щью — запредельной даже по меркам нам подобных.
И противопоставить ей оказалось, в общем, нечего: со всеми новообретенными возможностями я-нынешний все-таки не добирал крепости, силы мышц и веса. Самые точные и выверенные мои удары оказывались для древнего вояки немногим опаснее комариных укусов. Я будто колотил по неуязвимой скале, рискуя раньше переломать себе костяшки, чем нанести хоть какой-то заметный вред. Тело Володи Волкова определенно не справлялось.
Но у меня было еще одно. И когда крепкий кулак в очередной раз влетел в мою многострадальную голову, и из глаз посыпались искры, хищник решил, что на сегодня натерпелся достаточно. Я свалился на пол человеком, а обратно поднялся существом другого биологического вида.
Уже чуть ли не неделю мы с внутренним зверем жадно кормились энергией этого мира, и превращение началось без обычных усилий. Плечи и грудь раздались не постепенно, а сразу, рывком, заставив гимнастерку тут же затрещать отлетающими пуговицами на вороте. Ногти вытянулись, заостряясь и превращаясь в когти, а пальцы наоборот, стали чуть короче и разошлись вширь. Голова стала чуть ли не вдвое тяжелее, спина выгнулась кверху могучей холкой, и я вдруг почувствовал острое желание опуститься на четвереньки. Особенно когда сапоги на мгновение сдавили растущую лапу и тут же с жалобным хрустом лопнули.
Наверняка со стороны это смотрелось эффектно и даже пугающе. Но мой противник, конечно же, видел и не такое. Он не стал ждать, пока я изменюсь полностью, и снова ринулся в бой, выхватив из-за голенища пугающих размеров нож. Впрочем, оружия я уже почти не боялся — звериная шкура, стремительно покрывающая мое растущее тело, почти не уступала по прочности доспехам.
Однако драка еще не закончилась, и поначалу мне пришлось сражаться не только с противником, но и с собственной одеждой. Ткань сдалась почти сразу, зато кожаная портупея оказалась сделана на совесть. И упрямо стягивала ребра, пока, наконец, не порвалась.
— Ишь, здоровый какой вымахал, — просопел недовольный голос где-то у меня под мышкой. — Как я тебя хоронить-то буду?..
Лезвие ножа врезалось в бок, но только скользнуло по толстой шкуре. Удары рукоятью оказались больнее — даже без замаха старый товарищ лупил так, что внутренности менялись местами. Однако ни навредить мне, ни даже опрокинуть на пол уже не мог: теперь я весил чуть ли не втрое больше, да и силы набрал столько, что без труда вколотил бы самого могучего человека в этом мире в камень хоть по самую шею.
Впрочем, убийство в мои планы пока не входило. Я терпеливо выдержал еще пару болезненных тычков под ребра, а потом сам ударил в ответ. Сбил противника с ног, навалился сверху и, оставив на лбу розовые полоски от когтей, сдернул маску — то ли респиратор, то ли самую обычную тряпку, пропитанную какой-то жижей.
— Я тебе не враг! — проревел я прямо в перекошенное от злобы лицо напротив.
Нос и верхняя челюсть уже успели вытянуться, превращаясь в звериную морду, и глотка тоже изменилась, так что вместо человеческого голоса из моей груди наверняка вырвался неразборчивый вопль, но и его оказалось достаточно. Железные пальцы, комкавшие шерсть у меня на горле, дрогнули и немного ослабили хватку.
— Не дергайся, Илья! Слышишь⁈ — Я навалился чуть сильнее и для пущей убедительности даже щелкнул зубами. — Или я тебе голову отгрызу!
Глава 10
— Давно меня так не называли. Очень давно.
От неожиданности я даже вздрогнул. После стрельбы, воплей умирающей нечисти, ругани и грохота стен, которые мы только что задорно крушили телами друг друга, звук самой обычной человеческой речи вдруг показался чем-то странным. Непривычным и почти неуместным, и поэтому немного пугающим.
Тишина продлилось несколько минут. И если сердитому и помятому фельдфебелю явно не слишком-то хотелось разговаривать, то я пришел сюда именно за этим. И для меня молчание оказалось всего лишь ни к чему не обязывающей паузой, которую стоило потратить… Да хотя бы на разглядывание — больше заняться было, в общем, и нечем.
Лицо напротив изменилось. И не только оно: ни в одежде, ни даже в фигуре под ней не осталось почти ничего от плотного солидного господина, по чьей милости — в каком-то смысле — я оказался в мире по ту сторону Прорывов. Человек, которого я за последние полвека успел привыкнуть называть шефом, состарился.
Волосы на голове поседели и отросли, и теперь падали на лоб грязно-серыми прядями. Скулы заострились, губы будто высохли, превратившись в блеклую узкую полоску, а в уголках глаз собрались усталые морщины. Борода, которую шеф тщательно брил примерно с середины двадцатого столетия, вернула прежнюю длину, но выцвела и истончилась, поредела.
Два года в мертвом мире не прошли бесследно. Выживание среди руин, недобрый местный климат и вездесущая радиация проникли так глубоко, что подточили даже почти неуязвимое здоровье сверхчеловека. Шеф превратился в тень себя прежнего, и теперь ничуть не походил ни на былинного героя и защитника русской земли, ни на центрального персонажа картины Васнецова, ни на того, кого я знал под разными именами не одну сотню лет.
Прежним остался только взгляд. Суровый, внимательный и до сих пор поблескивающий серой булатной сталью.
