а и никому не подчинялись напрямую. Я родился на два с лишним века раньше и превосходил в колдовской силе любого из себе подобных. Среди нас были те, чья физическая мощь потрясала горы — почти в буквальном смысле. Кто-то умел сражаться на любом оружии, кто-то овладел необычными способностями, а кто-то обладал даром вести за собой остальных.
Но никто из них не стал народным героем еще до того, как прожил отпущенный простому смертному век. И даже когда большую часть наших истинных имен давно забыли, шефа всегда называли первым. Ему порой приписывали и чужие подвиги, и те, которых никто и никогда не совершал вовсе. И пусть в персонаж из древнего фольклора в конце концов осталось не так много от ныне здравствующего прообраза, это… пожалуй, это обязывало — куда больше, чем обязывало прочих из нас.
Для любого бегство стало бы позором. Для шефа — было многократно хуже смерти.
— Думаешь, я здесь прячусь?
Глаза напротив сердито сверкнул в полумраке, отражая огоньки керосинок. Нарыв, который назревал чуть ли не самой нашей встречи, лопнул. Без шума и спецэффектов — шеф просто перестал сдерживать то, что бурлило внутри, и на мгновение меня затопило чужой тоской. Холодной, густой и черной, как жижа, что хлещет из мертвых Упырей и Жаб.
— А ты думаешь, я здесь для того, чтобы читать нотации? — Я поставил автомат обратно на стойку. — Или обвинять тебя в трусости или еще в чем-то?
— А я себя, Владимир, уже сам во всем обвинил. И сам приговор вынес… Казнить только пока не получается. — Шеф нервно усмехнулся. — Но ничего, рано или поздно Леший…
— Я тебе сам сейчас голову отгрызу, — буркнул я. — Без всяких Леших.
— Может, оно и лучше было, если б отгрыз. Все одно помирать, так хоть весело, а не гнить, пока эта гнида там бал правит.
Шеф указал куда-то вверх, в потолок, однако явно явно имел в виду не улицы мертвого города над убежищем, а свой родной мир. Где действительно торжествовал очередную победу и правил бал… скажем так, наш общий знакомый.
— Вот про гниду ты мне и расскажи подробнее. — Я подхватил с ящика керосинку и шагнул вперед. — Только без помирания и прочей трагедии, медленно и обстоятельно. Торопиться нам с тобой, брат, уже некуда.
Глава 12
— В Петербурге после войны появился колдун.
— Это я уже знаю. К сожалению, — вздохнул я. — То ли сразу за Прорывами, то ли чуть раньше. Очень могущественный и древний, старше тебя. А может, и меня тоже… Откуда он вообще мог вылезти?
— А откуда они обычно вылезают? — Шеф мрачно усмехнулся. — Спал. Или сидел где-нибудь в Сибири, в самой глуши. Копил силу триста лет, а потом выполз на свет, как таракан. Сам знаешь, как это с ними бывает.
Я молча кивнул. В моем родном мире наука за сотню лет не раз шагнула вперед, и в моем арсенале прочно укрепились тезисы вроде «избыточная энергия требует точки приложения» или «энтропия системы, однажды начав, продолжит возрастать до экстремального значения». Однако грузить шефа знаниями не было никакого смысла, тем более, что суть он, разумеется, понимал не хуже меня: колдун, впитавший мощь хаоса, должен непременно пустить ее в ход. Или его просто-напросто разорвет, как перебравшего крови комара.
— Колдун появился, а я его про… прозевал. — Шеф явно хотел выдать что-то покрепче, но в последний момент все-таки сдержался. — А мог еще во время войны догадаться. Когда в конце девятьсот четвертого тебя снарядом убило, а через неделю…
— Еще одного из наших, — кивнул я. — А потом еще троих, последнего в Петербурге около двух лет назад. Этот гад уже тогда подчищал, поляну себе готовил. Знал, зараза, что мы его достанем.
Теперь, когда в моей дважды простреленной из «нагана» голове лежала вся нужная информация, картина складывалась легко и непринужденно. Можно сказать, сама собой, и от шефа я ожидал разве что каких-нибудь подробностей. Воспоминаний человека, который, в отличие от меня, прожил в мире за Прорывами не одну сотню лет — с самого рождения. И лично наблюдал творящийся там бардак. И пусть последние два года ему пришлось провести здесь, среди нечисти и руин, я определенно не отказался бы от подсказки.
Хоть чего-то, способного пролить свет на истинную личность колдуна… Или хотя бы на его цели.
— Вон как ты все красиво разложил… Голова, — вздохнул шеф. — А я, дурак, не догадался даже, пока меня самого не нашли.
— В Муроме, — подсказал я. — Ты видел колдуна?
— Если бы видел — пожалуй, сейчас бы с тобой тут и не сидел… Шпиков он за мной отправил, из самого Петербурга. Они, наверное, сами меня найти не ожидали, случайно в тот кабак зашли. И приказа брать, наверное, не было. — Шеф поморщился. — Так нет, полезли зачем-то… Куда им вдвоем против меня?
— Муромский потрошитель, — вспомнил я газетный заголовок. — Наслышан, наслышан.
— Да тьфу на тебя! Я поначалу и вовсе не заподозрил даже. Ну, надо государевым людям бумаги проверить — значит, надо. А потом гляжу, пока один с паспортом моим ковыряется, второй уже финку достал. И заходит со спины, паскуда…
— А ты чего? — зачем-то поинтересовался я.
