лась когда-то дружина. Крепко держались за обычаи дедов-прадедов и казалось, что если повелось так испокон веков, так тому и быть. Хотя сейчас такая организация постепенно становилась настоящей головоломкой, и Анна только диву давалась, что все как-то действовало и исправно заносилось в огромные дворовые книги.
На этот раз им с Василисой достался добрый кусок жареного на вертеле поросенка, гречневая каша с потрохами, грибная запеканка, виноград в патоке, медовые пряники и целый жбан свежесваренного пива. Ели молча: Василиса наслаждаясь и в который раз благодаря Боженьку за сытную и счастливую жизнь, Анна не чувствуя никакого вкуса. В голове словно застыл целый ворох беспорядочно накиданных мыслей, и порядок никак образовываться не желал.
Конечно, она знала, что каким бы изощренным не был план убийцы, в нем всегда найдется недосмотр, маленькое, но упущение. И еще она была уверена, что построить все безукоризненно было невозможно. Досадная и неразумная случайность, непредвиденное стечение обстоятельств и происки капризной Фортуны рушили все самые искусные и старательно выстроенные преступления. Иногда ей даже казалось, что под обличьем непредсказуемой Фортуны на самом деле скрывалась богиня правосудия Немезида. Как часто именно неожиданная игра азарта изменяла все, и любой план превращался в карточный домик. Поэтому кроме собственной логики, терпения и умения выбираться из самых запутанных лабиринтов Анна привыкла рассчитывать еще и на случай.
Впрочем, на этот раз ждать сложа руки она не стала. В конце концов Фортуна – особа капризная, кому матушка, а кому и мачеха. В голове созрел план действий, и Анна засучила рукава. На следующее же утро заручилась поддержкой Великой княгини. Та уже была в курсе вызова своей верховной боярыни к Курицыну и дала ей полную свободу действий. После откровенного разговора с Дорогомиловым и недолгого визита в избу Большого приказа, где хранились архивы Московского Кремля, Анна вернулась домой, устроилась на удобном стуле с подлокотниками и задумалась, восстанавливая в мельчайших деталях беседу со своим недавно назначенным ангелом-хранителем, которому, по всей видимости, Федор Курицын дал разрешение рассказать все известные им сведения. Андрей Дорогомилов красноречием не отличался, на детали и описания был скуп, да только, когда заговорил об Антипе Сицком, голос его дрогнул.
– Антип мне словно названным братом был. Отважной души человек, равного ему в ратном деле среди нас не было. Кровушка, говорил, во мне кипит и выхода требует. Когда стали искать, кого ко двору Казимира подослать, сразу на Антипа подумали. Ловчее его среди нас не было, лазутчиком быть – дело непростое, сноровки, хитрости требует. Антип именно таким и был: любого заговорит, перехитрит, а уж бабье сердце ни одно перед ним устоять не могло. Антип в Тракае новгородским купцом представился. Тогда новгородцы с литовцами заодно были. Дружбу с купцами литовскими завел, а через них и на ближних Казимиру людей выход нашел. Потом случай свел его с девицей одной, Данутой, которая полюбовницей воеводы Казимировского Наримунта была. Наш Антипушка отыскал к ней подход, и стала она с нами заодно. А воевода привык с Данутой этой обо всем говорить. Она у него заместо исповедника была. Что греха таить, баба умная, любому мужу ученому фору даст. Да только ум мужеский, а сердце – бабье. Вот Антип к душеньке ее ключик-то и подыскал.
– И секреты, которые ему удалось выведать, действительно были настолько важными?
– Очень, очень важными. В один день Антипу удалось в покоях Дануты схоронится и самому пьяные речи Наримунта послушать. А тот как-раз про людей своих верных в окружении князя нашего, Ивана, да брата его Юрия Володимерского стал рассказывать и хвастаться, что, мол, стоит только им знак подать, так от власти княжеской на Москве камня на камне не останется. Записал Антипушка все как есть и нам знак подал, что сведения важные для нас добыл. Мы с ним условились через корчмаря одного записки передавать. Первую депешу мы получили, а тут беда одна приключилася. Литовцы корчмаря этого схватили. Или кто донес на него, или сам по пьяни проговорился, не ведаю, да только прервалась к Антипу ниточка. Стали мы с Федором Ивановичем думать. В то время как раз посольство в Литву снаряжалось. Решили нашего верного человека с этим посольством отправить, с Антипом встретиться. Выбрали Прокопия Холмогорова. Сначала все как по маслу прокатилось. Прокопий с Антипом встретился и с вестовым послание нам отправил, что и Антипа нашел, и о встрече договорился. Да только второе послание нас не обрадовало: написал Прокоп, что Антип на встречу с ним не явился. Потом третье прислал, словно обухом по голове, мол, пропал Антип без следа и не иначе как литовцам в руки попал. На вестового думали, но он человек проверенный. Антип исчез, так Прокопу ничего и не передав. А на обратном пути с самим Прокопием беда приключилася. На посольство разбойники напали, ратникам удалось отбиться, но четверо полегли. Одним из этих четверых был Холмогоров. Так с тех пор и ломаем голову, что могло случиться. Сначала было на Лыкова думать стали.
– Почему на Лыкова?