— Так ты уже и есть как… не знаю, — вздохнул я. — Плохо выглядишь, Илья Иванович. Краше в гроб кладут.
— Игорь, — буркнул шеф. — Не надо мне тут этих… Ивановичей. Я уже привык — переучиваться не стану.
— Ну, значит, Игорь. — Я пожал плечами. — Приятно познакомиться… снова.
— Снова?
В чуть хриплом голосе уже не осталось злобы — только настороженное любопытство. Драку мы закончили, и теперь настало время задавать вопросы. Однако шеф пока еще не мог сообразить, какие именно, поэтому просто сидел напротив и сверлил меня глазами.
— Никак не пойму, кто же ты такой, — тихо проговорил он, прищуриваясь. — Будто из наших… А будто и нет — рожа незнакомая.
— А ты на рожу не смотри, Илья… Игорь! — тут же поправился я. — Тогда сразу и поймешь.
Разумеется, шеф никогда не встречал Володю Волкова, чье тело я унаследовал. И тот, кто сейчас сидел на камнях в чем мать родила, пытаясь соорудить из остатков разорванной трансформацией одежды хотя бы штаны, был ему нисколько не знаком.
Зато второго он наверняка видел не одну сотню раз: не знаю, сколько и чего именно удалось прихватить из прежнего мира, однако моя звериная ипостась определенно мало отличалась от той, что была прежде. И пусть в Петербурге по ту сторону Прорывов Владеющие встречаются чуть ли не на каждом шагу, оборотней среди них уж точно не так много. А тех, кто способен за считанные мгновения перекинуться в трехсоткилограммовую зубастую махину — и того меньше.
Но дело не только в этом. Пусть шеф так и не сравнялся со мной в колдовской силе, пусть не стал выдающимся знатоком ритуалов — смотреть он все-таки умел, и не только глазами. И даже в мире, где энергия хлещет буквально со всех сторон, ему наверняка под силу заглянуть чуть глубже. И увидеть не голого пацана, вчерашнего гимназиста, не волчару-переростка, а…
— Вот я и удивляюсь. Вроде да, а вроде… — Шеф снова прищурился, будто пытаясь просветить меня насквозь. — Так это что ж получается, ты…
— Теперь я Владимир Волков. И тоже, представь себе, привык к этому имени, — усмехнулся я. — Можно Володя. Можно Владимир Петрович. Можно ваше сиятельство… Вовкой не надо — по чину уже не положено.
— Сиятельство? — Шеф приподнял седые брови. — Быстро же ты… Владимир Петрович. И говоришь красиво. Только одно у тебя, друг ситный, не сходится.
Глаза напротив вдруг полыхнули недобрыми огоньками, и я с тоской подумал, что второй раз так же резво и изящно перекинуться в зверя уже не получится. Но, к счастью, возвращаться к мордобою шеф, похоже, не собирался. Хоть и всем своим видом давал понять, что до доверия и взаимопонимания нам еще…
Скажем так, далековато.
— Помер ты, Владимир. В декабре девятьсот четвертого снарядом разорвало. — Шеф подался вперед, демонстрируя ладони. — Я вот этими самыми руками тебя хоронил.
— И что, даже тело видел? — зачем-то поинтересовался я.
— Да какое там тело… Что осталось. — Шеф шумно выдохнул через нос, отвел глаза — и вдруг снова впился в меня взглядом: — Не бывает такого! Может, ты чужую личину забрал или яблок молодильных нашел — в это я еще поверю. Вот только с того света, Владимир, еще никто не возвращался. Будь ты хоть сто раз крепкий, хоть сам черт, но уж если помер — то помер.
На лице шефа на мгновение мелькнул… нет, не страх — меня древний воитель уж точно не боялся. Хоть в зверином обличии, хоть в человеческом, хоть в каком угодно еще. Но сам факт моего таинственного воскрешения из ошметков человеческой плоти даже для него оказался чем-то запредельным. Из ряда вон выходящим, невозможным, немыслимым… и все-таки случившимся.
Шеф видел под личиной Володи Волкова меня настоящего. Однако при этом точно знал, что я погиб, и даже лично участвовал в похоронах.
Кажется, именно такое и принято называть когнитивным диссонансом.
— Насчет «помер» — тут ты прав. А вот насчет того света… есть нюанс. — Я на мгновение задумался, кое-как собирая мысли в кучу. — Я тебе сейчас все расскажу, ты только не перебивай, ладно?
Начал я издалека — примерно со времен князя Владимира, крестившего тогда еще Киевскую Русь. Почти тысяча лет отечественной истории уложилась минут этак в пять-десять, зато с начала нынешнего века беседа изрядно застопорилась. После русско-японской и революции тысяча девятьсот пятого года пути наших с шефом миров разошлись, и чуть ли каждое значимое событие приходилось разжевывать в подробностях. Не знаю, сколько именно времени занял весь рассказ, но когда я закончил — точнее, прекратил отбиваться от бесчисленных вопросов — света за окном изрядно поубавилось.
— Подожди… — Шеф зажмурился и мелко затряс головой. — Получается, это я тебя сюда… то есть туда отправил⁈
История получилась заковыристая, однако поводов усомниться в моей правдивости было не так уж и много. Если уж помимо обычного Петербурга по ту сторону Прорывов существует и этот, выжженный радиацией и наполненный нечистью, разумный человек просто обязан допускать существование третьего.