— А я его на пол, второго мордой об стол — и бежать. — Шеф пожал плечами. — Чего еще делать было?.. Только потом узнал, что обоих насмерть положил.
— После этого тебя стали искать по всей стране. — Я на мгновение задумался, вспоминая вырезки из газет и полицейские записи, которые мне раздобыли Фурсов с Петропавловским. — Полагаю, примерно тогда ты и задумался, кому могло понадобится избавиться от стариков вроде нас.
— Ты меня уж совсем-то за дурака не держи, — буркнул шеф. — Об этом я задумался раньше, еще до того, как вернулся из Японии. Но сыскарей-то за мной прислали из Петербурга, а слухи всякие тогда уже ходили, с полгода точно.
— Один плюс один — это два. — Я плюхнулся на скамейку рядом. — Наш колдун как раз тогда вовсю подминал под себя столичную знать. И заодно понемногу убирал всех, кто мог представлять для него опасность… Даже удивительно, что тебя нашли одним из последних.
— Меня не так просто найти, — отозвался шеф. — Особенно когда я сам этого не хочу. Но после Мурома я очень даже хотел.
— И приехал в Петербург, насколько мне известно.
Боевой старец, несмотря на сотни лет за плечами, не всегда соображал быстро. Порой слишком уж верил в лучшие человеческие качества и за всю свою немыслимо долгую жизнь так и не научился хитрить, обманывать и разгадывать чужие планы. Случалось ему оказываться и чересчур медлительным, но когда доходило до дела, остановить шефа было уже невозможно. Он действовал в лоб и предпочитал переть напролом, дополняя запредельную силу запредельным же упрямством.
Расколов нехитрый ребус с подосланными шпиками, шеф тут же направился в столицу. Где его, конечно, уже ждали: я не стал уточнять детали, однако почти не сомневался что георгиевцев подняли по тревоге на Прорыв чуть ли не в первую же ночь. Туда же, где сыскари искали страшного Муромского потрошителя.
По странному стечению обстоятельств.
Вряд ли тогда колдун уже носил личину Геловани — иначе все, пожалуй, сложилось бы иначе. Но в ту злосчастную ночь от рук шефа пострадал еще настоящий Виктор Давидович. И около дюжины полицейских и солдат.
— Осторожнее надо было, — поморщился я. — Знал ведь, небось, что ловушка — и все равно в самое полымя полез. Как всегда.
— А мне, Владимир, терять тогда уже нечего было. Я еще в Муроме решил, что эту гадину достану и удавлю — и сам богу душу отдам. — Шеф сжал кулаки. — А на деле оно вон как вышло…
— И тогда ты удрал в Прорыв. — Я потер отросшую щетину на подбородке. — Разумный ход, я бы и сам лучше не придумал… Но почему остался здесь? Почему не вернулся, почему не нашел остальных, почему…
— Некого там искать, Владимир.
Шеф оборвал меня тихо, почти незаметно. Без криков и злобы, без всего того, что обычно бросают в ответ на несправедливый упрек. Не огрызнулся, а просто констатировал факт и дальше продолжил так ровно, будто все это случилось не с ним, а с кем-то другим — невесть когда.
— Никого из наших не осталось. Всех сожрал, паскуда, — проговорил он вполголоса. — А я до него так и не дошел. Он ведь не просто так, а за людьми прячется. Я как сейчас лица этих солдатиков помню, которые меня брать приходили. Совсем пацаны еще, мы таких в каждую войну в атаку водили… Они же как дети мне все! Наши, свои люди, понимаешь⁈
Под конец шеф все-таки сорвался. Не перешел не крик, не начал трясти кулаками, даже голоса почти не повысил — но чем-то невидимым и неслышным хлестнул так, что у меня в груди тут же поселилось тоскливое чувство… Будто кто-то крохотный, слабый и беспомощный, но очень упрямый вдруг принялся скрести коготками изнутри по ребрам.
— Понимаю, — так же тихо ответил я. — У нас ведь тоже такое было, Игорь… Через восемь лет только.
— Революция? — догадался шеф. — Про которую ты рассказывал?
— Она самая. — Я оперся лопатками на чуть влажную холодную стену. — Одни против других, и все свои, со всеми бок о бок и в японскую войну, и с немцами тоже… Знатно тогда нас трясло, Игорь. Из одной семьи братья уходили: старший за белых, младший за красных, а средний — в лес с обрезом.
— А ты за кого? — Шеф рывком поднялся и, подхватив автомат, зашагал к стене напротив. — За этих за других?
— Да ни за кого. — Я пожал плечами. — Когда в Петербурге брали штурмом Зимний, я на фронте был, под Галичем. Там и остался, даже когда мир подписали.
— В Галиче? — зачем-то уточнил шеф.
— В Бресте. Сначала в госпиталь лег, демобилизовался по ранению… Женился даже, — усмехнулся я. — Почти год прожил тихо. По тем временам, считай, как целый век.
— Тоже, выходит, удрал от греха подальше. А еще у меня спрашиваешь — зачем, зачем… Затем. — Шеф смерил меня недовольным взглядом и снова отвернулся. — А дальше что было?
— А дальше обратно в ружье. — Я встал с лавки и направился следом за шефом, который как раз устроился за верстаком и принялся лязгать металлом, разбирая автомат. В девятнадцатом году наши с поляками по-новой закусились.