             Былъ сладокъ сей привѣтъ;

   И робкій гость, склоня зѣницы,

             Идетъ за старцемъ вслѣдъ.

   Въ дичи глухой, непроходимой

             Его таился кровъ —

   Пріютъ для сироты гонимой,

             Для странника — покровъ.

   Не пышны въ хижинѣ уборы,

             Тамъ бѣдность и покой;

   И скрипнули дверей растворы

             Предъ мирною четой.

   И старецъ зритъ гостепріимный,

             Что гость его унылъ;

   И свѣтлый огонекъ онъ въ дымной

             Печуркѣ разложилъ.

   Плоды и зелень предлагаетъ,

             Съ приправой добрыхъ словъ;

   Бесѣдой скуку позлащаетъ

             Медлительныхъ часовъ.

   Играетъ рѣзвый котъ предъ ними,

             Въ углу кричитъ сверчокъ,

   Трещитъ межъ листьями сухими

             Веселый огонекъ;

   Но молчаливъ пришлецъ угрюмый,

             Печаль въ его чертахъ,

   Душа полна прискорбной думой

             И слезы на глазахъ.

   Ему пустынникъ отвѣчаетъ

             Сочувственной тоской:

   — О, юный странникъ, что смущаетъ

             Такъ рано твой покой?

   Иль быть убогимъ и бездомнымъ

             Творецъ тебѣ судилъ?

   Иль преданъ другомъ вѣроломнымъ?

             Или вотще любилъ?

   Увы! какъ жалки и презрѣнны

             Утѣхи благъ земныхъ!

   А тотъ, кто плачетъ, ихъ лишенный,

             Еще презрѣннѣй ихъ.

   Приманчивъ лести взоръ лукавый:

             Но вѣдь она вослѣдъ

   Бѣжитъ за счастіемъ, за славой,

             И прочь отъ нашихъ бѣдъ.

   Любовь — давно слыветъ игрою,

             Наборомъ сладкихъ словъ;

   Незрима въ мірѣ, лишь порою

             Живетъ у голубковъ.

   Но, другъ… ты робостью стыдливой

             Свой нѣжный полъ открылъ… —

   И странникъ очи, торопливо

             Краснѣя, опустилъ.

   Краса сквозь легкій проникаетъ

             Стыдливости покровъ:

   Такъ утро тихое сіяетъ

             Сквозь дымку облаковъ.

   Трепещутъ перси, взоръ склоненный,

             Какъ роза цвѣтъ ланитъ…

   И дѣву-прелесть изумленный

             Отшельникъ въ гостѣ зритъ.

   «Простишь ли, старецъ, дерзновенье,

             Что робкою стопой

   Вошла въ твое уединенье,

             Гдѣ Богъ Одинъ съ тобой!

   Любовь надеждъ моихъ губитель,

             Моихъ виновникъ бѣдъ:

   Ищу покоя; но мучитель —

             Тоска за мною вслѣдъ.

   Отецъ мой знатностію, славой

             И пышностью гремѣлъ,

   А я была его забавой,

             Онъ все во мнѣ имѣлъ.

   Стекались рыцари толпою,

             Мнѣ предлагая въ даръ