— Частью политического заговора! — буркнул Скавронский. — Ваше умение втираться людям в доверие поистине достойно восхищение. Но где гарантии, что за нами прямо сейчас не следят, чтобы арестовать его светлость?
— Мы поэтому проезжаем один и тот же перекресток уже третий раз? — невинно поинтересовался я. — Полагаю, если бы кто-то всерьез подозревал…
— Осторожность никогда не бывает лишней. — Скавронский явно не ожидал, что я стану запоминать дорогу. — Вы даже представить себе не можете, как мы рискуем.
— Ошибаетесь, — усмехнулся я. — Я-то как раз могу. Если уж на то пошло, куда разумнее опасаться не слежки, а патрулей и постов на выезде из города. Жандармы наверняка проверяют всех.
— Их я не боюсь. — Скавронский махнул рукой. — У нас еще остались друзья в столице. И эту машину не посмеет остановить даже сам Геловани.
С этим я мог бы поспорить. Но, конечно же, не стал. Скавронский тоже явно не пылал желанием продолжать беседу, так что остаток пути — еще час с небольшим — мы по большей части молчали. Лимузин действительно трижды пропустили без всякого досмотра, слежки за нами как будто не было, а других поводов перекинуться хотя бы парой слов мы с его сиятельством не нашли — да и, в общем, и не искали.
И я просто наблюдал, как за окном проплывают знакомые пейзажи. Сначала Сестрорецк, а где-то километров через двадцать и Зеленогорск, который здесь наверняка еще назывался на финский манер — Териоки. Я даже успел подумать, что лимузин поедет прямиком до Выборга, однако Горчаков все же спрятался поближе. Сразу за городом машина повернула в сторону Райволы, а потом и вовсе съехала с более-менее укатанной дороги на грунт. И через несколько минут тряски по ухабам остановилась у небольшого двухэтажного домика.
На усадьбу здание явно не тянуло. Скорее напоминало скромную дачу какого-нибудь чиновника или купца второй-третьей гильдии, к тому же еще и заброшенную лет этак пятнадцать назад. Темно-синяя краска на досках фасада уже давно осыпалась, в половине окон не хватало стекол, а вторая половина была заколочена крест-накрест. На присутствие внутри людей намекали только расставленные вокруг автомобили.
И грузная фигура на крыльце. Горчаков, похоже, услышал шум мотора и лично вышел поприветствовать гостей. И я вдруг подумал, что мер предосторожности, как ни крути, было принято не так уж и много. Скавронский, к примеру, вполне мог потребовать меня проехать хотя бы последнюю треть пути с мешком на голове. И вряд ли не сделал исключительно из уважения к сомнительному визитеру. А значит, я выйду из этих дверей или полноправным, надежным и, что куда важнее, заслуживающим доверия союзником его светлости…
Или не выйду вообще.
— Доброго дня, Владимир Петрович. — Горчаков сам открыл мне дверь, не дожидаясь шофера. — Признаться, я и не надеялся увидеть вас так скоро.
— Я тоже, — отозвался я, выбираясь из машины. — Но милейший Леонид Павлович любезно согласился поспособствовать нашей встрече.
Скавронский не ответил на мой выпад, однако его взгляд был красноречивее всяких слов. И ясно давал понять, что милейший Леонид Павлович происходящему ничуть не рад, считает решение Горчакова опаснейшей ошибкой и вообще предпочел бы видеть меня там, откуда я по неизвестной причине восстал — то есть, в гробу.
— Что ж… Раз уж мы здесь, не будем терять времени. — Горчаков указал на крыльцо. — Нас уже ждут.
Внутри домишко выглядел еще более обшарпанным и жалким, чем снаружи. Зато публика подобралась такая, что запросто вдохнула бы чуточку великолепия и блеска и в более скромную обстановку. Кое-кого из рассевшихся вокруг доисторического деревянного стола князей и графов я уже знал лично, о ком-то не раз слышал, но были и новые лица — видимо, из тех, что попали в опалу к императору и его светлости канцлеру совсем недавно.
Впрочем, меня куда больше интересовал шеф. Он устроился чуть ли не в самом углу комнаты — по старой привычке занял место так, чтобы наблюдать всех гостей разом и при этом не привлекать внимания к собственной персоне. Мы не виделись несколько дней, и за это время обычный гражданский костюм успел смениться на дорогой, но тесноватый — явно с чужого плеча — пиджак из темно-серой ткани. Усы и борода стали заметно короче и теперь скорее подошли бы не городовому или отставному вояке из младших чинов, а господину благородного сословия, офицеру или штатскому. Похоже, Горчаков если не проникся к шефу теплыми чувствами, то по меньшей мере позаботился, чтобы его спаситель выглядел благопристойно — под стать собравшейся публике.
А вот на меня почему-то поглядывал… Нет, не то, чтобы с опаской, но с чем-то очень похожим на недоверие. Будто с момента нашей встречи на Крестовском успел выяснить что-то необычное, и теперь сам не слишком-то представлял, что именно следует делать с этим знанием.
— Прошу вас, друг мой, устраивайтесь поудобнее. — Горчаков отодвинул стул и жестом пригласил меня сесть. — В тот раз мы толком не успели, но сегодня времени поговорить будет достаточно.
— О чем? — поинтересовался я.