– Михаил Степанович Прокопу самым ближним человеком приходился, в походы вместе ходили. Холмогоров вполне мог своему закадычному дружку открыться, согласитесь, боярыня, да и брага частенько языки больше нужного развязывает. Да только доказательств у нас никаких не было. Поэтому дело мы как смогли замяли, но Михаила Степановича от двора постарались отдалить и более никаких важных поручений не давать. Но Великий князь все-таки стол в приказе Лыкову дал, отец Прасковьи Игнатьевны его самого в лихую годину спас, вот и не стал Лыкова по миру пускать, пожалел.
– А в Прокопе Холмогорове вы были полностью уверены?
– Прокоп был нашим ближним человеком. Он был не простым боярином, а боярином думающим. Еще предки его были пожалованы в передней государя стоять. Был одним из самых ловких посланников государевых. Послов иностранных встречал, во время путешествия великого князя всегда впереди ехал и дорогу приготовлял. Его без опаски отправляли в чужое государство. Хоть был и ратным человеком, но мог любое письменное дело сам справить. Если другие бояре без письменных людей обойтись не могли, то Холмогоров сам все исправлял, поэтому и ценили его больше прочих… А в нашем деле, сами понимаете, лишние уши и языки были ни к чему. Да и потом он сам голову сложил, так что какая ему выгода?
– Итак, Сицкий пропал, Холмогоров погиб, и никакой зацепки не осталось, – стала тогда раздумывать вслух Анна, – но что-то говорит мне, что дорожка от этого давнего дела пролегла в день сегодняшний. А не мог Антип сам на сторону литовцев переметнуться?
– Даже и не думайте об этом, боярыня Анна. Преданнее и вернее Антипа человека не было! Голову мою на плаху готов положить, что не по своей воле Антип пропал, – Андрей говорил, словно клялся.
Анна помотала головой в задумчивости. Могла ли она полагаться на интуицию Дорогомилова? Хотя не только на интуицию. Ее ангел-хранитель знал Сицкого не понаслышке. Кем он был: боярский сын Антип Сицкий? Авантюристом? Сорви-головой? Искателем легкой наживы? Всем понемножку, но самое главное: был он человеком, беззаветно преданным московскому князю. Кому было известно о деятельности Сицкого? По словам Дорогомилова выходило, что очень немногим: Курицыну, ему и боярину Прокопу Холмогорову. Было еще одно: страшной смертью погибший писец Борис Холмогоров боярину Прокопию Холмогорову приходился сыном. Именно он был любовником братьев Альбинони, а итальянцев Ромодановский встретил в Литве. В каком году они приехали в Литву? Покачала головой в растерянности: в каком направлении искать? Дело в очередной раз запутывалось. Единственной ниточкой был Холмогоров. Кем он был? Ей просто необходимо было найти хоть кого-нибудь, кто помнил Прокопа. Лыкова бы расспросить, но он был одним из подозреваемых. Вдова Холмогорова уже умерла, младший сын погиб, старший сын служил рязанскому князю Василию Ивановичу. Отправиться что ли в Рязань? Но, подумав, решила пока никуда не отправляться, а попытаться найти сначала тех, кто вместе с Прокопием службу несли.
Анна быстро прошла в покои Софьи и остановилась как вкопанная. Княгиня была не одна. В зале находились Иван III и уже пару раз встреченный купец Никитин. Она отступила в тень. Все трое оживленно разговаривали. Анна прислушалась повнимательнее. Речь шла о снаряжении торговых караванов в Пермь и Югру. Говорил в основном купец, а князь с княгиней заинтересованно слушали. По выражению лиц было видно, что к собеседнику они относятся с явным уважением. Никитин излагал спокойно, на равных, в отличие от бояр не заискивал, но и не заносился. Был он здесь по делу и разговаривал по делу. Софья тем временем обернулась и, заметив свою помощницу, подозвала Анну. Мужчины обернулись в свою очередь.
– Моя верховная боярыня Анна Рикарди, – представила ее тем временем Софья.
– Мое почтение, только мы уже знакомы, не так ли, боярыня? – улыбнулся и удивительно ловко поклонился купец.
Софья вопросительно приподняла брови, Иван усмехнулся, но в этот момент как всегда неслышно тенью проскользнул дьяк Федор Курицын и, не обращая ни на кого внимания, наклонился к уху Ивана III и что-то быстро прошептал. Лицо Великого князя внезапно омрачилось и побледнело.
– Ну что ж, на том и порешим, спасибо тебе, Матвей, завтра мой дьяк Феофан Турский все нужные грамоты тебе выправит и мое тебе княжеское благословение, – быстро проговорил Иван III, всем видом давая понять, что аудиенция окончена.
Никитин, глубоко поклонившись, вышел из залы. Анна последовала за ним. На выходе ее ожидала верная Василиса. Матвей неожиданно для боярыни остановился перед маленькой женщиной и подхватил радостно заверещавшую карлицу на руки.
– Ты откуда, Муха, взялась?!
– Я теперь верховной боярыне Великой княгини московской Анне Рикарди служу, – запыхавшись ответила Василиса.
Купец осторожно, словно невиданное сокровище, поставил карлицу на место и обернулся к Анне. Его удивительно светлые глаза смотрели на нее с искренней признательностью.