— О вас… Главным образом. Так уж вышло, что всех собравшихся здесь почтенных господ интересует один и тот же человек — Владимир Волков. Достойнейший представитель дворянского сословия, Владеющий, офицер, талантливый сыщик. Личный друг его величества императора Ивана Александровича, верный слуга народа и отечества. Герой, объявленный погибшим, и все же непостижимым образом уцелевший в схватке с врагом. — Горчаков неторопливо прошелся за спинами товарищей и опустился на стул прямо напротив меня. — Ваша история поистине удивительна. Однако ей хочется верить.
— Хочется? — Я приподнял бровь. — Звучит так, будто вы или хотите обвинить меня в каком-то обмане, или…
— Ни в коем случае, друг мой. Я редко ошибаюсь в людях. — Горчаков мягко улыбнулся. — К тому же поспешность суждений — верный признак глупца, тогда как разумному человеку по сути своей присуще сомнение. И все же кое-что из последних событий я так и не смог объяснить даже себе, как ни старался.
Так вот в чем дело. Его светлость пока еще не сказал ничего конкретного, однако намеков оказалось достаточно. Или шеф за эти пару дней сболтнул лишнего, или в наспех состряпанной мною версии воскрешения из мертвых нашлось слишком много изъянов — старик определенно что-то заподозрил.
— Вы говорите загадками, — проворчал я. — И если уж хотите услышать от меня ответы — потрудитесь для начала хотя бы задать вопрос.
— Разумеется. Однако для начала я хотел бы пояснить, что именно меня так смутило. Некоторые из присутствующих здесь — люди, которых я никак не могу заподозрить во лжи — видели ваше бездыханное тело. — Горчаков облокотился на стол и подался вперед. — И даже более, готовы поклясться, что именно вы, а не кто-то иной были похоронены в тот день на Смоленском кладбище.
— Все могут ошибаться. — Я пожал плечами. — Вам прекрасно известно, что кое-кому в Зимнем дворце было в высшей степени удобно объявить меня мертвым. И все же вот он я — вполне здоровый и, как вы сами можете наблюдать — абсолютно живой.
— Я доверяю своим глазам. Но ничуть не меньше доверяю рассудку, хоть мой ум уже и не так ясен, как в былые годы. У меня и в мыслях не было подозревать вас, не убедившись… Иными словами, я еще позавчера отправил своих людей проверить могилу. И мы оба знаем, что она пуста. — Горчаков чуть наклонил голову и посмотрел на меня поверх очков. — И поэтому сейчас мне в высшей степени любопытно, кто же на самом деле такой Владимир Волков.
Глава 26
Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Даже если живешь несколько столетий, нельзя все время оказываться самым умным и хитрым. Да чего уж там — я уделил собственной маскировке и «легенде» бессовестно мало внимания, так что удивляться скорее стоило тому, что меня не раскрыли раньше… Наверное, просто не хотели. Талантливый самородок из гимназии, наделенный необычным даже по меркам столичной аристократии даром, устраивал и друзей, и врагов, и временных союзников.
До этого момента, конечно же. Расклад поменялся, вставки взлетели буквально до небес, и любой прокол грозил последствиями, из которых каторга, лишение дворянского достоинства или даже смерть на виселицы были не самыми страшными. Неудивительно, что Горчаков начал… копать — во всех смыслах слова. И если и не докопался до самой правды, то подобрался к ней так близко, что обмануть я его уж не могу никак.
Да, в общем, и не собирался. Мне не раз случалось переоценивать собственный опыт и умение выкручиваться из весьма неоднозначных ситуаций, и все же я был не настолько самоуверен, чтобы надеяться переиграть отставного канцлера, который в свое время выходил победителем из схваток с сильнейшими умами Европы, а то и всего мира. Его вопросы не стали неожиданностью, и еще до поездки со Скавронским я успел подготовиться.
Насколько это вообще возможно.
— У друзей не должно быть секретов, ведь так? — усмехнулся я. — Как пожелаете, ваша светлость. Я расскажу.
— А я — с удовольствием послушаю, Владимир Петрович. — Горчаков изобразил учтивую улыбку. — Полагаю, моим друзьям тоже не терпится узнать, какие тайны вы можете скрывать — да еще и в столь юном возрасте.
— Боюсь разочаровать милостивых сударей, но должен признать, что мне… скажем так, чуть больше лет, чем они могли бы подумать. И мои тайны, к сожалению, весьма небезопасны.
— Вы смеете нам угрожать⁈ — сердито проворчал кто-то с дальнего конца стола.
— Что вы. И в мыслях не было. — Я покачал головой. — Всего лишь считаю своим долгом предупредить, что подобное знание может дорого обойтись. Ведь речь пойдет уже не о рядовом политическом заговоре.
— Рядовом? — переспросил Горчаков. — Вы говорите, будто о чем-то совершенно обыденном.
— А разве это не так? Вы на своем веку наверняка участвовали в десятках и сотнях дворцовых интриг — включая те, о которых любой из здесь присутствующих может только догадываться. — Я для пущей убедительности прошелся взглядом по притихшим аристократам напротив. — Знать играла в эти игры испокон веков. Так давно, что правители уже успели привыкнуть к мысли, что порой на все это следует смотреть сквозь пальцы. Разделять, властвовать и не придавать слишком уж большого значения неосторожным словам. И даже поступкам.